Танго втроем - Мария Нуровская

– В том-то и дело, что ты вовремя меня не остановил.

– Это было выше моих сил.

– В этом и есть корень моих страданий. В какой-то момент я поняла, что, отдавая роли всю себя, я каждый раз умираю.

Он нежно гладил меня по щеке:

– Любовь моя, так происходит с каждым настоящим актером, а потом он воскресает, таков уж наш удел.

– Но ты меня этому не учил, а теперь я ощущаю себя калекой. Боюсь, что у меня отвалится рука или нога, потому что они больше не принадлежат мне.

– О, господи, Джульетта моя!

– Ты сказал «Джульетта»?

– Понимаешь, для меня ты – Джульетта, необыкновенное, чудное создание…

– Ну и номера тебе откалывает твоя Джульетта…

– А та, настоящая, разве не откалывала? Устроила своему Ромео смертельный номер…

Ну что же, сейчас мы с ней во всем сравнялись… С той только разницей, что я очнусь от летаргического сна, ибо мой любимый верит, что не все еще потеряно. А если бы не верил… Поступил бы он как тот, возлюбленный Джульеттты? А как бы я поступила? На сцене я неукоснительно следовала тексту…

После интервью в польском «Пари-матч» нам не давали проходу. Постоянно кто-нибудь из журналистов добивался с нами встречи. А когда мы отказывались давать интервью, стали появляться уже полностью сфабрикованные беседы с нами. Меня это доводило до бешенства, я все время порывалась писать опровержения, подавать заявления в суд, но Зигмунд одной фразой меня разубедил:

– Брось, овчинка выделки не стоит…

Может быть, потому, что в этих поддельных интервью полной идиоткой выглядела именно я: «Александра Полкувна до безумия влюблена в своего мужа», «Полкувна смотрит на мир глазами Зигмунда Кмиты!» А как было на самом деле? Чьими глазами я смотрела на мир, я боялась в этом признаться даже самой себе. Боялась посмотреть правде в глаза и честно сказать, что у меня стерлись границы между реальностью и фикцией. Зигмунд был свято уверен, что это от переутомления, мне просто надо поехать отдохнуть…

И мы отправились отдыхать. Но не к теплому морю, как прочили нам иллюстрированные журнальчики, а на Балтийское побережье. Зато жили в настоящем замке, который только что отреставрировали. Правда, он немного напоминал картонные декорации, но окна нашего номера выходили в парк, в котором росли пятисотлетние платаны. Мы ездили на пляж и, выкапывая ямки в песке, выстраивали баррикады от ветра, подставляли тела солнцу. Тело… мое тело… Молодое и упругое, пока еще предмет вожделения… но как долго это продлится? Когда-нибудь, да закончится… а когда закончилось у Эльжбеты – после рождения второго ребенка? Или немного позже?.. Когда она для себя открыла, что ее тело больше для него ничего не значит? Когда он начал от нее отворачиваться?

– Твой животик, – слышу я его шепот, – он всегда меня так возбуждает…

Я воспринимаю эти слова с дрожью отвращения, будто что-то холодное и скользкое дотронулось до меня. «Рука смерти», – думаю я. А ведь это не что иное, как любовные признания, а любовь так далека от смерти… «Да неужели? – опять говорит во мне чей-то недобрый голос. – А Джульетта? Как близко от ее любви была смерть, слишком близко…»

Какая-то компания неподалеку от нас, тоже за баррикадами из песка, громко комментирует фотографии в цветном бульварном издании. Опять сплетни! Никуда от них не деться. Хорошо еще, что не обо мне. Новая сенсация – оперный певец, горячий испанец, влюбился в молоденькую польку. Говорят, присылает за ней собственный самолет каждый уик-энд. И вообще сходит по ней с ума.

– Чему тут удивляться: между ними тридцать лет разницы! – слышу я чей-то голос.

Вечно одно и то же – молодые гормоны. Обмен старого тела на молодое… Только вот обмен неравноценный – молоды только девушки, а мужчины на закате своих лет. Мое любопытство потихоньку разгорается – у нас с героями статьи совпадает разница в возрасте: тридцатник.

– Ее зовут Патриция, – опять слышу я тот же голос.

– Да она, наверно, не полька?

– Нет, полька.

– Если бы знаменитый тенор влюбился в Зоську или Баську, вот был бы номер, а тут Патриция!

Взрыв смеха.

Под прикрытием баррикады из песка мне тепло, я нежусь на солнце. Глаза прикрыты, слушаю шум морских волн. Надо расслабиться и ни о чем не думать – за этим же я сюда ехала. Не думать… Ни о чем… Не думать… А мысли все-таки лезут в голову… Меня преследуют два женских персонажа – Мадлена и Маргарита. Одна с лицом понятно кого, другая – без лица. Точнее, и это самое трудное для меня, я не вижу ее лица, никак не могу увидеть. А может, не хочу? Может, боюсь… Что она что-то отберет у меня. Если позволю ей слишком близко подойти ко мне, произойдет какое-нибудь несчастье. Никто пока так и не заметил моего страха. Но как долго можно всех обманывать… Сразу после моего отпуска – премьера, и мне придется изображать героиню, образ которой я не успела до сих пор создать ни на сцене, ни в своем воображении. Бывали проблески, проклевывалась даже надежда – и тут же умирала. Сколько таких похорон я пережила? Столько, сколько было репетиций… А если она у меня действительно украла душу? Только вот которая из них?

Прямо с пляжа мы поехали в Юратов, в одно местечко, где можно полакомиться картофельными оладьями. Таких больше нигде нет. По-видимому, у хозяев небольшой забегаловки, в которой всего-то пара столиков, есть свой особый рецепт. Мы сидим за столиком в ожидании нашего заказа, столик по соседству оккупировала группа молодых людей – одна девушка и шесть или семь парней. Ведут себя шумно, болтают глупости, хохочут во все горло. Их поведение слегка меня коробит, но в глубине души я им завидую. Они свободны, по-настоящему свободны. Присели на минутку и скоро опять куда-то улетят, как стая птиц. Им достаточно какой-нибудь веточки и немножко воды… А я… я продала себя… и неважно, была ли цена подходящей. Важен сам факт. Нечего обманывать себя и твердить об усталости и необходимости взять отпуск…

Вечером мы сидели в гостиничном ресторане.

– О чем ты думаешь сейчас? – Зигмунд внимательно смотрит на меня.

Я чувствовала себя как пойманная с поличным.

– Я думаю о…

И вдруг – пустота в голове. Не знаю, что ответить.

– А ты о чем думаешь? – задаю я встречный вопрос, но звучит это как-то фальшиво.

– О том, что хочу с тобой потанцевать.

– Что?!

Он смеется, увидев мое выражение лица:

– Хочу потанцевать со своей любимой женой.

О, господи, да неужели это он обо мне! Эта мысль не покидает меня до самого окончания вечера, который плавно перетекает в ночь. Зигмунду удалось уговорить меня остаться в ресторане – на подиуме появились музыканты, и начался так называемый романтический вечер при свечах. Обычно мы ужинали и поднимались к себе наверх. У нас и так здесь было больше свободы, чем у других, – официанты пускали нас в ресторан прямо с пляжа. Хотя на Зигмунде были коротенькие шорты и майка, а на мне – куцая блузочка и продранные джинсы, а на ногах шлепанцы. А ведь после пяти вечера принято появляться в вечерних нарядах.