Железный Шурик - Леонид Млечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
КГБ разрешил Инге поехать на родину. Тридцать первого марта шестьдесят первого она родила мальчика. Его назвали Петером. Вытащить мужа из Советского Союза Инге не смогла. Она решила вернуться к Богдану. Накануне отъезда ребенок заболел и скоропостижно скончался.
В полном отчаянии она позвонила мужу:
— Петер мертв! Ты должен приехать!
Сташинский попросил, чтобы ему разрешили поехать в ГДР на похороны — в такую трагическую минуту он не может оставить жену одну. В комитете сочли за благо отпустить его, боясь, что иначе он сорвется с тормозов.
В ГДР они с женой должны были обязательно ночевать на объкте КГБ в Карлсхорсте. Если он куда-то направлялся, то обязан был предупреждать свое начальство. За ним следили. Тем не менее Богдан и Инге решили бежать.
Двенадцатого августа, в субботу, чекисты отвезли Сташинского в дом тестя. Несколько часов семья провела в приготовлениях к похоронам мальчика, назначенным на следующий день. После обеда они вышли из дома через черный ход и несколько километров до ближайшего города прошли пешком. Там взяли такси и доехали до Восточного Берлина. Там они сменили машину и добрались до вокзала. Восточногерманская полиция даже не проверила у них документов. Вечером они были в Западном Берлине.
Богдан Сташинский обо всем рассказал западногерманской полиции. Он вовремя бежал. На следующий день, тринадцатого августа, появилась стена, надолго отделившая Восточный Берлин от Западного.
Сташинского судил Федеральный суд в Карлсруэ, приговорили его к восьми годам тюремного заключения как исполнителя. А организатором убийства суд назвал председателя КГБ Александра Шелепина. Эта история создала Шелепину дурную репутацию на Западе. Со временем она станет поводом для того, чтобы убрать Александра Николаевича из политики.
Владимир Семичастный рассказывал мне:
— Я говорил потом Шелепину: «Зачем ты его отпустил?» Вот вам и «железный Шурик»…
В шестьдесят шестом Сташинского выпустили. Ему и его жене подготовили новые документы, и они исчезли.
После этого скандала в Москве было решено подобные акции проводить только в самом крайнем случае.
ДЖОН КЕННЕДИ, ЛИ ХАРВИ ОСВАЛЬД И КГБ
Вопрос о том, занимается ли КГБ террором за пределами страны, вновь возник двадцать второго ноября шестьдесят третьего года в четырнадцать часов тридцать две минуты, когда телетайпы информационных агентств отстучали траурное сообщение: президент Соединенных Штатов Америки Джон Фицджеральд Кеннеди скончался в больнице. В президента стреляли в городе Далласе, ранение оказалось смертельным.
Когда это сообщение было получено в Москве, советских руководителей охватила настоящая паника. Они не могли понять, каким образом удалось застрелить президента великой державы? Разве у него нет охраны? Или, может быть, американский президент пал жертвой заговора, в котором участвовала и его личная охрана? И не означает ли это в таком случае, что в Соединенных Штатах произошел государственный переворот и страна будет проводить новую внешнюю политику?
Дальше — хуже. Когда американцы объявили, что по обвинению в убийстве Кеннеди арестован Ли Харви Освальд, паника в Москве только усилилась. Федеральное бюро расследований не может не знать, что Освальд несколько лет жил в Советском Союзе. Значит, американцы решат, что убийца Кеннеди действовал по заданию Москвы…
Двадцать второго ноября днем советский посол в Вашингтоне Анатолий Федорович Добрынин находился у зубного врача. Ему должны были поставить пломбу. Когда по радио сообщили о смерти Кеннеди, Добрынину уже было не до пломбы. Он бросился в посольство.
Добрынин сразу заподозрил, что советская политическая или военная разведка как-то связаны с убийцей президента. Добрынин вызвал к себе резидента внешней разведки, который официально был советником посольства. Это был Павел Павлович Лукьянов. Он только что приехал в Вашингтон и сменил полковника Александра Семеновича Феклисова, более опытного офицера, который дважды работал в Соединенных Штатах и со временем стал Героем Советского Союза.
Резидент поклялся послу, что у КГБ нет никаких связей с Освальдом. Резидент сказал не все. Или, возможно, не все знал сам. Кстати, он не задержался на этой должности. Вскоре его сменил будущий генерал Борис Александрович Соломатин, которого высоко ценили в разведке и даже прочили в начальники первого главного управления КГБ…
А в Москве, наконец, прочитали сообщения американских информационных агентств о том, что Освальд несколько лет жил в Минске и что у него русская жена. У помощника Хрущева по международным делам Олега Александровича Трояновского, по его собственному выражению, «мурашки пошли по телу». Он позвонил председателю КГБ Владимиру Ефимовичу Семичастному и попросил навести справки.
