Меч и лира. Англосаксонское общество в истории и эпосе - Е Мельникова

И там, в палатах,

завидев стольких героев-сородичей,

храбрых воителей, спящих по лавам,

возликовал он: думал, до утра душу каждого, жизнь из плоти,

успеет вырвать, коль скоро ему уготовано в зале пышное пиршество… тут же воина из сонных выхватив, разъяло ярое,

хрустя костями, плоть и остов и кровь живую впивало, глотая теплое мясо; мертвое тело с руками, с ногами враз было съедено.

(Беовульф, 729–746).

Жуткое и мерзостное зрелище! Как подробно оно изображено, как последовательно перечисляются действия Гренделя, сколько деталей, придающих осязаемую живость картине людоедства! Что это? Смакование отвратительных подробностей или нагнетание ужаса для устрашения слушателей в духе рассказов Хичкока? И первое, и второе предлагалось как объяснение этой сцены. Но стоит лишь подойти к ней не изолированно, но учитывая структуру всей поэмы и — шире — эпического мира в целом, как она предстает иной, приобретает определенный и законченный смысл. Это — «пир наоборот», празднество в мире зла и хаоса, в мире чудовищ.

Тема пира не случайно занимает совершенно особое по своей важности место в англосаксонском — и не только в англосаксонском — эпосе. «Совместное поглощение пищи и напитков имело в сознании этих людей глубокий общественный, религиозный и моральный смысл; между сотрапезниками устанавливались дружественные связи, изглаживалась вражда»1.

В пиршественной палате эпических произведений устанавливается, закрепляется и поддерживается героический миропорядок со своей социальной структурой и иерархией. Идеальный эпический социум именно здесь, в зале для пиров, обретает материальные, вещественные формы. Его замкнутость, этикетность соответствуют замкнутости и завершенной оформленности героического мира. Во время пира проявляются возможности, заложенные в этом мире, создаются и закрепляются связи, которые позднее дадут толчок действию сюжета. В речах персонажей выявляются их качества, которые воплотятся в битве; песни скопа и развлекают собравшихся, и поучают их, и предостерегают от грядущих бед.

Тема пира присутствует в той или иной форме в большинстве эпических памятников: в «Беовульфе» и «Юдифи», в элегиях и «Андрее». Исключение составляют лишь исторические песни. И, несмотря на варьирование темы, на ее различное освещение в произведениях различных жанров, как проявление и реализация социальных связей, воплощение героического общества она обладает определенным единством:

В поэме «Беовульф» четыре раза изображаются празднества героев: трижды они происходят в Хеороте, пиршественной палате короля данов Хродгара, и один раз в королевском дворце гёатов. Их описание занимает около 750 строк поэмы, т. е. почти 23 % объема текста. Более кратко упомянуты пиршества у фризов (во дворце Финна) и хадобардов (во время которого начинается вновь распря с данами). Все шесть эпизодов обнаруживают ряд общих элементов описания, что позволяет говорить о существовании некой модели героического пиршества, модели поэтически-условной, но имеющей глубокие корни в исторической реальности.

Пиршество в догосударственных и раннеклассовых обществах — это и одно из важнейших средств социального общения, и ритуальное действо, обеспечивающее благополучие рода, племени или союза племен. Полифункциональность, и в особенности социально-организующая роль пира как общественного события определяет его место в структуре мифологического и эпического миров. В древнегерманской мифологии ежедневно повторяющиеся пиры воинов-эйнхериев в Вальхалле, чертоге Одина, в первую очередь являются ритуалом, утверждающим незыблемость мира и устанавливающим всеобщую гармонию: убитые в бою, на земле воины возрождаются как эйнхерии, пирующие в Вальхалле; сраженные в схватках в Вальхалле эйнхерии возрождаются наутро для нового пира и новых сражений. Противопоставление «пир — сражение» отражает противопоставление устойчивости миропорядка конфликту и нарушению гармонии в нем.

Как ритуальное действо эпический пир состоит из цепи последовательных, жестко закрепленных как по форме, так и в своем чередовании эпизодов, имеющих важное внутреннее содержание. Каковы же основные элементы модели героического пиршества?

