«На полпути в ад» - Джон Коллиер

— И ты хочешь, чтобы я стал шулером? — вскричал сын.

— Вовсе нет, — поспешно возразил старик. — Я прошу тебя быть сильным, Джек. Я прошу тебя проявить инициативу, характер. Зачем учить то же, что учат все? Ты, мой дорогой мальчик, первый примешься за изучение покера так же систематически, как берутся другие за языки, физику, математику и все такое. Ты первый подойдешь к игре всерьез, по-научному. Для твоих занятий я оборудовал уютную комнатку: стул, стол, нераспечатанные колоды карт. На книжной полке собраны лучшие фундаментальные труды, посвященные покеру, а над камином висит портрет Макиавелли.

Все протесты юноши были напрасны, так что он против воли засел за учебу. Он добросовестно потрудился, проштудировал книги, истрепал сотню карточных колод и к концу второго года отправился в дорогу, снабженный отцовским благословением и наличной суммой, достаточной, чтобы продержаться несколько партий, ставя по одному пенни.

После отъезда Джека старик утешился шампанским, первосортными сигарами и другими приятными мелочами, скрашивающими старость и одиночество. Жизнь его текла очень неплохо, и он был вполне доволен положением дел, когда однажды раздался телефонный звонок. Вызов был с континента, от Джека, о существовании которого старик почти уже забыл.

— Привет, папа! — В голосе сына слышалось сильнейшее возбуждение. — Я в Париже, играю сейчас в покер с американцами.

— Желаю тебе удачи! — сказал старик, намереваясь положить трубку.

— Слушай, папа! — вскричал сын. — Тут такое дело. Ну, в общем, я разок решил сыграть без лимита.

— Да смилостивится над тобой Господь! — сказал старик.

— Двое из них тоже держатся, — сказал сын. — Они уже подняли ставку до пятидесяти тысяч долларов, а у меня нет больше ни цента.

— Уж лучше бы мне видеть моего сына в университете, чем в таком положении, — простонал старик.

— Но у меня четыре короля! — воскликнул сын.

— Ты не можешь быть уверен, что у других нет четырех тузов или даже флеши, — сказал старик. — Сдавайся, мой бедный мальчик. Бросай игру, а впредь играй на сигаретные бычки с соседями по меблированным комнатам.

— Но послушай, папа! — взмолился юноша. — Сейчас не та игра. Я видел в сбросе туза и еще другие карты. Флеши здесь ни у кого быть не может.

— Правда? — крикнул старик. — Никто не посмеет сказать, что я не пришел на помощь моему мальчику. Задержи их. Я мчусь к тебе на подмогу.

Молодой человек вернулся к карточному столу и попросил своих противников приостановить игру до приезда его отца, на что те, с улыбкой разглядывая собственные карты, охотно согласились.

Пару часов спустя старик прилетел в Ле Бурже и вскоре стоял уже у игорного стола, потирая руки, довольный, приветливый, весело поблескивавший стеклами очков. Он пожал руки американцам, отметив про себя, что вид у них преуспевающий.

— Так, — сказал он, занимая место сына и вытаскивая деньги. — Ну и что же мы имеем?

— Ставка, — сказал один из игроков, — пятьдесят тысяч долларов. Я ответил. Слово за вами. Ваше дело принять или повысить.

— Или отступить, — сказал другой.

— Я доверяю суждению моего сына, — сказал старик. — Я повышу еще на пятьдесят тысяч, даже не заглянув в свои карты. — И он выложил на стол сто тысяч долларов.

— Я перекрою еще на столько же, — сказал первый игрок.

— Я отвечу, — сказал другой.

Старик бросил взгляд на свои карты. Лицо его пошло пятнами: с губ сорвался глухой, протяжный стон. Он долго колебался, явно переживая тяжкую внутреннюю борьбу. Наконец, собрав все свое мужество, он рискнул последней сотней тысяч (иначе говоря, всеми сигарами, шампанским и остальными мелкими радостями бытия), несколько раз облизал губы и сказал: — Я отвечаю.

— Четыре короля, — сказал первый игрок, открывая карты.

— Дьявол! — сказал второй. — Четыре дамы.

— А у меня, — почти проревел старик, — четыре валета. — С этими словами он повернулся к сыну, вцепился в отвороты его пиджака и немилосердно потряс. — Будь проклят тот день, когда я стал отцом такого безмозглого дурака!

— Клянусь, я думал, что это короли! — вскричал юноша.

— Разве ты не знаешь, что "V"-это валет? — спросил отец.

— Боже мой! — сказал сын. — Я думал, "V" имеет какое-то отношение к французским королям. Знаешь, Карл, Людовик, V один, V два, V три. Как жаль, что я никогда не был в университете!

— Ступай туда, — сказал старик. — Туда, или к черту, или куда хочешь. Только чтобы я больше не видел тебя и не слышал о тебе. — И он с шумом удалился, прежде чем сын или кто-нибудь другой вымолвил слово, хотя бы объяснил ему, что игра шла "хай-лоу" и что четыре валета забирают половину котла.

Молодой человек положил в карман свою долю, пробормотал, что невежество любого рода печально, распрощался с партнерами, без дальнейших проволочек покинул Париж и очень скоро поступил в университет.

ДО ВСТРЕЧИ НА РОЖДЕСТВО

— Доктор! — воскликнул майор Синклер. — Без вас мы просто не сможем справлять Рождество.

Друзья, пришедшие проститься с доктором Карпентером и его женой, пили чай у них в гостиной.

— Он обязательно вернется, — успокоила гостей миссис Карпентер. — Я вам обещаю.

— Едва ли это получится, — возразил доктор. — Хотя отпраздновать дома Рождество, конечно, очень хочется.

— Но вы же едете с лекциями всего на три месяца, — удивился мистер Хьюитт.

— Где три, там и четыре, — отозвался доктор Карпентер.

— Как бы то ни было, к Рождеству он вернется в Англию. — Миссис Карпентер ослепительно улыбнулась. — Можете мне поверить.

И гости поверили. Готов был поверить жене и сам доктор, ведь уже целых десять лет она давала за него обещания, что он будет присутствовать на званых обедах, банкетах, приемах и прочих светских мероприятиях, — и обещания эти неизменно сбывались.

Пришло время прощаться. В адрес хозяйки дома звучали многочисленные комплименты: Гермиона, как всегда, все предусмотрела. Сегодня вечером она с мужем выезжает на машине в Саутгемптон; пароход отплывает завтра утром-никаких поездов, никакой суеты, спешки, волнений. Да, повезло доктору, с такой женой — хоть на край света. В Америке его ждет колоссальный успех. Гермиона, можно не сомневаться, обеспечит ему все условия для работы — она это умеет, да и сама тоже скучать не будет. Одни небоскребы чего стоят, в Литтл-Годверинге такого не увидишь. "Только непременно возвращайтесь". "Да, я его привезу, вот увидите. О том, чтобы остаться в Америке, не может быть и речи. Нет, на продление контракта он ни за что не пойдет. Неужели вы думаете, что муж соблазнится местом в какой-нибудь суперсовременной американской клинике? Да никогда в жизни! Он нужен нашей городской больнице. И потом, к Рождеству мы должны быть дома".

— Да, — заверила миссис Карпентер последнего засидевшегося гостя. — Я за этим прослежу. На Рождество мы непременно приедем домой. До скорой встречи.

Вещи были сложены, дом убран, окна закрыты. Помыв за гостями чайную посуду, служанки зашли попрощаться и поспешили на автобус.

Все было готово, оставалось лишь запереть двери да прибрать в гостиной.

— Ступай наверх, — распорядилась Гермиона, — и переоденься. Наденешь коричневый костюм, а этот положишь в чемодан. Не забудь только все из карманов вынуть. Остальное сама сделаю. Твое дело-не мешаться под ногами.

Доктор поднялся наверх, разделся, однако вместо коричневого костюма надел почему-то старый грязный купальный халат, который был припрятан у него в шкафу. Затем, покончив с еще какими-то мелкими делами, он вышел на площадку и, перегнувшись через перила, крикнул жене: — Гермиона, можно тебя на минутку?

— Конечно, дорогой. У меня уже все готово.

— Подымись, пожалуйста, наверх, я тебе кое-что покажу.

Гермиона поднялась и, увидев мужа в старом халате, воскликнула: — Что это значит, мой милый? С какой это стати ты напялил на себя эту рванину? Я же тебе давным-давно велела этот халат сжечь.

— Лучше скажи, кому пришло в голову бросать в ванну золотую цепочку? — спросил доктор.

— Ты с ума сошел? У нас в доме никто золотых цепочек не носит!

— Взгляни сама, если мне не веришь, — сказал доктор. — Возьми фонарь, вон она блестит, видишь?

— Наверняка служанка уронила свой позолоченный браслет, — сказала Гермиона, но фонарь взяла и, нагнувшись, заглянула в водосток. В ту же секунду доктор поднял короткую чугунную трубу и, размахнувшись, изо всех сил несколько раз ударил жену по голове, после чего, подхватив труп за ноги, сбросил его в ванну.

Затем доктор скинул купальный халат и, совершенно голый, достал с полки завернутые в полотенце инструменты и переложил их в умывальник. Покончив с этим, он разложил на полу несколько газет и повернулся к своей жертве.

Гермиона, разумеется, была мертва, она лежала в углу ванны, согнув ноги в коленях, словно готовящийся к прыжку спортсмен.