Санитар - Владимир Гриньков

– "Мигалка", говорю, нам нужна, – повторил водитель. – Чтобы мы перекрестки без остановки проскакивали.

– Ага, – поддакнул Паша. – И еще крылья к каждой машине приделать. Вообще красота.

Он зря боится, наверное. Ведь почти не появляется на улицах. Надо попроситься в пансионат этот, чтоб и жить там. И тогда – из пансионата в офис, из офиса в пансионат. И никто его не увидит, никто не опознает. А время – тик-так – идет, а память у старичков дырявая, и через пару недель поди вспомни, как убийца тот неведомый выглядел. Именно так – отсидеться он должен. Ну чего раскис-то? Все нормально.

Приободрился даже. Уже к офису подъезжали. Паша напрягся вдруг, впереди, у самого особняка, люди стояли – с десяток, не меньше. Наклонился к лобовому стеклу, всматриваясь с тревогой.

– Пополнение, – сказал водитель.

Паша к нему обернулся, все еще не понимая.

– Новые люди в охрану.

Остановились у особняка. Новички – молодые и высокие, как на подбор, парни – глазели, любопытствуя. Паша из машины выскочил первым и оттеснил их к стене, руки широко расставив.

– В сторону! – приговаривал при этом. – В сторону!

Лицо намеренно зверское делал, чтоб доходчивее было.

Подбельский тем временем из машины вышел и к особняку направился. Он тоже новичков видел, но не остановился, прошел в распахнутые услужливо двери.

Паша расслабленно отступил от опекаемых им новичков, голову повернул и вдруг увидел Дегтярева. Тот с сумкой шел по тротуару, на работу спешил, как видно, и на Пашу во все глаза смотрел. Паша под его взглядом побагровел даже, смешался и глаза опустил, вспомнились вдруг слова дегтяревские: "Ба, да наш Робин Гуд в услужение к краснопиджачным подался!" Паша в тот раз невинность святую разыгрывал, а правда-то вот она – прислуживает, да еще рьяно как, ах нехорошо как получилось. Паша глаза наконец поднял – Дегтярев остановился и на него смотрел молча и без улыбки, и тогда Паша, смешавшись окончательно, в двери особняка юркнул и почувствовал, как выступает на лбу липкий пот.

Рита промелькнула, улыбнувшись приветливо, Паша только кивнуть механически смог ей в ответ и наверх поднялся, к кабинету Подбельского. Сам Подбельский в приемной был, стоял посреди комнаты, перебирал поступившую почту. Начальник охраны скучал у окна. Телефон пропел призывно, секретарша трубочку сняла, послушала, что ей сказали, и к Подбельскому обернулась:

– Дмитрий Николаевич! Вас!

Подбельский трубку к уху прижал:

– Да. Подбельский.

Сосредоточенно-строгим стал.

– Когда? – не спросил, а вскрикнул почти.

Паша увидел, как напрягся Виталий Викторович.

– Нападавшие скрылись?

Лицо у Подбельского вдруг совсем белым стало. Он трубку на рычаг бросил и сказал отстраненно как-то, словно еще из разговора не вышел:

– Барзыкина сегодня убили. Утром.

Барзыкин – фамилия эта в городе была известна всем. Директор нефтеперерабатывающего завода.

– Ачоев? – спросил начальник охраны быстро.

– Ну не я же! – рявкнул Подбельский, а бледность уже отступила с его лица, оно багровым становилось.

Прошел стремительно в кабинет, хлопнул дверью зло.

62

День для знакомства с новыми охранниками не самый удачный выдался. Подбельский за своим столом мрачный сидел и вроде как не присутствовал здесь вовсе – таращил задумчиво свои темные глаза, пребывая в полной неподвижности, а сидевший от него по правую руку Виталий Викторович читал «объективен» на новичков голосом тихим и монотонным, словно боялся Подбельского потревожить. В «объективках» стандартная информация была: когда и где родился, что закончил, где работал прежде.

Паша у двери сидел. Новички заходили по одному, в их отсутствие Виталий Викторович на следующего посетителя кабинета уже успевал информацию выдать, и когда человек входил, Паша у него как раз за спиной оказывался. Вошедший не знал, что о нем присутствующим уже доложено, и было в этом что-то такое, от чего Паша хмурился. Понял вдруг, что и его просвечивали так же. Неприятно обнаруживать, что тебя обсуждали в твое отсутствие.

Подбельский молчал все время, ни одного вопроса не задал. Очередной охранник входил, Виталий Викторович на него смотрел, потом взгляд на Подбельского переводил и, наткнувшись на молчаливое безучастие последнего, давал понять коротким резким движением руки, что аудиенция окончена. Охранник разворачивался и шел к дверям, вот теперь и Паша его лицо видел – на нем удивление написано было, недоумение даже. Еще бы – зачем приглашали, если даже не сказали ни слова. Паша подумал, что Подбельский совсем отключился, не контролирует ситуацию, как вдруг тот сказал:

– А почему он в армии не служил?

