Аксенов - Александр Кабаков

Глава восьмая

«Крутой мэн» Аксенов, или Подлинная история альманаха «Метрополь»

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ: Если конспективно, то «МетрОполь» — это литературный альманах, который возник и закончился в 1979 году. В нем участвовали звезды тогдашней литературы, как то: Аксенов, Ахмадулина, Вознесенский, Битов, Искандер и литераторы «широко известные в узких кругах» самиздата. Это, например, Юрий Кублановский и Юрий Карабчиевский. А большинство авторов занимало промежуточное положение: Сапгир, Вахтин, даже Высоцкий. Пожалуй, что и я с Ерофеевым. Не были мы укоренены в андеграунде, а в «советские» нас не пускали. Мы еще носили свои тексты по редакциям, а Дмитрий Александрович Пригов даже не знал, где находится журнал «Юность»… А у нас позиция была: жить здесь, в тюрьму не сесть, вступить в Союз писателей, печататься худо-бедно на родине и потихонечку за бугром, если здесь публиковать окончательно перестанут. Меня сейчас вдруг осенило, что наша с Ерофеевым позиция была правильная, равно как и позиция целиком «МетрОполя» с его лозунгом французских студентов шестьдесят восьмого года: «Будьте реалистами — требуйте невозможного».

АЛЕКСАНДР КАБАКОВ: Это ведь и Аксенова была позиция?

Е.П.: Разумеется. То есть мы собрали свои рукописи и издали их в двенадцати экземплярах, наклеивая машинописные листы на ватман. Но это не был самиздат или тамиздат. Это впервые в истории советской литературы был здесьиздат. И это действительно было штучное уникальное издание, дизайнерами которого были Давид Боровский, в те времена главный художник Театра на Таганке, и Борис Мессерер, лауреат кучи премий. В принципе, «МетрОполь» не был подпольной акцией, а это была последняя попытка договориться с властями, как это удалось художникам-авангардистам в результате знаменитой «Бульдозерной выставки» — после нее их определили в гетто на улице Малой Грузинской, где они под надзором ГБ, разумеется, выставляли свои работы и как-то более или менее существовали. Шум и у нас вышел на весь мир, но чаемого результата мы, следует признать, не добились. Целью этой акции, как это ни странно сейчас звучит, да еще и из моих уст, действительно было расширение рамок, извини меня, советской литературы.

А.К.: Итак, вы сделали такой альманах. Что дальше последовало? Коротко, историю изложи…

Е.П.: Детали, детали самое главное! Машинописные страницы мы наклеивали сами, вручную, теперь это называется «хэнд-мэйд». То есть, представляешь, 40 печатных листов умножить на 24 страницы и расклеить в двенадцати экземплярах. Да еще на каждой ватманской странице была циферка-нумерация, лично вырезанная из настенного календаря никому тогда не известным волонтером «МетрОполя» Володей Боером. Пронюхали в Союзе писателей, стали таскать… Я сто раз об этом рассказывал…

