Араб у трона короля - Михаил Васильевич Шелест
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как ты догадался, шахиншах, что там есть такое чудо.
Я усмехнулся и промолчал. На месте этого карьера в моё время было большое озеро, где мы с друзьями проводили много свободного времени. Говорили, что оно образовалось, когда добытчики камня углубились ниже уровня грунтовых вод. Рек вблизи него ни я, ни мои разведчики не обнаружили.
«Значит, так оно и есть», — подумал я. — «Надо быть осторожным и не углубляться раньше времени».
— В этом карьере тоже под камнем водяной слой, поэтому взрывайте осторожно, не углубляясь.
— Твои, шахиншах, пироксилиновые шашки, очень удачное изобретение. Мы уже выровняли вертикаль западного склона и удачно рвём гору, отсекая, как ты говоришь, лишнее. Крепость Инкерман почти готова.
— Соблюдайте технику безопасности! — погрозил я пальцем.
— Твои взрывники работают. У них всё строго по рег… рег… регламенту.
Да, взрывники сапёрного батальона, это была особая каста бразильских индейцев, выращенная, воспитанная и выученная мной лично. Это были даже не взрывники, а мастера по изготовлению взрывчатых веществ и взрывных устройств. Они знали почти всё, что знал я, за исключением технологий пока отсутствующих в этом мире.
Из карьера мы стали добывать очень качественный и красивый камень, и поэтому решили возвести стены «летней резиденции» не деревянные, как я планировал раньше, а «мраморные».
Архитектурное сопровождение строительства вели два греческих «специалиста», изредка направляемые военным инженером Синаном[21], давно состоявшим на воинской службе у султана Сулеймана Великолепного, и доставшемся мне по наследству. Я нарисовал эскизы гидро- и сантехнических коммуникаций, встроенных в строение, чем сильно удивил Синана. Он перенес их на пергамент и контролировал исполнение проекта строго, изредка и неожиданно приезжая с проверками. Сам Синан увлёкся вырубкой дворца из камня. Как он сам возбуждённо комментировал продвижение проекта, это был длянего первый подобный опыт.
Мы забрали всех венецианских рабов из Кафы, и направили их на строительство столичного Кремля. И мне их совершенно не было жалко. Рабы, не рабы, какая разница? Все зарабатывают хлеб своим трудом. А рабочие на карьере получали вполне приличное питание. И да, я не собирался бороться с рабством, считая его серьёзным движителем прогресса современности.
Да и, откровенно говоря, чем жизнь обычного рабочего двадцатого века (да и двадцать первого) отличалась от рабства. Понятно, что свободой и оплатой труда. Но ведь и рабство рабству рознь. Один хозяин глумится над рабами (как и над рабочими), другой холит и лелеет.
«Обожжённый» тайными и явными войнами, я очерствел душой ещё до переноса в этот мир. Здесь, когда сам стал отвечать за результат труда многих подчинённых, я стал более практичным и стал больше ценить хороших специалистов, коих, как всегда, очень не хватало. Выручали бразильские индейцы. Я часто искренне благодарил бога за то, что он их создал.
* * *
Мой шатёр стоял на левобережном взгорье и возвышался над «строительной площадкой» метров на десять. В последнее время я немного отошёл от строительной суеты. Дела империи требовали уважительного к себе отношения, и я вынужден был ежедневно принимать доклады имперских чиновников и военачальников, прибывавших со всех сторон света.
Империя продолжала войну на Кавказе и на Балканах. Кафу и другие крепости Тавриды мы взяли под свой контроль, и я со дня на день ожидал приезда Венецианских послов.
— Великий вождь, — обратился дежурный визирь Убакуна (Чёрное небо), — Московский посол со товарищи принять просят.
— Чего хотят?
— Ты запретил с ними говорить.
— Но что хотят, то знаешь?
— Просят отпустить в Московию. Поиздержались, говорят.
— Издержались, это понятно почему. Выкупили своих из рабства. Много их?
— Кого?
— Послов, мать твою!
— Трое, великий шахиншах.
— Веди главного.
Погода стояла отличная. Я совмещал полезное с приятным, принимая доклады и созерцая, как работают на стройке люди, течёт вода и горит костёр на котором жарился молодой баран. Майский ветерок продувал открытый с трёх сторон квадратный шатёр. Я, удобно расположившись среди огромного количества подушек, ждал и немало удивился, когда увидел того, кто представлялся послом.
В шатёр в сопровождении приставов вошёл Беклемишев Иван Никитич, тысяча пятьсот двадцать пятом году встречавший меня, посла Английского короля, после моего выхода из темницы. А по выздоровлении, приставленный ко мне Князем Юрием.
«При Василии Третьем он не был в фаворе, а при Юрии Первом, в послах», — подумал я. — «Узнает ли? Столько лет прошло. Вот так встреча!».
— Тебе, посол, разрешено говорить, — сказал визирь «посольского приказа» послу.
Беклемишев чуть склонил голову в приветствии.
— Мы, шахиншах, имеем только одну просьбу, чтобы ты отпустил нас в Московию.
Мне претили условности, царившие при дворе султана, когда султану следует разговаривать с низшими через посредников, коими назначались всевозможные «паши». У меня их тоже было в достатке. В основном это были генералы и верховные чины в правительстве: чашун-паша (полиция), бастанжи-паша (дворецкий), капудан-паша (адмирал). Но разговаривать я предпочитал сам.
— А мы, уважаемый посол, тоже имеем к тебе свою просьбу, — произнёс я.
Беклемишев посмотрел с удивлением, но не потому, что меня узнал, а потому, что с русскими послами султаны никогда не разговаривали. В лучшем случае, они могли выслушать посла. А уж о чём-то кого просить?
Посол не нашёлся, что сказать, и лишь снова слегка склонил голову. Я выдержал «мхатовскую» паузу.
— Это, конечно, просьба не к тебе, а к твоему государю. Отпустите Максима Грека, — попросил я. — Пусть он вернётся домой вместе с нашим послом.
Беклемишев даже отступил назад от неожиданности просьбы.
— Зачем он вам, о великий шахиншах? — Спросил он, забыв о том, что послы должны молчать, пока их не спросят. — Он же христианин…
— И что? — Удивился я. — Он грек, а значит мой подданный. Если считается, что он нарушил ваши законы, я выкуплю его. Пусть ваш царь назначит за него цену.
Беклемишев снова отшатнулся, и я сначала не понял, почему. Лишь после его ухода я вспомнил, что в подготовленном визирями письме Юрий Первый не титулуется, как царь. Мои писцы просто скопировали титул с копии предыдущего письма Василию, подписанного Сулейманом Великолепным. Это только с Ивана Васильевича, вроде как, утвердился титул — царь. После его «венчания» на престол. Хотя уже и Иван Третий, кажется, на нём настаивал.
— Думаю, это можно будет устроить даже без выкупа, — осторожно произнёс посол.
— И ещё. Скажи Юрию, что хочу поговорить с ним лично. Предлагаю встретиться где-нибудь под Казанью. Я подойду туда к зиме этого года.
— Но… Как же я передам? Мы ещё здесь, а
