У нас в саду жулики (сборник) - Анатолий Михайлов

Я натягиваю тренировочные и, накинув рубаху, выхожу в коридор. Подхожу к двери и раздраженно спрашиваю: «Кто там?!» – Дверь закрыта на крюк.

– Татьяна дома?

Как будто совсем не ночь, а часа два дня. И как-то не очень уверенно, но все равно вызывающе, добавляют:

– Скажите, что жених… из плаванья…

Что-то голос уж больно несолидный. Такое впечатление, что подросток. А Танюшке уже скоро под тридцать.

Я иду по коридору обратно и, остановившись у Танюшкиной двери, стучу.

– Татьяна, ты дома?

Молчание.

– Слышишь? К тебе тут жених. Из плаванья.

За дверью тишина. А с вечера заводили радиолу. К моему стуку присоединяется и звонок. Только теперь непрерывный. Нажали на кнопку и не отпускают.

– Как же… жених… разбежался… – ворчливо роняет соседка, что из комнаты возле поворота на кухню; выходит, что нажимали на все кнопки подряд. – Да дома… – и дергает ручку Танюшкиной двери.

Когда заперто, обычно так не болтается. Значит, защелкнула на задвижку. Тоже дура. Могла бы закрыться и на ключ.

Я возвращаюсь обратно и, откинув крюк, открываю. Ну-ка, что еще за «морской волк»?

Оказывается, двое. Тот, что помельче, судя по голосу, это и есть жених, и правда, совсем салага. Вместо тельняшки с бушлатом – обыкновенная «болонья». На капюшоне капли. На улице дождь. А тот, что посолиднее, уже немолодой и с подбитым глазом. Вид у жениха хотя и цыплячий, но все-таки воинственный. Больно уж не терпится поскорее обнять любимую. После штормовых ночей в океане.

Я говорю:

– Татьяны нет дома. Вы знаете, сколько сейчас времени?

Тот, что жених, безнадежно опускает голову и молчит.

– Пойдем, – говорит тот, что с подбитым глазом, – придешь завтра… – и тянет жениха за рукав.

Но жених упирается. Похоже, его и вправду штормит. Тот, что с подбитым глазом, тоже покачивается.

– Позовите… – опять не совсем уверенно начинает жених и смотрит на меня исподлобья.

Я закрываю дверь и поворачиваюсь. В коридоре уже народ.

– Да ебарь у нее… я сама видела… – ядовито замечает Тамара, та, у которой двое детей и с которой недавно подрался дядя Вася; сам дядя Вася сегодня отсутствует, иначе бы тоже вышел. – Спать не дают…

– Вот проститутка, – негодует Екатерина Степановна, – надо опять писать… – Екатерина Степановна в шлепанцах и в халате. Из щели выглядывает Варвара Алексеевна.

Может, все-таки впустить? И пускай выломает дверь. Подержит Танюшку «за ноги». А когда начнется драка, позвонить в отделение. Заманчиво.

Екатерина Степановна выходит из тамбура и, подойдя к двери вплотную, строго предупреждает:

– Немедленно уходите! Вы слышите? А будете еще звонить, вызовем милицию!

Тишина. Все некоторое время стоят и разочарованно расходятся…

Я тащусь в туалет. Непрерывный звонок продолжается. Но только к одной Танюшке. Тоже мне, называется, моряк.

Уже под утро я опять прохожу мимо Танюшкиной комнаты. В Танюшкиной комнате разговаривают.

Квартальному уполномоченному

от жильцов квартиры № 1 дома 134

по Невскому проспекту

На служебной площади нашей квартиры проживает Апряткина Татьяна Васильевна, которая систематически пьет и приводит к себе в комнату неизвестных людей. Приходят примерно к 18-ти часам поодиночке, к 22-м часам собирается более десяти человек, а примерно к часу ночи группками уходят на два-три часа и вновь возвращаются.

3 июня 1979 г. Апряткина встретила к 22-м часам не менее 14-ти человек, пьяные, к 0 ч. 30 м. она вышла из квартиры, к 2-м часам 30 м. клиентура, не дождавшись, улизнула через черный ход, хотя возле него дежурила Зимина Тамара Ивановна, но у Тамары заплакал ребенок. Возвратившись, мы ее не пускали, и она больше часа била в дверь квартиры руками, каблуками, ругалась нецензурной бранью, нажимала на все звонки и никому не давала спать, обзывала нас дурами при органах милиции.

На нашу просьбу к Апряткиной, чтобы прекратить этот образ жизни, Апряткина перед нами кривляется, обзывает нецензурной бранью, ставит всякие гримасы, пляшет, дразня нас, обзывает старыми дурами и включая своих друзей и подруг, тоже пьяные, которые ходят по квартире и унижают нас, обзывают всем недостойным, чем может, загрязняют общее пользование. Пропал из квартиры дубленый полушубок, мужской, который висел на вешалке в коридоре.

