Идеальные незнакомцы (ЛП) - Джессинжер Джей Ти

Я стою с изогнутой задницей, со связанными за спиной руками и животом, упирающимся в стул, пока Джеймс ест меня, а Гаспар с силой вонзается в Джиджи.

Мой низкий, беспомощный стон поднимает Джеймса на ноги. Он стоит позади меня. Я слышу, как рвется фольга, его прерывистое дыхание, затем он засовывает свой твердый член в мое болезненное влажное влагалище и обхватывает большой рукой мое горло.

Он даже не пытается раздеться.

Я чувствую шероховатую ткань его джинсов на своем голом заду, прохладный металл расстегнутой молнии царапает мою кожу, подол его футболки касается моей спины, и это настолько потрясающе эротично, что он полностью одет, а я голая — беспомощная и уязвимая, связанная, — что я снова стону, вздрагивая.

Свободная рука Джеймса обхватывает мою грудь. Он сжимает мой напряженный сосок между пальцами, делает это сильнее, когда я выгибаюсь в его ладони.

— Тебе нравится немного грубее, не так ли, любимая? — шепчет Джеймс, быстрее входя в меня. — Тебе нравится, когда я тебя связываю и шлепаю по твоей заднице и твоей прекрасной киске. Ты любишь, когда я трахаю тебя глубоко и жестко.

Приближаясь к оргазму, я скулю. Я поднимаюсь на пальцы ног, наклоняя таз назад, чтобы он мог найти самый глубокий центр меня и взять его, владеть им, сделать его своим.

— О да, — дышит он, сжимая рукой мое горло, — Ты любишь это. Ты, блядь, любишь все это.

Ты, я хочу сказать, я люблю все это, потому что это ты даешь мне это. Но я не могу произнести ни слова, когда у меня во рту кляп.

Я благодарна за вынужденную тишину. Сейчас я не доверяю себе. Боюсь, что не смогу контролировать, какие темные истины вылетят из моего рта.

По ту сторону двора кричит Джиджи, выгибаясь из матраса, когда Гаспар наклоняется над ней, складывая ее почти пополам, его мышцы задницы сжаты. Он вонзается в нее снова и снова, издавая звуки, как животное.

Когда Джеймс протягивает руку и сжимает мой набухший клитор, я тоже кончаю. Мгновенно, неистово, все мое тело застывает.

Позади меня он застывает, держа меня, пока я бьюсь в конвульсиях.

— О, блядь, это так удивительно. — Он стонет, тянувшись к моему соску, вызывая еще один каскад сокращений, раскачивающих меня. — Ты должна подоить этот член, дорогая. Дои мой член своей роскошной жадной киской.

Я всхлипываю, не понимая, как они могут мне так нравиться, все его грязные, прекрасные слова. Как я могу обожать, когда со мной так обращаются, не важно, насколько осторожно. Как сильно я могу наслаждаться отказом от своих запретов под чарами его голоса и нашего безумного, плотского желания друг к другу, подобного которому я никогда не знала.

Он был прав: я люблю все это. Мне нужно все это.

И это пугает меня до самых темных уголков моей души, где тайком скрываются мои самые глубокие желания.

Задыхаясь, я падаю на стул. Джеймс убирает руку с моего горла и погружает ее в мои волосы, нежно оттягивая мою голову назад. Он наклоняется надо мной так, что его широкая грудь прижимается к моей спине.

Шепча мне на ухо, он начинает трахать меня короткими, идеальными движениями, рассказывая, какая я красивая, как хорошо ему со мной, как сильно он любит мое доверие. Его слова сплетают вокруг меня головокружительную паутину, и я кружусь, затерянная в мареве наслаждения, затерянная под магией, которую мы творим вместе, двое совершенно незнакомых людей, нашедших нечто редкое.

Мы откопали клад, который большинство людей копают всю жизнь и никогда не находят.

Но, как и большинство закопанных сокровищ, этот клад имеет проклятие. За такие находки надо платить. Ничто столь ценное не бывает бесплатным.

Пожалуйста, не умирай. Я не хочу, чтобы ты умирал. Пожалуйста, Джеймс. Пожалуйста, Джеймс.

Я издаю звук отчаяния. Мой любовник все еще шепчет мне на ухо, его голос густой. Я поворачиваю голову и смотрю на него. Его глаза закрыты, а между темными бровями пролегла борозда.

