Кинжал в постели - Галина Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Их тут перебывало очень много, Суворов. А теперь будете вы. Будете?
Она смотрела на него не как работодательница, сто процентов. В чем в чем, а в этом он немного разбирался. Она смотрела на него как женщина!
– Буду, – тут же кивнул он, решив вопрос о заработной плате оставить на потом.
– Верой и правдой служить будешь, Суворов? – Она развернулась к нему, полы пальто разъехались, обнажая невероятно красивые колени.
– Буду! – кивнул он снова, не в силах отвести глаз от ее коленных чашечек.
– А замуж… Замуж меня возьмешь, Суворов? – вдруг шепнула она и полезла к нему целоваться. – Только для начала ты должен меня полюбить. Меня, а не усадьбу. Меня, а не мой бизнес. Меня, а не мои связи. Сможешь?
– Я… Я не знаю…
У него разрывалось все тело от желания схватить ее и делать с ней все, все, все. Все, что ему хочется. Все, что она позволит. Сердце колотилось в горле, легкие пропали куда-то, перестав качать воздух. Он сделался ватным и безвольным. И неожиданно сказал:
– А я шалопай! Невезучий и… пару раз меня чуть не посадили за всякую мелочовку, – приврал он, вдвое уменьшив количество своих подвигов. – Вдруг подведу? Вы такая…
– Это все, что тебя заботит?
Ее брови сошлись на переносице, а губы задрожали. Он даже испугался, что обидел ее. Сейчас вот она выгонит его из машины, и ему придется все же вызывать такси.
Но она протянула руку и погладила по щеке и еще раз спросила:
– Это все, что тебя заботит?
– Да… И еще… Я нищий! Нищий шалопай, которого крышует следователь полиции, живущий по соседству, и за это я добываю ему информацию. Вот!
Ну, теперь точно выгонит. Но она лишь тихонько рассмеялась, взяла его лицо в свои ладони и крепко поцеловала в губы.
– Да ты святой, мальчик мой! – произнесла Каролина, с трудом оторвавшись от Суворова. – Ты просто святой, если считаешь это все страшным грехом. Так что, малыш, идем готовить ужин?..
Через три месяца Серега на ней женился, удивив чуть ли не до обморока свою мать, Воскобойникова и… самого себя!
Глава 20
Хозяин ломбарда – Игорь Неклюдов, он же Гога, он же Гоша, он же Кеша Ксива – сидел в антикварном кресле и с интересом рассматривал высокого некрасивого мужчину, ввалившегося к нему перед самым закрытием.
– Так вы утверждаете, что вы следователь? – после выразительной паузы, в течение которой сметал с коленей невидимые глазу пылинки, беззвучно шевелил губами и отчаянно часто моргал, спросил Неклюдов.
– Я утверждаю и подтверждаю.
Воскобойников достал удостоверение, позволил его внимательно прочитать, потом оглянулся в поисках нормального, не антикварного стула. Не нашел. И остался стоять. Может, так у него будет преимущество перед маленьким мужичком, столь надменно себя ведущим.
– Что привело вас ко мне, следователь?
– Надо поговорить, – кивнул Олег и привалился все же задом к старинной столешнице, лицо антиквара тут же напряглось, и он с удовольствием усилил упор стоя.
– Не представляю, о чем мы можем говорить. – Неклюдов поднялся с кресла и кивнул в сторону двери, глубоко запрятанной среди старой – по мнению Воскобойникова – рухляди. – Идемте в мой кабинет.
В кабинете на удивление было простенько и безлико. Может, для контраста? Они расселись по обе стороны рабочего стола Неклюдова. Помолчали, внимательно рассматривая друг друга, будто готовились к схватке.
– Итак? – первым нарушил тишину Неклюдов. – Что за разговор?
– Разговор будет у нас с вами серьезный, но неофициальный, – предупредил Воскобойников, прекрасно понимая, что может быть в любую минуту выставлен вон. – Речь пойдет об одной нашей общей знакомой. Интересной женщине, хорошем человеке, которую… Которую не так давно убили.
– А я при чем?! – маленькое лицо Неклюдова, больше подошедшее бы подростку, вдруг сморщилось, будто у него заболели все зубы разом.
– Мы с вами оба ее знали.
– Я много кого знаю! – фыркнул недовольно хозяин. – Полгорода в моих знакомых ходит и…
– Верещагина Алика, – перебил его Воскобойников и заметил, как Неклюдов, вздрогнув, осекся. – Она была хорошим человеком, Игорь Андреевич. Очень! Очень хорошим и очень несчастным. Расскажите, при каких обстоятельствах вы с ней познакомились? Только прошу вас, говорите правду. Мы ведь с вами не под протокол. Просто… разговариваем. Скорее даже я пришел к вам за помощью и…
– Мы познакомились с ней, когда она еще работала в суде, – почти не разжимая рта, произнес Неклюдов. – У меня тогда там разбиралось скандальное дельце с одним из моих клиентов. Было много вони, потому что на кону оказалось много денег. Процесс я выиграл, конечно. Но нервы мне потрепали. Алика… Она действительно была хорошим человечком, спорить не стану. Она меня даже валидолом там однажды отпаивала в своей каморке. Хорошая женщина. Так… Так, говорите, ее убили? Ай-ай-ай, какое несчастье!
– Вы не знали? – изобразил изумление Воскобойников. – Не могу поверить! СМИ неделю трубили об этом. Все пытались разобраться, кому она могла помешать? Сначала при загадочных обстоятельствах погибает ее муж. Потом она. И вот что странно…
Неклюдов вытянулся в струнку, зажав ладони меж коленок. На Воскобойникова он не смотрел, уставился в угол кабинета, где пылился никому не нужный стеклянный глобус. Помогать гостю вопросами он не стал. Просто молчал.
– И вот что странно, Игорь Андреевич. – Воскобойников нагнулся над столом, еле угадывая сдавленное дыхание Неклюдова. – Почти перед самой смертью она звонила вам.
– Нет! – взвизгнул тот неожиданно тонким, почти девичьим голоском. – Нет, это неправда!
– Правда, Игорь Андреевич. И вам это хорошо известно. Что она хотела? Зачем звонила? Какие страшные силы всколыхнул ее звонок? Кого заставил так заволноваться?
– Господи… – прошептал тот, вырвался из-за стола, как птица из клетки, и начал метаться по небольшому кабинету туда-сюда, туда-сюда. – Вы не сможете доказать это никогда! Телефон, зарегистрированный на мое имя, не содержит ее входящих звонков. Любая проверка это подтвердит! Что вы мне тут шьете?! Плевать мне на ваши проникновенные взгляды, понятно?!!
Воскобойников отмолчался, прекрасно понимая, что Неклюдов – гад малорослый – прав на сто процентов. Ничего они доказать не смогут, ничего! Телефон, на который звонила Верещагина, потом Боголюбов и который в памяти номеров у покойного мужа Верещагиной значился как телефон Кеши Ксивы, не был зарегистрирован на Неклюдова. Тот, на кого он был зарегистрирован, давно помер.
Как докажешь? Если только…
– Она позвонила вам на номер, который теперь отключен, и вскоре была убита, – задумчиво изрек Воскобойников, он решил немного приврать для пользы дела. – Потом вам на этот же номер позвонил Боголюбов, назначил встречу и… И с встречи той не вернулся.
– А я при чем??? – снова заорал тонко и звонко Неклюдов. – Я не был нигде! Ни на каких встречах! Меня вообще в тот день в городе не было!
– А откуда вы знаете, в какой день? – тут же зацепился Воскобойников. – Я не говорил.
– Я слышал о происшествии из СМИ! – вызывающе задрал подбородок Неклюдов и бочком так, бочком вернулся на свое место.
– А откуда вы знаете, о каком происшествии речь? В тот вечер много чего стряслось в нашем городе. Игорь Андреевич… – почти ласково позвал Воскобойников, заставив того поднять голову и посмотреть на него. – Вы не явились на встречу к Сергею. Вместо себя послали кого-то другого. Но потом вы вдруг передумали и позвонили бывшей подружке покойного Гладьева и предупредили об опасности. А тот другой начал стрелять в Сергея.
– Никому я не звонил, – огрызнулся неуверенно Неклюдов, снова опуская голову.
– Она записала ваш разговор, – соврал Воскобойников без зазрения совести. – И Боголюбов, когда изображал из себя чудом выжившего Гладьева, тоже записал разговор с вами. Его-то голос шепотом я слышал.
Ничего он, конечно, не слышал. Это Мари рассказала в больничном коридоре. Но Неклюдову об этом знать было необязательно, так ведь?
– А вот ваш голос отчетливо слышен. И любая экспертиза это подтвердит. И когда с Мари вы разговаривали, тоже все интонации слышны, а уж тембр голоса ни с каким другим не спутаешь. Так что, Игорь Андреевич, поговорим?
Воскобойников так вымотался за эти краткие минуты душещипательного монолога, аж желудок заныл. Он бы сейчас с удовольствием вернулся домой, скинул с себя верхнюю одежду, переоделся в домашние шорты, футболку, тапки. Посидел бы с Валечкой на кухне за вкусным ужином, поболтал бы.
Кстати! Она оказалась весьма мудрой, прозорливой и всячески потворствующей его душевным излияниям. Он всегда для нее был прав! Даже когда прав не был!
Умница! Умница Валечка, умница мама. И где она ее только раздобыла? Может, стоит сделать ей предложение, а?
Домой он хотел. Домой! А вместо этого приходится сидеть перед этим сморщенным хозяином сети ломбардов, слушать его ложь и пытаться достучаться до его совести. А где та совесть? Где? В каком антикварном шкафу на пыльной полке притаилась?
