Непохожие - Юлия Резник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В каком смысле? А Андрей в Катаре. У него какая-то многомиллионная сделка… Неужели он вернулся и ничего мне не написал? Сердце подпрыгивает к горлу. Откашливаюсь:
— Тебе не кажется, что меня нужно было предупредить об это встрече?
— Слушай, Нелли, ты же в курсе! У меня дел по горло. Не капай хоть ты на мозги. Схема уже отлажена, так? Предлагаешь мне ещё на это тратить время?
Двери лифта открываются. Выходим в промозглую ноябрьскую морось. Вечереет, горят фонари, город в оттенках сепии. А мне всё равно радостно. Я увижу его, увижу… Почему он всё-таки не написал, что вернулся?
Мы слегка опаздываем. Лина свято верит, что женщине это положено. Встреча в отличном итальянском ресторане, скольжу взглядом по залу. Не сразу замечаю его за столиком в нише, отгороженной от остального пространства. Внутренности окатывает жаркой волной, жар приливает к низу живота, щекочет между ног так, что я невольно сжимаю их чуть плотнее. Я улыбаюсь, как идиотка.
— Андрей Владимирович, надеюсь, вы нас недолго ждёте? — мне даже похрен, что Лина едва ли не растекается лужей. Он мой, он мой — и всё тут.
— Добрый вечер.
— Надеюсь, вы помните нашу Нелли? Она нам поможет с организацией…
— Нелли…
Мне приходится закусить щёку, чтобы нас не выдать. Лина категорически мне не нравится, и то, что у нас с Андреем есть общий секрет, греет мое сердце. Выкуси, сучка!
— Я на минуточку отойду, — мурлычет Вишневская, касаясь руки Казака. Этот жест мне кажется излишне интимным. К счастью, Андрей никак не поощряет такого откровенного заигрывания. Лишь коротко кивает.
Лина скрывается в проходе между столиками. Вот и вали! Наши взгляды с Андреем сплетаются. Мы не виделись рекордных десять дней! Бросаемся друг к другу, как оголодавшие. Поцелуй жалит, язык проникает в рот, зубы сталкиваются. Между поцелуями успеваю втиснуть слова:
— Почему… не сказал, что… прилетел?
— Некогда… было.
— Скучала… как… всё… прошло…
— Нормально…
— Заедешь сегодня?
— Нет… не выберусь…
— Господи… почему?
— Мишка скучала… твою мать… я сейчас кончу.
И мне бы, может, хоть тут стоило обидеться. Но то, что он настолько хороший отец, лишь сильнее меня в Андрея влюбляет. Он — идеальный. Абсолютно и совершенно. Осознание этого взрывает голову, выжигает кровь в венах, превращает в труху. Может, мне было бы проще, если бы я не чувствовала так… остро, тонко, невыносимо… его — автономной частью себя?
— Кхм… Извините, я забыла взять… кое-что взять.
Я отшатываюсь от Казака, не зная, мне плакать или смеяться. Лина выглядит разъярённой. Губы-ниточки поджались, уголки опущены вниз. Она берёт сумочку и уходит во второй раз. Казак закидывает руку за голову и растирает затылок:
— Ч-чёрт, неудобно вышло.
— Да уж. Облом.
— Она не знает, что мы встречаемся?
Вообще-то я полагала, что Андрей осознанно не спешит выставлять напоказ наши отношения. Соответственно, и я сама о них не распространялась. Теперь же я ощущаю себя сбитой с толку. И переполненной глупой надеждой.
— Нет, — пожимаю плечами. — Иначе бы Лина вряд ли стала к тебе так откровенно подкатывать.
— Она ко мне подкатывала?
Я тяжело вздыхаю и качаю головой. Мужики… Что с них взять? Порой они не замечают очевидного.
— Угу. И, похоже, считала, что ты даешь ей авансы.
— Не было такого, — искренне удивляется Казак. — Господи, она же старая.
Я смеюсь над таким аргументом, заглушая расползающуюся тревогу. Лина та ещё стерва. Я почти уверена, что она не отпустит так просто сложившуюся ситуацию. Наверняка меня ждёт не самый простой период в карьере, но… Сейчас мне всё равно.
Что касается переговоров, то они проходят весьма продуктивно. И быстро. Чувствуя себя лишней, Лина спешит поскорей их свернуть. И, сославшись на дела, уходит, не забыв напоследок дать мне какие-то нелепые унизительные указания, которые, очевидно, нужны лишь для того, чтобы показать, кто есть кто. Она — главный редактор самого популярного в мире глянца, а я… так, заурядная писака, коих миллион. Плевать! Плевать даже на это. Мы с Андреем в кои-то веки остаёмся вдвоём. Вот бы он ещё так часто не смотрел на часы…
— Знаешь, я, наверное, пойду. Тебя Мишка ждёт.
Андрей не спешит меня знакомить с дочерью. Точней, не так… Мы, конечно, знакомы еще со времен интервью в реабилитационном центре, а после выхода статьи я даже побывала у них дома. Скорее, он делает всё, чтобы мы ни в коем случае с Мишкой не сблизились. А это трудно. Она хорошая. И ей явно не хватает женского общества, возможно, поэтому Мишель тянется ко мне, а не ревнует, как я того, признаться, боялась.
Казак кивает. Кладет в папку со счетом несколько крупных купюр. Встаёт из-за стола. Я иду следом, стараясь ни в коем случае не показать, как разочарована. Не напрягать мужика, не истерить на ровном месте, не драматизировать… Это ведь такие простые правила!
— Слушай, а поехали к нам.
Мои губы изумлённо округляются, а после складываются в широкую (вероятно, излишне широкую) улыбку. Андрей хмурится. Улыбка блекнет.
— Если я не помешаю.
Квартира Андрея съёмная. Хорошая, подходящая ему по статусу. О недавнем потопе напоминает лишь чуть вздувшийся паркет. И разводы на стене, там, где из батареи хлестало. Впрочем, смотреть по сторонам мне особенно некогда. Все моё внимание занимает Мишка. Энергии в ней — через край. Ещё бы! Папа привёз столько подарков! Она лианой льнёт к Андрею, взахлёб рассказывает о том, что с ней случилось за время, пока его не было. О школе, занятиях балетом, о мальчишке, который её дразнил… Андрей хмурится, говорит, что над людьми смеются лишь дураки. Поправляет Мишке съехавший на бок хвостик. Я пытаюсь вспомнить, делал ли хоть что-то подобное мой отец. И не могу. Когда ты растёшь в семье, где насилие — норма, хуже всего то, что ничего, кроме плохого, ты вспомнить не можешь. Плохое, как плесень, пожирает всё…
Уже поздно. Андрей велит Мишке отправляться в ванную. Мне нужно сказать что-то вроде: «Ну всё, ребят, я поеду», но я не могу себя заставить. Мне хорошо с ними, так хорошо, что без них, кажется, ничего хорошего уже не будет. Я берусь мыть посуду, чтобы хоть как-то оправдать свое присутствие.
Казак уходит, сначала — чтобы проконтролировать помывку