Васька-лимон

Сегодня – сдача дежурства, и на кухне в самом разгаре уборка, а дядя Вася устроился на стуле и курит. Тамара уже приготовила тряпку и, намотав на швабру, окунула ее в ведро.

Другой хотя бы подобрал ноги, а дядя Вася – ни с места. Сидит и улыбается. Да еще нарочно стряхнул пепел. Прямо на тряпку.

Тамара поднимает крик, и вся квартира сразу же высыпает в коридор. Как по сигналу тревоги.

Тряпка мотается по полу, и Екатерина Степановна подступает к дяде Васе вплотную и чуть ли не дергает его за рукав.

– Ну-ка, давай, вставай, ишь расселся… Вставай, давай… тебе говорят…

Дядя Вася продолжает нагло улыбаться и, пошатываясь, все-таки поднимается. Собирается с мыслями.

Но Екатерина Степановна его опережает:

– Ты лучше расскажи людям, чем ты занимаешься, когда все работают… расскажи, расскажи… пускай все послушают… что… улыбаешься?.. скоро будешь плакать…

Дядя Вася с этим не согласен и, доказывая обратное, заливается демонстративным хохотом.

– Ха-ха-ха-ха-ха! – артистически заводится дядя Вася и, приставив к животу локоть, раскачивает снизу вверх и обратно кулаком. – Вот вам всем… конскую!..

Обведя мутноватым взглядом присутствующих, он выходит на середину. Все настораживаются.

– Товарищ подполковник… – продолжая ломать комедию, все так же нагло таращится дядя Вася, – так вам два или три?.. – изображая товарища подполковника, дядя Вася тупо застывает, – ах, вашей теще, прекрасно… – по дяди-Васиным скулам теперь скользит лакейская ухмылочка, – так… три штуки… в понедельник… в 18–00. Васильев сказал, Васильев свое слово сдержит. Слово Васильева – закон!

Распаляясь, дядя Вася в каком-то восторженном раже наливается кровью и, забыв, где находится, угрюмо и деловито набычивается:

– Р-р-разойдись!!!

И хотя все уже давно дядю Васю раскусили, этот его монолог на какое-то мгновение приводит всех в замешательство. В дяди-Васиных словах угадывается правда.

– Да я теперь серил на вас вот такую кучу! – дядя Вася показывает ее размер и, внезапно успокаиваясь, снова садится на стул. Вытаскивает из кармана пачку и дрожащими пальцами достает папиросу.

– Ну, сволочь, смотри! – не желая соглашаться с услышанным, с готовностью стоять насмерть выкрикивает Екатерина Степановна и бросается вон из кухни. – Я ему сейчас покажу!

Вынесенное судом условное наказание дядю Васю просто развеселило, и Екатерина Степановна поставила перед собой цель – вывести дядю Васю на чистую воду. Теперь все знают, что он за птица. Но откуда у него такие деньги? Все были уверены, что он инвалид войны, а он, оказывается, Васька-Лимон, Екатерина Степановна все про него выведала. Такая дяди-Васина кличка. Еще с сороковых. В юности дядя Вася был специалистом по форточкам, потом в лагерях переквалифицировался. А теперь – король хозяйственных магазинов. И Екатерина Степановна стала за ним следить.

Дядя Вася специализируется на «сместителях». Для раковины. Или для душа. На самом деле на смесителях, но так их называет Екатерина Степановна. А достает – Толченый, тоже уголовник, дяди-Васин дружок по лагерю. У Толченого на базе своя «рука».

По номиналу одна штука стоит двенадцать рублей, а дядя Вася «толкает» за двадцать восемь. Прямо у магазина или на дому. Иногда у себя, но чаще у Фени, на 2-й Советской. Екатерина Степановна специально взяла за свой счет отпуск. Чтобы пронаблюдать.

Ежедневно дядя Вася реализует не меньше пятнадцати штук. Екатерина Степановна подсчитала. За исключением воскресенья. По воскресеньям у дяди Васи выходной. Как и в магазине.

Полтинник идет Толченому, Екатерина Степановна сама слышала, как дядя Вася по пьянке хвалился, и еще три червонца – шестеркам, тем, что доставляют клиентуру; они же и бегают за водкой. А остальное распределяется так: одна половина оседает на базе, другая – в дяди-Васином кармане. Конечно, грабеж – всего только восемьдесят рублей в день. Но дяде Васе хватает.

Примерно раз в месяц дядя Вася надевает на Феню рюкзак и, набив его «сместителями», отправляется в командировку. Чаще всего в Новгород или в Псков. Один раз даже ездили в Вологду. И ни в какой санэпидстанции Федосья Павловна не работает и никакую мышку не «ложит в мешочек, а мешочек – в лаболаторию», – как говорит Варвара Алексеевна. И целую неделю квартира от них отдыхает.