Плохой мальчик - Денис Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда портрет и бюст были закончены, Герасимову передали его гонорар.
А Меркурова просто от души поблагодарили. Но назавтра у его мастерской остановился грузовик. Сотрудники монгольского посольства стали выгружать шубы и сапоги, шапки и рукавицы, а главное – копченую конину и вяленую баранину. Подарки от маршала Чойбалсана бескорыстному советскому скульптору. Это было очень кстати в голодной военной Москве.
Узнав об этом, живописец Герасимов просто зубами скрипел от досады.
После войны Меркурова и Герасимова снова вызвали куда надо. На этот раз им было доверено изобразить на холсте и в бронзе нашего главного индийского друга, премьера Джавахарлала Неру.
На вопрос о гонораре Герасимов патетически вскричал:
– О чем вы? Какие деньги? Это для меня огромная честь!
Видя такое поведение коллеги, Меркуров деловито сказал:
– Как обычно. Пятьдесят тысяч рублей.
Когда бюст был изваян, а портрет написан, Меркурову передали его гонорар.
А Герасимову сказали спасибо. Хинди руси бхай бхай.
ХАРАКТЕРИСТИКА
В 1970-е годы был в одном советском НИИ профессор Долгорукий, Исаак Матвеевич. Вот такое сочетание, но уж куда денешься. Он был очень сильный невролог. Но не врач, а теоретик, исследователь высших мозговых функций.
Был в этом институте и директор, профессор Скорняков, Сергей Семенович. Тоже специалист в своей области, но не такой крупный. Он не любил Долгорукого, просто терпеть не мог. Всегда ставил ему палки в колеса. Забирал у него из отдела ставки, мешал его аспирантам защищаться, и вообще.
Долго ли, коротко ли, профессор Долгорукий решил эмигрировать. Подал заявление на выезд. Была середина 1970-х, напоминаю. Директор под это дело его уволил. И с радостью забыл о нем.
Однажды вечером в квартире директора раздался телефонный звонок.
– Комитет государственной безопасности, подполковник NN… