Мемуары Эмани - Нина Алексеевна Ким

всю жизнь бежала и не смотрела под ноги, поэтому спотыкалась и падала. Удивительно, как долго доходила до меня наука простого взгляда на мир. Не надо упираться в слово «должен». Себя надо любить и уважать, только тогда получишь человеческое отношение к себе.

Четыре дня меня пичкали гормонами, сняли отек мозга и отправили домой на выходные. Два дня прошли как во сне. Навела порядок в шкафу, сложила свои вещи на видное место. В воскресенье говорю мужу: «Одевайтесь, пойдем ужинать в ресторан». Прощаться так прощаться, ведь для этого дали два дня перед операцией. Нарядилась в длинное вечернее платье с большим вырезом на груди в форме капли. Оно было счастливое, в нем я отплясывала на свадьбе у старшей дочери. Накрасилась, подвела глаза тенями и нанесла на губы яркую помаду. Из зеркала на меня смотрело раздутое лицо, похожее на резиновый шар с разноцветными полосками: синий, красный, голубой.

В ресторане просидели до самого закрытия перед тарелками с несъеденной едой. А утром поехали в больницу. Муж сказал, стараясь улыбаться:

– Больница хорошая, врачи хорошие, опухоль тоже хорошая. Все будет хорошо!

– Не надо ждать, придете завтра, – махнула ему рукой и подумала: «Если завтра будет».

* * *

Мне благополучно вырезали опухоль, которая была похожа на страшный черный сгусток песка из моего детства. Жизнь шла своим чередом.

И вот я уже сижу за праздничным столом, над которым усмехается цифра 60. Празднование шестидесятилетия – хангаби – одна из трех очень важных традиций корё-сарам. Каждый кореец за свою жизнь должен получить три праздничных стола.

Первый – асянди, когда ребенку исполняется год. «А» – ребенок, «сянди» – день рождения. В прошлом детская смертность была намного выше, и маленькие дети часто умирали до своего первого дня рождения. Этот рубеж стал считаться важным как для самого ребенка, так и для родителей.

Ребенка сажают в центр стола, а вокруг него расставляют еду и предметы: книги, кисть, ручку, деньги. По тому, что выберет ребенок, предсказывается его будущее. К примеру, книга или кисть означают профессию ученого, деньги или рис – богатство, веревка означает длинную жизнь.

Современные родители иногда на стол выкладывают компьютерную мышь или зубную щетку. После выбора с ребенком поют и дарят ему подарки, обычно деньги. Эту часть праздника проводят до двенадцати часов дня в присутствии близких родственников.

Второй важный стол в жизни корейца накрывается во время свадебной церемонии. Вот как описывает свою свадьбу один из русскоязычных корейцев:

«Вошли в банкетный зал в сопровождении традиционного ансамбля, который исполнил танец с веерами. Далее поклонились родителям четырежды: полный поклон, полупоклон и еще раз полный поклон и полупоклон. На столе перед женихом и невестой стояли два обязательных традиционных блюда – свадебные петухи, украшенные мишурой. Клювы и гребни петухов были выкрашены красным лаком, в клювах зажаты красные перцы – символ благополучия и счастливой семейной жизни».

И третий юбилейный стол каждый кореец принимает в день 60-летия со дня рождения – хангаби. В знак огромной благодарности дети склоняются в глубоком поклоне перед родителями, которые дали им жизнь.

А юбиляр подводит итоги прожитой жизни и начинает отсчет нового круга – второй зодиакальный цикл по лунному календарю. Он задает себе вопросы: «Все ли я сделал для детей? Не обидел ли кого незаслуженно? Нет ли долгов, которые надо отдать при жизни, чтобы за них не расплачивались потомки?»

У меня не было пышной свадьбы в банкетном зале с танцорами и певцами. Во дворе дома, где я выросла, сколотили длинные столы. Я несла в приданое вместе с подушками и одеялами свой диплом об окончании высшего учебного заведения.

Папа встал из-за стола и ушел за сарай, где стояла деревянная рисорушка. Я увидела, как он тыльной стороной ладони смахивал слезы – старшая дочь уходила из дома навсегда.

Шестидесятилетний юбилей дети мне справили в России. За неделю до праздника прилетели мои братья и сестры из разных городов, друзья из Узбекистана, Казахстана и Германии. Я пела и пила, танцевала и радовалась, что все долги при жизни выплачены с лихвой.

Но я испугалась своих шестидесяти лет и опять все сделала наоборот. Не стала кичиться заслуженным отдыхом, а побежала работать.

Повторилась история с министерством и школой, куда я устроилась добровольно уборщицей. На новом месте работы была зачислена официально служащей. Пути господни привели меня к «невестам божьим».

До аббатства надо было добираться на автобусах с пересадкой, потом идти пешком минут пятнадцать через поля. Огромное старинное здание примыкало к церкви, рядом стоял гостевой дом. По темным коридорам монастыря бесшумно скользили монашки в темной одежде. Их было девять разного возраста. Аббатиса Патрисия шестидесяти пяти лет – самая молодая, с гордой осанкой и пронзительным взглядом. Успевала смотреть за всем, что происходило под ее началом. После утренней молитвы монахини неторопливо шли завтракать, потом каждая занималась своим делом. Одна присматривала за поварами на кухне, другая сервировала стол к завтраку, обеду и ужину, третья следила за работницами, которые стирали и гладили. Все были заняты. В двухэтажном здании работал лифт, но они ходили пешком. Боялись раньше времени сесть в инвалидное кресло. Две уже сидели постоянно, не могли ходить.

Меня удивляло все. В коридоре висел плакат: «Нет такой старости, которая не позволяет выполнять физическую работу». На столике были разложены журналы с рекомендациями: как ходить, как садиться в кресло, на диван, какую носить обувь во взрослом возрасте.

Монашки днем не ложились отдыхать, только сидели в креслах-качалках.

Полные сестры должны были крутить педали на велотренажере в подвале. Там же стоял телевизор, по которому им разрешали смотреть передачи только про природу и животный мир. Разговаривали тихо, почти шепотом, ходили медленно и чинно. После обеда отдыхали в общей комнате и развлекались: собирали пазлы, вязали и читали газеты и журналы. Только один раз в месяц им позволялось громко разговаривать и смеяться. Сестры отличались суровым характером, потому что не ведали земных чувств. Они любили Бога и себя. Три раза в день молились и пели песни, восхваляя Всевышнего. Во время обеда на столе стояли бутылки с вином. Пили часто и немало. Глядя на их красные лица, я сказала про себя: «Даже монашки пьют вино, им очень нравится оно». Это было одно из немногих удовольствий, которые они позволяли себе вместе с любовью к Богу.

Сразу бросились в глаза три монашки одного года рождения с абсолютно разными характерами, которые определяли их поведение. Даже болезни дорисовывали отношение к жизни. Одна ходила с блаженной улыбкой на