Призраки подземелий - Денис Юрин

Всё было спокойно. Снаружи не доносилось ни звука, да и запах гниения ничуть не усилился, хоть дыма стало гораздо меньше. Тела спутников мерно вздымались во сне, что вносило некую долю умиротворения в непривычно спокойную обстановку. Однако моррон еще не был уверен, что разведчики спят достаточно крепко, чтобы не заметить его ухода. Сидеть же на месте без дела он уже не мог, но вынужден был ждать, пока усталость не возьмет свое и чуткий сон союзников не обратится в глубокую дрему.

Но вот долгожданный миг настал. Огонь затух, оставив после себя лишь несколько дымящихся головешек, а храпевший во сне Вильсет не завозился, когда осторожно поднявшийся с пола Аламез легонько пнул его носком сапога в то самое место, откуда растут ноги и где заканчивается спина. Радуясь, что он наконец-то дождался этого упоительного момента, моррон подобрал одну из светящихся палок и, осторожно ступая с пятки на носок, направился к выходу. Бесшумно выйти из казармы оказалось легко, ведь ее просторное помещение было совершенно пусто, если не считать нескольких кроватей, а на идеально ровном каменном полу не было ни обломков, ни мусора. Когда они только вошли внутрь здания, моррону даже показалось, что его время от времени прибирают. Мелкая известковая пыль здесь, конечно, водилась, но ее было куда меньше, чем снаружи.

Свобода открытых подземных просторов встретила Дарка бодрящей прохладой, мгновенно ударившим в ноздри запахом гниющей плоти и отвратной картиной, от которой он за время, проведенное внутри казармы, уже успел поотвыкнуть. Однако этот нерадушный прием, естественно, не заставил его вернуться и отказаться от планов. Прежде всего моррон подобрал кирку, так и дожидавшуюся его возле колодца, а затем быстро, но осторожно стал спускаться вниз; туда, где находились призывно приоткрытые ворота. Узенькая темная щелочка между створками искушала его, манила ненадолго покинуть безопасную стоянку и произвести небольшую разведку, чтобы хотя бы мельком взглянуть на легендарный караванный путь и настоящее махаканское подземелье, о которых, как о Небесах, многие люди слышали, но никто ни разу их не видел.

Вначале ничего не предвещало беды. Первую половину спуска моррон преодолел практически бегом, но примерно в середине склона его вдруг вновь одолели тихо шепчущиеся голоса, неизвестно откуда появившиеся в голове и не желавшие её покидать. Один голос, видимо имевший какое-то отношение к Коллективному Разуму, настойчиво шептал всего лишь одно слово: «Назад!» – повторяя призыв на всех четырех известных Дарку человеческих языках: имперском, герканском, филанийском и виверийском. Накладывающаяся на него незнакомая речь была более груба, жестка и разнообразна. Смысла обрывков длинных тирад моррон не понимал, пока его слух не уловил два когда-то слышанных от знакомых гномов и навсегда оставшихся в памяти слова – коротких, емких и очень обидных. Они шли подряд, так что наверняка являлись словосочетанием. Одно обозначало на гномьем языке брюхо, хотя более точный перевод звучал бы как «цех переработки первично измельченной жратвы», а другое – грубое, насильственное действо, о котором при дамах не принято говорить даже на языке намеков, но именно с прекрасным полом обычно и связанное.

Несмотря на жесткое требование и явную угрозу, Аламез не повернул назад, за что тут же и поплатился. К нижней плите пологого спуска он уже скатился калачиком, корчась от жуткого приступа боли и судорожно сжимая обеими руками как будто пронзенный раскаленным вертелом живот. Мучения были жуткими, и уже пожалевший о своем своенравном упрямстве моррон непременно бы закричал, не только перебудив оставленных в казарме попутчиков, но и отогнав истошным воплем к дальнему берегу озера всю водившуюся в нем рыбу. Однако его гортань как будто слиплась, воздух из легких выходил, но вместо крика получалось лишь тихое, надсадное шипение.

Сжигавшая внутренности резь неожиданно исчезла, и Дарк, исключительно ради того, чтобы проверить смелое предположение, сделал шаг вперед. Новый приступ боли не заставил себя долго ждать, но так же быстро и закончился. Ему не позволяли уйти, но вовсе не хотели убивать. Смерть моррона была не нужна ни Коллективному Разуму, ни кому-то еще, кто предпочитал изъясняться на махаканском и наивно полагал, что его понимают. Впрочем, желанного результата голоса достигли. Хоть их «слова» прозвучали недостаточно убедительно, но «дела» принудили Дарка к исполнению чужой воли.

Оскорбленный, что с ним обращаются, как с непослушной собакой – после недолгих и, в общем-то, формальных уговоров сразу же пустили в ход хлыст, – Аламез стал поспешно подниматься наверх. Моррон злился на своего создателя, но в то же время и понимал, насколько это бессмысленно. Получивший пару болезненных ударов пес может хоть как-то отомстить жестокому хозяину: улучив момент, тяпнуть обидчика за мягкое место; позволить ночному вору безнаказанно обокрасть дом; или сотворить в хозяйских башмаках зловонную лужу. Он же ровным счетом ничего поделать не мог. Неисполнение же воли Коллективного Разума было чревато для него серьезными последствиями.

Вернувшись на стоянку, Дарк стал думать, чем бы заняться. Его планы были сорваны, а после болезненного воздействия общий тонус организма заметно повысился, и спать, как назло, не хотелось. Будить попутчиков было бессмысленно. Проснувшись, разведчики захотели бы продолжить путь, а он был пока прикован к этому месту, не понимая, почему, и не зная, надолго ли. Аламез не мог сообразить, как будет объяснять Ринве, что ему на какое-то неопределенное время необходимо остаться на этой стоянке. Трудно дать другому человеку вразумительный ответ, когда сам его не знаешь.

Подсказка к разгадке этого таинства наверняка крылась на открытом захоронении мертвых тел, но копаться в кучах костей, догнивающей плоти и искореженного железа Дарк не собирался. Он даже, насколько это было возможно, обходил мертвые тела стороной, причем отнюдь не из-за брезгливости. Сам бы он, конечно, не умер, если бы подцепил какую-нибудь заразу (ведь тело моррона было способно побороть любую смертельную для человека инфекцию), но его попутчики вряд ли бы выжили, тем более без лекарского ухода, целебных снадобий и теплой постели. Лишаться союзников, хоть и бывших себе на уме, Аламезу крайне не хотелось.

Поскольку уйти со стоянки было нельзя, а ходить кругами вокруг пустых строений в высшей мере бессмысленно, да и малоприятно из-за трупного смрада, Дарк решил отправиться к берегу, пока еще не зная, что именно будет делать. На ум моррону приходили две идеи: доплыть до скалы на правом краю бухты и изучить покрывавшую её слизь или понырять возле берега в поисках останков другой затопленной лодки. Как бы там ни было, а погружения в холодную воду было не избежать. Просто сидеть на каменных плитах, подобно неживому истукану, и взирать на воду было еще мучительней, чем лежать на кровати с закрытыми глазами и мечтать, что рано или поздно, но к тебе обязательно придет сон.