В то утро Никита Сергеевич заехал к врачу. Когда он появился в Кремле, то взволнованно спросил о роли Освальда. Трояновский доложил Хрущеву: в КГБ уверяют, что у них не было контактов с Освальдом.
По приказу Семичастного в КГБ срочно подняли из архива дело Освальда. Оно еще не успело покрыться пылью.
Одиннадцатого сентября пятьдесят девятого года морской пехотинец Ли Харви Освальд, служивший на авиабазе Ацуги на территории Японии и изучавший русский язык, был уволен в запас. Через месяц, тринадцатого октября, он приехал в Москву и попросил политического убежища. Его делом занимался начальник контрразведки генерал Олег Михайлович Грибанов. Он доложил о молодом американце председателю КГБ Александру Николаевичу Шелепину.
С одной стороны, желание американца переселиться в страну победившего социализма подтверждало историческую правоту Советского Союза. А с другой, что делать с этим Освальдом? Оперативной ценности для КГБ не представляет, потому что никаких секретов не знает. Использовать его в публичной пропаганде, устроить ему пресс-конференцию невозможно — что он за фигура?
Его хотели выслать, но он пытался покончить с собой вскрыл себе вены. И ему разрешили остаться.
Отправили в Минск — подальше от иностранных корреспондентов, дали квартиру, подыскали работу на радиозаводе. Он женился на русской девушке, Марине Прусаковой, а развлекался тем, что ходил в местный стрелковый клуб. Белорусский КГБ пытался с ним работать, но минские чекисты пришли к выводу, что у бывшего морского пехотинца слишком вздорный характер.
Поэтому когда Освальд пожелал уехать из Советского Союза, новый председатель КГБ Владимир Семичастный не стал возражать. В июле шестьдесят второго года Освальд с семьей вернулся в Соединенные Штаты. На родине он тоже не сумел устроиться и время от времени писал в консульский отдел советского посольства в Вашингтон, жаловался на свою жизнь.
А незадолго до убийства Кеннеди Освальд приехал в Мексику, пришел в советское посольство и попросил вновь его принять. В Мехико американцы присматривали за всеми посетителями советского посольства. Появление там Освальда не могло остаться незамеченным.
Таким образом американцы вполне могли предположить, что убийство президента Кеннеди — дело рук советских спецслужб. Всего год прошел после карибского кризиса, когда на Кубе появилось советское ракетно-ядерное оружие, Кеннеди заставил Хрущева отступить. Ведь тогда между Советским Союзом и Соединенными Штатами едва не разгорелась война.
В конце октября шестьдесят второго года американские дальние бомбардировщики Б-52 с ядерным оружием на борту, сменяясь, постоянно находились в воздухе, готовые через Арктику лететь к советским границам.
Президент Кеннеди, опасаясь, что у кого-то из военных не выдержат нервы, приказал снять взрыватели с ядерного оружия. Приказ применить ядерное оружие будет исходить только из Белого дома, предупредил своих военных президент.
Только тогда Хрущев понял, какую кашу он заварил. И на одном из заседаний президиума ЦК Никита Сергеевич обреченно произнес:
— Все, дело Ленина проиграно.
Отправив ракеты на Кубу, Хрущев не просчитал возможные варианты развития событий. Что делать, если Соединенные Штаты нанесут удар по Кубе? Ответить ядерным ударом по Америке? То есть начать глобальную ядерную войну? Страна к ней не готова. Получалось, что у него есть один выход — отступить, вернуть ракеты назад.
Сам Никита Сергеевич пытался делать вид, что ничего особенного не случилось. Членам президиума ЦК он небрежно бросил:
— А вы что хотите, чтобы я, как молоденький офицер, испортив воздух на балу, застрелился?
Но Карибский кризис подточил единоличную власть Никиты Сергеевича. Товарищи по партийному руководству увидели его растерянным, увидели, как он признал свою ошибку и отступил.
Николай Григорьевич Егорычев, который был тогда первым секретарем московского горкома, рассказывал мне, что в один из этих октябрьских дней он был у Фрола Романовича Козлова, тогда уже второго человека в партии. В этот момент Козлову позвонил кто-то из крупных военных с вопросом:
