Правосудие Зельба - Бернхард Шлинк

Мне больше нечего было спрашивать у Бойфера. Я выпил вторую рюмку хереса, которую он мне налил, поболтал с ним о бывших коллегах и откланялся.

— Старина Зельб… Теперь он небось опять пойдет по следу. Никак ему не обойтись без этой пресловутой справедливости, верно? Заглянет ли он еще как-нибудь ко мне? Был бы рад.

Моя машина была покрыта толстым слоем свежего снега. Я смел его, благополучно миновал спуск до трассы и поехал вслед за снегоочистительной машиной по автостраде на север. Радио сообщало о заторах на дорогах и передавало хиты шестидесятых годов.

6

Кровяная колбаса с картофелем и капустой

Из-за снегопада я прозевал у Вальдорфской развязки съезд с автострады на Мангейм. Потом снегоочиститель повернул на стоянку, и я понял, что дальше мне пути нет. Мне удалось еще дотянуть до автозаправки в Хартвальде.

За чашкой кофе в закусочной я смотрел на танцующие снежинки в окне и ждал, когда кончится снегопад. Перед глазами вдруг опять поплыли картины прошлого.

Это было вечером, в августе или сентябре 1943 года. Нам с Кларой пришлось съехать с квартиры на Вердерштрассе, и мы только что закончили переезд в новую квартиру на Банхофштрассе. Кортен пришел к нам на ужин. Мы ели горячую кровяную колбасу с картофелем и капустой. Кортен восхищался квартирой, хвалил Клару за вкусный ужин, а я злился, потому что он прекрасно знал, как плохо готовит Клархен, и потому что не мог не заметить, что картофель был пересолен, а капуста подгорела. Потом мы уединились с сигарами на часок в моем кабинете.

Я тогда как раз только что получил дело Тиберга и Домке. Меня не удовлетворяли результаты полицейского расследования. Тиберг был из хорошей семьи, просился на фронт, но был оставлен на РХЗ из-за своих научных разработок военного значения. Я не мог представить его себе саботажником.

— Ты ведь хорошо знаешь Тиберга. Что ты о нем можешь сказать?

— Он просто безупречен. Мы все были в ужасе, когда его и Домке арестовали прямо на рабочем месте, неизвестно за что. Член германской сборной по хоккею в тридцать шестом году, награжден медалью профессора Дэмеля, талантливый химик, все ценят его как коллегу и уважают как начальника. Я просто не понимаю, что вам там взбрело в голову, чем он мог не угодить полиции и прокуратуре!

Я объяснил ему, что арест — это еще не обвинительный приговор и что немецкий суд никому не вынесет приговора без доказательств. Это у нас с ним была традиционная тема со студенческой скамьи. Кортен откопал тогда у букиниста книгу о нашумевших судебных ошибках и ночи напролет спорил со мной о том, может ли человеческое правосудие в принципе избежать судебных ошибок. Я утверждал, что может, Кортен же настаивал на том, что это невозможно и что с этим надо смириться.

Мне вспомнился один зимний вечер из нашей берлинской студенческой жизни. Мы с Кларой катались на санках на Кройцберге,[130] а потом ужинали у нее дома с родителями. Кларе было семнадцать лет, я видел ее уже тысячу раз и до этого воспринимал не иначе, как просто младшую сестру Фердинанда. В тот раз я взял девчонку с собой только потому, что она так просилась на Кройцберг. Я, собственно, надеялся встретить на катальной горке Паулину и помочь ей встать, если она упадет, или защитить ее от противных кройцбергских уличных мальчишек. Не помню, была ли Паулина в тот день на Кройцберге или нет. Во всяком случае, я вдруг заметил, что меня интересует только Клара. Она была в меховой куртке и с пестрым шарфом на шее, ее белокурые волосы развевались на ветру, а на румяных щеках таяли снежинки. На обратном пути мы в первый раз поцеловались. Кларе пришлось меня уговаривать подняться с ней наверх. Я не знал, как мне теперь себя с ней вести перед родителями и братом. Когда я потом, попрощавшись, собрался уходить, она под каким-то предлогом проводила меня до двери и тайком поцеловала.

Я поймал себя на том, что улыбаюсь, глядя в окно. На автостоянке остановилась крытая желтым брезентом фура Общества благотворительности. Благотворительность тоже вынуждена была отступить перед снегопадом. На моей машине уже опять выросла шапка снега. Я купил себе у стойки еще один кофе и бутерброд и опять встал у окна.

В тот вечер мы с Кортеном заговорили и о Вайнштейне. Безупречный обвиняемый и еврей-свидетель со стороны обвинения — я уже подумывал о том, не прекратить ли мне дознание по этому делу. Рассказать Кортену о значении Вайнштейна для следствия я не мог, но и не хотел упускать возможности узнать от него что-нибудь о Вайнштейне.

— А как ты относишься к использованию труда евреев у вас на заводе?

— Герд, ты же знаешь, мы с тобой всегда расходились во взглядах на еврейский вопрос. Я никогда не одобрял антисемитизма. На мой взгляд, это очень хлопотное дело — использование на заводе труда заключенных, будь то евреи, или французы, или немцы, все равно. У нас в лаборатории работает профессор Вайнштейн, и это ужасно, что он не может стоять за кафедрой или сидеть в своей лаборатории! Он оказывает нам неоценимую помощь, а если тебя интересует его внешний облик и его умонастроения, то вряд ли ты найдешь кого-нибудь с более немецкой внешностью и более немецкими взглядами! Профессор старой школы, до тридцать третьего года заведующий кафедрой химии в Бреслау. Всем, чего Тиберг достиг в химии, он обязан Вайнштейну, чьим учеником и ассистентом он был. Классический тип приветливого, доброжелательного, рассеянного ученого.

— А если я тебе скажу, что он обвиняет Тиберга?

— Бог с тобой, Герд! Что ты такое говоришь! Он так привязан к своему ученику Тибергу!.. Даже не знаю, что и сказать.

На стоянку въехала снегоуборочная машина, пропахав себе дорогу сквозь снег. Водитель вылез из машины и вошел в закусочную. Я спросил его, смогу ли я добраться до Мангейма.

— Мой коллега только что поехал в сторону Гейдельбергской развязки. Если поторопитесь, может, еще успеете за ним, до того как дорогу опять заметет.

Было семь часов. Без четверти восемь я добрался до Гейдельбергской развязки, а в девять уже въехал в Мангейм. Мне захотелось еще немного пройтись пешком, и я пошел по улице, радуясь глубокому снегу. Город затих. Я бы с удовольствием прокатился по Мангейму на тройке.

7

Что ты сейчас, собственно, расследуешь?

В восемь я проснулся, но так и не смог заставить себя подняться с постели. Слишком много всего свалилось на меня за последние двое суток: ночной перелет из Нью-Йорка, поездка в Карлсруэ, разговор с Бойфером, воспоминания и одиссея по заснеженным автострадам.

В одиннадцать позвонил Филипп:

— Ну наконец-то я тебя поймал! Где тебя носит? Твоя докторская работа готова.

— Докторская работа? — Я не понял, о чем он говорил.

— Переломы в результате закрытия дверей. Плюс статья по морфологии аутоагрессивного поведения. Ты же заказывал!

— Ах да, вспомнил! И что, у тебя об этом есть целый научный трактат? И когда я могу заехать за ним?

— В любое время, приезжай ко мне в больницу и забирай.

Я встал, сварил кофе. Над городом все еще серебрилась плотная снеговая завеса. С балкона в комнату вошел припудренный снегом Турбо.

Мой холодильник был пуст, и я отправился в магазин. Хорошо, что в городах осторожно обращаются с противогололедными реагентами, и я не шлепал по бурой жиже, а шагал по скрипучему, свежеутоптанному снегу. Дети лепили снеговиков и играли в снежки. В кондитерской у водонапорной башни я встретил Юдит.

— Какой чудесный день, правда? — Ее глаза сияли. — Раньше, когда мне нужно было ездить на работу, снег меня раздражал — то стекла чистить, то машина не заводится, то тащишься как черепаха из-за гололеда, то застрянешь где-нибудь. Сколько радостей я упустила!

— Давай пройдемся! Совершим зимнюю прогулку до «Розенгартена». Я приглашаю.

На этот раз она не стала отказываться. Я чувствовал себя рядом с ней старомодным — она в куртке и брюках на ватине и в высоких сапогах, похожих на побочную продукцию космической промышленности, и я в пальто и калошах. По дороге я рассказал ей о своем расследовании по делу Менке и о снегопаде в Питсбурге. Она тоже сразу спросила, не видел ли я эту крошку из «Танца-вспышки». Я решил посмотреть фильм.

Джованни, увидев нас, раскрыл рот от удивления. Когда Юдит была в туалете, он подошел ко мне.

— Старая женщина — никс гут? Новая лучше? В следующий раз я знакомить тебя с итальянская женщина, и ты наконец успокоиться.

— Немецкий мужчина не хотеть успокоиться. Он хотеть много женщин.

— Тогда ты надо много хорошо питаться. — Он порекомендовал стейк пиццайола,[131] а перед этим куриный суп. — Шеф лично зарезал курицу сегодня утром.

Я не стал дожидаться Юдит, а заказал для нее то же самое и попросил Джованни принести бутылку кьянти «Классико».