Он не обращает никакого внимания на Гаспара и Джиджи. Все его внимание приковано ко мне. К нам. К этому блаженству и безумию, которое мы создаем каждый раз, когда касаемся друг друга.

Он вздрагивает, стонет. Становясь более вертикально, он берет ладонями мою грудь и увеличивает скорость своих движений. Он сжимает и перекатывает мои соски между пальцами, а его тяжелые яйца бьются о мои мокрые складки, звук развратный и невероятно горячий.

Я смотрю сквозь окно, как Гаспар переворачивает Джиджи на живот. Он вонзает свой эрегированный член в тугой розовый узелок ее задницы и удерживает ее, пока она сопротивляется и стонет.

Но ее стон — это стон наслаждения, а не боли. Она шире раздвигает ноги, отталкиваясь, чтобы он вошел глубже. Он закрывает глаза и поворачивает лицо к потолку, его рот разинут, он трахает ее самые нежные места с выражением почти религиозного пыла.

Джеймс произносит мое имя. Это сломленный звук. Отчаянный.

Он переступает через край и тянет меня за собой.

Гаспар кричит.

Джиджи кричит.

И теплая парижская ночь вдыхает звуки страсти четырех любовников.

***

Когда я просыпаюсь утром и обнаруживаю, что снова одинока, разочарование настолько сокрушительное, что на мгновение мне становится трудно дышать.

— Не будь дурой, — ругаю я себя, глядя в окно спальни на еще одно блестящее, прекрасное летнее утро. — Ты слишком стара для иллюзий.

Слишком стара для надежды. Слишком истощена для мечтаний. Слишком опытная, чтобы быть настолько тупой, чтобы прицепить свое сердце к падающей звезде.

Я опускаю голову на поджатые колени и сердито обещаю себе, что если заплачу, то отрежу себе все волосы ржавыми ножницами.

Через несколько минут открывается входная дверь. Джеймс кричит: — Я принес кофе и круассаны!

Радость взрывается внутри меня, яркая и жгучая, как проглоченное солнце. Я падаю на бок и прячу лицо в подушку.

Это плохо. Очень плохо.

Хуже всего то, что я знаю, что это закончится трагедией, но мое глупое, упрямое сердце отказывается это понимать.

Тяжелые шаги пересекают квартиру и останавливаются у дверей спальни. — Только не говори мне, что ты заменила меня еще одной подушкой-бойфрендом.

Я поднимаю голову и смотрю на него, стоящего в дверях, как греческий бог, несущий кофе Starbucks. Вместо того, чтобы произнести жалкий сонет о звездных глазах, который мой мозг сочинил в десятисекундном интервале между тем, как он вошел, я терпко говорю: — Может, и заменила. Мистер Подушка чрезвычайно очарователен.

Голубые глаза мигают, Джеймс сжимает губы. — Хм. Я вижу, что эти твои друзья, набитые перьями, будут постоянной проблемой. Почему бы тебе не поспать, чтобы я мог собрать их всех и выбросить в окно?

Перевернувшись на спину, я потягиваюсь, с немалым удовольствием отмечая, как Джеймс жадно следит за каждым движением моего обнаженного тела. — Ты ревнуешь к неодушевленному предмету?

Он улыбается. Где-то на небесах хор ангелов начинает петь. — Я ревную ко всему, что касается тебя и не является моими руками.

Отбросив притворное равнодушие, я протягиваю к нему руки и шевелю пальцами. — Кстати, о твоих руках, я хочу их. Иди сюда.

— Такая требовательная, — снисходительно бормочет он.

— Я всегда требовательна до того, как выпью утреннего кофе. К тому же, раздражительная. Лучше поторопись и тащи свою задницу сюда, пока я не устроила истерику.

Его улыбка становится тлеющей. Он ставит пакет с круассанами и чашки с кофе на комод. Затем перебегает через комнату и прыгает на кровать, приземляясь прямо на меня.

— Уф!

Джеймс покрывает поцелуями все мое лицо и шею, смеется. — Уф. Я был осторожен, чтобы не сломать тебя.

Он не сломал меня, но это не значит, что я собираюсь это признать. — Ты весишь тонну! Я не могу дышать!

Он поднимает голову и улыбается мне. — Ты не можешь дышать из-за того, сколько я вешу, или из-за того, что я лежу на тебе со всем своим невероятным мужеством?

Я перестаю делать вид, что пытаюсь вылезти из-под него, и просто смотрю на него, качая головой. — Это не твои мышцы весят слишком много. Это твое эго.