Строго регламентирована локализация сцены — королевский дворец или специальная палата для пиров. В дискретном пространстве героического эпоса англосаксов палата для пиров представляет собой один из важнейших локусов, в котором и вокруг которого концентрируется героическое действие3. Строительство такой палаты — в поэме «Беовульф» подробно повествуется о постройке Хеорота — расценивается как величайшее событие в жизни племени и как одно из наиболее значительных деяний короля4.

Глобальное значение, придаваемое постройке дворца, непосредственно связано с тем местом, которое он занимает в системе эпического мироздания: пиршественная палата, королевский дворец — центр, средоточие героического мира, его символ и в то же время вещественный, зримый образ.

Материализация образа достигается и описанием самого дворца, и особенно наполнением его огромным количеством различных предметов. Как правило, в памятниках англосаксонского эпоса отсутствует не только изображение, но даже упоминание каких-либо вещей — исключение составляет лишь оружие. Здесь же, напротив, вещи занимают первостепенное место, палата для пиров буквально перенасыщена ими: это и предметы декора, обстановки (ткани, скамьи, столы), и оружие, развешанное по стенам и сверкающее на собравшихся, это украшения женщин, находящихся в зале, это пиршественная утварь: кубки, чаши, блюда, на которых едят и из которых пьют пирующие. Блеск оружия, сверкание драгоценностей, звон кубков оживляют картину и наполняют зал светом и звуками.

Строительство палаты моделирует и оформляет эпическое пространство, что в системе эпического мира равнозначно его творению. Лежащие в основе этого эпизода отголоски космогонических мифов в героико-эпическом преломлении позволяют создателю поэмы провести прямую параллель между постройкой Хеорота и сотворением мира в христианской традиции: именно песнь о творении исполняется дружинным певцом-скопом на первом пире в Хеороте (Беовульф, 89–98). Аналогично рассматривается воздвижение зала для пиров и в поэме «Бытие» (1104–1245), переложении первой книги «Пятикнижия»: это одновременно и творение мира, и воспроизведение некоего прообраза, и распространение божественной власти (христианского миропорядка) еще в одной части Вселенной, т. е. приобщение не освоенного ранее пространства к эпическому (или религиозно-эпическому) миру5.

Вместе с тем постройка дворца не только знаменует создание (или воссоздание в соответствии с традиционным прообразом) эпического мира в пространстве, но с этим событием связывается и установление (точнее, воспроизведение) социального устройства6. Таким образом, дворец — это не обычное «место действия», не равноценный другим локус эпического пространства7, но важнейший среди них, центр мироздания, в котором конструируется и воспроизводится эпический миропорядок. Тем самым обязательная приуроченность пира к королевскому дворцу подчеркивает его социальную функцию.

Все отмеченные элементы модели героического пира непосредственно связаны и в различных формах воплощают его важнейшую социальную функцию: установление и поддержание миропорядка. Героический социум с его иерархией и раз и навсегда закрепленными связями находит наиболее полное и последовательное воплощение именно в сценах пиршества. Здесь проявляются и подтверждаются уже сложившиеся формы социальных отношений между королем, его дружиной (в поэтическом преломлении — племенем), его родичами и вассалами. Возникают и новые связи, которые, однако, полностью укладываются в традиционные нормы: например, признание Беовульфом своим сюзереном Хродгара, передача Хигелаком Беовульфу земельного пожалования за верную службу и атрибутов власти. Все это происходит во время пиров. Роль пира в поддержании социального порядка и равновесия особенно выделена в речи Виглафа к дружинникам Беовульфа, покинувшим его в роковой битве с драконом:-

Правдоречивый сказал бы: воистину вождь, наделивший вас, нестоящих, кольцами золота,

ратными сбруями (ибо нередко в застольях бражных наряды сечи,

в дружинном зале дарил державный шлемы, кольчуги, всем, приходившим в его пределы)…

(Беовульф,2863–2869).

Особый акцент на том, что эти подарки делались во время пира в королевском дворце, как кажется, усугубляет вину дружинников, нарушивших свои обязанности, ибо связи, установленные в этой обстановке, должны быть особенно крепки и нерушимы.

Таким образом, модели героического пиршества присущ ряд обязательных элементов: локализация его в пиршественной палате или королевском дворце — центре эпического мироздания, строительство которого равнозначно творению эпического мира; установление и воспроизведение социальных связей, скрепляющих эпический микрокосм; последовательная ритуализация самого процесса пира при строгой этикетности и традиционности действий персонажей; наконец, функциональная закрепленность этих действий за определенными персонажами.