Конкистадоры - Анна Малышева

Спустился в подвал, попытался включить свет. Лампочка не загорелась, да и неудивительно. После смерти дедушки тут вряд ли кто-то бывал, кроме моей служанки, а ей свет не нужен. Она, как я замечаю, свободно ориентируется в темноте.

Зажег свечу и стал оглядываться. От земляного пола исходила ужасная вонь, а проветрить помещение невозможно, отдушин нет. Разве что оставить открытым люк…

В углу мелькнуло что-то розовое. Я остановился, поднес свечу ближе. Тряпки. Склонился, поднял одну… Это оказался помятый женский пиджачок с золотыми пуговицами, весь в каких-то пятнах. Под ним виднелась серая замшевая сумка и туфли на высоком каблуке.

Пиджак Александры. Ее сумка, ее туфли. Ее юбка, чулки, белье…

В сумке – паспорт, ключи, деньги…

Я выскочил наверх как ошпаренный, схватил за шиворот служанку, копошившуюся в кухне, и принялся ее трясти. Сказать сначала ничего не мог, не хватало дыхания. Наконец выдавил:

– Почему в подвале вещи моей невесты? Где она?! Где?!

Дурочка ревела, как корова, но не пыталась сопротивляться, хотя была очень сильна. Я уже упоминал, что она с легкостью поднимала меня на руки и относила в спальню.

– Ты знаешь, где она?!

– Ы-ы-ы… – Долгий рыдающий звук. Я уже успел понять, что он означает «да».

– Где она?

Рыдания постепенно смолкали. Служанка подняла свое кошмарное лицо, робко улыбнулась и, протянув руку, погладила меня по животу.

– Что?

Еще одно поглаживание. Она коснулась моего рта, непрерывно что-то бормоча, опустила руку ниже, погладила мне горло, грудь и снова положила ладонь на живот. И засмеялась.

– Ты рехнулась? – пробормотал я, хотя никогда и не сомневался, что она не в своем уме.

Дурочка метнулась к плите, схватила сковороду, показала мне ее, сделала вид, что режет мясо большим ножом, потом взяла тарелку, поднесла ее к моему рту… И вся пантомима повторилась.

– Прекрати этот цирк… – бросил я. – Я спрашиваю, где Александра?

Она, уже с раздражением, указала сперва на мой живот, потом на свой. И тут я начал понимать.

– Ты хочешь сказать, что…

– Ы-ы-ы! – обрадовалась она.

– Ты ее… убила? – Я не чувствовал губ.

– Ы-ы-ы! – простодушно подтвердила дурочка.

– Заманила в подвал, да? – Это говорил не я, кто-то другой. Я не мог бы этого произнести. Никогда бы не смог, но тем не менее слышал свой голос, и этот голос звучал на удивление буднично. – Ты убила ее, чтобы я не уехал? Разделала, как тушу, потому в подвале такая вонь? Александра все это время… была там?

Она едва не прыгала от счастья. Наконец-то у нас получился связный разговор.

– И я… И мы с тобой… Свинина, которую ты жарила, была… ею?! Ведь почтальон ничего тебе не привозил. Я ведь не заметил у него никакого свертка…

– Ы-ы-ы!

Я очнулся и ударил ее по лицу, тут же отдернув руку, испугавшись, что кошмарные мелкие зубки прокусят мне пальцы. Но служанка приняла оплеуху как должное. Она стояла передо мной, повесив голову, и даже не плакала больше. Я мог ее бить, пока не забил бы до смерти, а она не проронила бы ни звука, не подняла бы руки в свою защиту.

Немедленно бежать отсюда! От этой людоедки, сделавшей и меня людоедом, от этого ужасного дома в глуши! Бежать к людям!

Я выскочил во двор и завел машину. Потом мне пришла в голову мысль, что нельзя оставлять преступницу одну, она сбежит. Я бросился обратно, вытащил служанку из дома, скрутил ей руки своим ремнем и повалил на заднее сиденье. Туда же бросил улики – вещи Александры. Тварь не проронила ни звука, даже глазом не моргнула. Была на удивление спокойна, будто архаическая статуя. Меня даже в этот момент ужасала власть, которую я имел над нею.

Я выжимал из своей старой машины максимальную скорость, не замечая ни дороги, ни времени. В голове вертелись ужасные мысли. Значит, я сбежал в глушь, спрятался от проблем, нанял сумасшедшую прислугу, съел с ней на пару свою невесту… Меня мучили рвотные позывы.

Через некоторое время вдали показались строения. Я еще не успел прийти в себя и потому не сразу понял, что в открывшейся мне картине чего-то недоставало. Не было церковного шпиля, не было магазина, где я покупал продукты, не было главной улицы под названием Почтовая… Не было…

Людей.

Людей тоже не было. А были на улицах чудища с такими же деформированными лицами, как у моей прислуги. Я стал кричать и кричал, оглушая себя, до тех пор, пока не нажал на тормоз и не остановил машину. Я хотел развернуться и рвануть отсюда, но в последний момент почему-то остановился. Мне показалось, что я сошел с ума, а значит, ехать куда-то бесполезно. От себя не уедешь.

Моя служанка сидела сзади и радостно визжала, приветствуя через стекло односельчан.

Я поехал не в ту сторону.

Я попал в ее деревню.

Тут все такие.

Меня привели в чувство чудовища. Они дали мне какое-то горячее соленое питье, и голова понемногу перестала кружиться. Один из них со мной говорил – долго, спокойно, ласково. Он говорил целый час, прежде чем я стал кое-что понимать из его речи.

Газета не была подделкой. Это настоящая газета, только здешняя. После того как ко мне устроилась прислуга отсюда, ей стали привозить газету из родной деревни.

А прежний почтальон… На каком-то перекрестке он встретился со здешним, и тот забрал у него письмо Александры. А что стало потом с тем рыжим парнем?..

Я просто поехал не в ту сторону.

Снова затмение, соленое питье, снова этот человек. Он принес мне какие-то бумаги. Я их прочел – все-таки здешней письменностью уже овладел, а потом опять лишился чувств.

Это было свидетельство о браке моих родителей. Теперь я знал, кто мой отец. Теперь у меня была справка. Наконец-то я ее нашел. И нашел его.

Отец рассказал мне все, когда увидел, что я в состоянии слушать и понимать. Моя мать сошлась с ним от одиночества. Дед не отпускал ее в город, а в этой глуши не из кого было выбирать. Они встретились случайно. Мать отправилась на прогулку и ушла слишком далеко от дома… И если с первого взгляда отец показался ей уродом, то в его глазах она тоже не была красавицей. И потом, они жили по соседству… Их разделяло только несколько километров выжженной солнцем земли, и с этой точки зрения они были равны. Она привыкла к нему…

Там, за их захолустной деревней, говорил он мне, простирается огромный мир. Там тоже города, пашни и заводы, войны и революции, преступления и жертвы… Законы, которые нужно соблюдать, и беззакония… Весь мой мир отражен в их мире, как в зеркале, а зеркало стоит в таком глухом углу, где никого это не интересует. В поселке на моей стороне многие все знают… Но молчат. Потому что в деревне ссориться с соседями не принято.

И на моей стороне давно привыкли к тому, что почтальон может привезти газету, напечатанную иероглифами. А сюда иногда попадают наши газеты. Их читают в основном из-за объявлений. Так можно узнать много полезного… Так ко мне попала служанка. В ее деревне работы не было.