А.К.: Расскажешь в сто первый…

Е.П.: Феликс Феодосьевич Кузнецов, неоднократно в этой книге упоминаемый, для начала поздравил меня и Ерофеева с приемом в Союз писателей. Ласково так, как родной старший брат или разбогатевший дядюшка. Аксенова спрашивает между делом, небрежно: «Вы, говорят, альманах какой-то придумали? Показали бы его нам». Аксенов отвечает, что мы люди ленивые, никуда не торопимся, будет готов — покажем. Феликс тут же прямо стойку сделал: «Когда?!» И вот наступает этот исторический, по крайней мере для нас, день, когда мы с Ерофеевым тащим в ЦДЛ альманах. Ерофей, естественно, опоздал на полчаса, объяснив это тем, что был в Кантемировской дивизии на военных сборах, а потом в рамках этих же сборов писал пропагандистскую листовку: «Француз, сдавайся! Пока ты мерзнешь здесь в окопе, капрал забавляется с твоей женой!» Он же по военной специальности должен был вести пропаганду среди вражеских солдат… Альманах был огромный, тяжелый. Мы несли его вдвоем, «как Гамлета четыре капитана», и вручили его изумленному Феликсу, который, скорей всего, ожидал, что это будет высокая стопа диссидентских страниц размером А4, а не шедевр дизайнеров Мессерера и Боровского, покрытый «мраморной» бумагой, с шелковыми такими тесемочками… Направились мы с Ерофеем, естественно, в ресторан, чтобы отметить такое выдающееся событие, там немного задержались, а когда покидали ЦДЛ в двенадцатом часу, то услышали веселый перестук пишущих машинок. Ибо, как гласил слух, срочно было вызвано с десяток машинисток, которые за ночь размножили наш альманах в пятидесяти (!) экземплярах. На знак копирайта им было плевать, равно, впрочем, как и нам: поставили для форсу, тогда об авторских правах никто понятия не имел… Если все это неправда, пусть свидетель и главный супостат «МетрОполя» тов. Кузнецов этот слух опровергнет. На следующий день стали знакомить с альманахом «писательскую общественность». Ее разделили на две категории: одним, в ком были уверены, давали и даже навязывали текст для последующего его разоблачения; другим, малонадежным, в желании ознакомиться с «идеологической заразой» отказывали.

А.К.: Пятьдесят экземпляров такого объема напечатать — это надо полгода.

Е.П.: Нет крепостей, которые не могли бы взять большевики! Буквально через день-другой нас стали таскать к Феликсу Феодосьевичу и его подельникам: покойному оргсекретарю Кобенко, имевшему прозвище Кагэбенко, другим «секретарям», включая прогрессивного будущего «перестройщика» Олега Попцова и известного на всю писательскую округу поэта-почвенника Станислава Куняева, который, между прочим, сказал мне при первой встрече, что мои рассказы лично ему нравятся. Обрабатывали каждого индивидуально, несмотря на то что являлись мы к начальству парочками: я с Ерофеевым, Битов с Искандером. Васю Феликс весь день ловил, да так и не поймал. Мне начальник Кузнецов стал петь, что я парень простой, талантливый, из Сибири, а связался с эстетом Аксеновым, у которого миллион долларов на Западе, и он меня непременно кинет, использовав. Ему бы с компетентными органами сразу бы проконсультироваться, они бы ему сообщили, что я уже в шестнадцать лет читал Джойса и выпускал в Красноярске с товарищами литературный журнал, который местные власти тоже признали самиздатским и разгромили, как умели.

А.К.: Это говорит о том, что в их реакции (во всех смыслах этого слова) было очень много самодеятельности…

Е.П.: Злобной самодеятельности…

А.К.:…которая была или не согласована, или плохо согласована с ГБ. Действовали они с энтузиазмом злобных дураков.

Е.П.: И нанесли тем самым государству с кратким названием СССР вреда гораздо больше, чем мы. Витьке Ерофееву они пели, что пошли ему навстречу, печатая его сложные статьи про Шестова и де Сада, а он их доверия не оправдал. Потом нас выгнали, велев хорошенько подумать, ввели Битова с Искандером. Ну и под вечер мы все явились к Аксенову, рассказываем ему, друг друга перебивая, подробности. Он же, не дослушав нас, набирает номер и говорит без «здравствуй» или «гуд дэй»: «Феликс, это ты? Ты что это ребят терроризируешь?» — «Вася, ты где?» — кричит Феликс. «Неважно где, — отвечает ему суровый В. П. Аксенов. — Ты учти, что мы выйдем на Леонида Ильича». «Когда?» — спрашивает бедный Феликс. «А вот уж наше дело!» И хрясь трубку на рычаги! Мы онемели, но Битов не мог сдержать возгласа восхищения. «Крутой мэн», — высказался он тогда про Васю. И действительно, Феликс весь день парился по «метропольским» делам, а пришел домой — и с порога получил не тарелку борща, а палкой по рогам от Васи.