Очередной охранник только что вышел из кабинета, следующий еще не был приглашен.

– Кто? – Виталий Викторович обернулся.

– Вот этот, который только что перед нами стоял.

– Он в институте учился. Оттуда не брали в армию.

– А специальность у него какая?

– Металлург.

– Я не о том, – сказал Подбельский, а глаза у него по-прежнему безжизненными были. – В охрану он как попал? Все, кто до него были, служили либо в МВД, либо в безопасности. А этот?

– Этот спортсмен.

Виталий Викторович медленно говорил, будто слова подбирал. Ему самому все ясно было, а собеседнику – совсем ничего, и он объяснить хотел, почему человек с такой биографией в этом кабинете оказался.

– Мастер спорта. Я на него давно глаз положил.

– А мне плевать, что ты там на него положил, – сказал Подбельский, уже явно раздражаясь, и это с его стороны первое проявление хоть каких-то чувств было за последний час. – Из спортсменов одни рэкетиры получаются.

– Из "качков" рэкетиры получаются, – осмелился перечить начальник охраны, темнея лицом.

– А этот, значит, не "качок"?

– Он первое место на юношеском чемпионате взял.

– По шахматам? – нехорошо усмехнулся Подбельский.

– По боксу.

– Вот! – Подбельский по крышке стола постучал сердито. – Из боксеров самые хорошие рэкетиры и получаются.

Виталий Викторович дышал тяжело и был на обиженного ребенка похож. Подбельский, заметив это, сказал примирительно:

– Ладно, посмотрим. Время покажет. Как фамилия его – напомни.

Виталий Викторович в бумаги свои заглянул, ответил сухо:

– Пыляев.

– Пыляев, – повторил Подбельский, запоминая.

И вдруг резко повернулся к начальнику охраны, заговорил торопливо:

– Но Барзыкина-то завалили! А? Видел крутых таких? Всерьез за наш город взялись!

Виталий Викторович бросил быстрый взгляд на сидевшего у двери Пашу. Подбельский этот его сторожкий взгляд перехватил, но не мог уже остановиться – слишком мучило его все это, с самого того момента, когда об убийстве услышал.

– Они ситуацию хорошо чувствуют, Виталик. Как мы с тобой. Нюх у них, понял? Сразу просчитали все слабые места в своем плане. Нефтеперерабатывающий не даст им бензина – так они с Барзыкиным прежде разобрались, чем он им отказать успел. Упреждающий удар! Нет, ты понял?

Подбельский даже головой покачал, отдавая должное предусмотрительности своих врагов.

– Теперь кто бы директором ни стал – первая мысль будет у него о Барзыкине. Жить захочет. Да? И когда к нему за бензином придут – он что сделает?

Спросил и сам себе ответил уверенно:

– Даст! Даст бензин, Виталик!

И опять начальник охраны на Пашу метнул полный тревоги взгляд.

– А дальше знаешь что? – Подбельский виски потер ожесточенно, потому что уже все дальнейшие шаги врагов своих просчитал, и картина получалась безрадостная. – Теперь все, кто к этому делу с заправками причастен, – мэр, Панькин, архитектор этот недоучившийся, – жутко покладистыми станут. А, Виталик? Улавливаешь?

Взгляд Подбельского наткнулся наконец на Пашу. Во взгляде том не было ни страха, ни растерянности. Одна только готовность действовать.

– Ты иди, Барсуков, – сказал Подбельский. – Закончились пока смотрины, перерывчик сделаем.

И рукой в воздухе помахал, Пашу выпроваживая. Для него сейчас Паша был как пустое место.

Паша из кабинета вышел и у окна встал. Жалюзи были опущены, и улица виднелась сквозь них полосками.

Если сейчас Подбельского убить – все на врагов его спишут. Тех самых, которые Барзыкина убили. А он, Паша, Робин Гуд, на этот раз в стороне останется. И он понял вдруг, что не хочет этого – безвестности, безымянности собственной. В неудачный момент он на Подбельского вышел, тот в опасности и со всех сторон обложен. И геройства нет никакого в том, чтобы его сейчас добить. Выждать надо немного. Если Подбельский со своими врагами справится и снова силу обретет – вот тогда и надо бить. Когда он на вершине будет.

По улице проехала машина. Старичок переходил дорогу торопливо. Мелькнул и исчез, его жалюзи закрыло.

Он, Паша, со своими делами пока разобраться должен. Нельзя в постоянном страхе жить. Слабый всю жизнь боится. Сильный уничтожает причину своего страха. Те двое старичков, соседи Розы, – они единственные ведь были, кто Пашу в тот день видел. Роза еще видела, но она не скажет ничего. Мертвые не разговаривают. А старички живы пока.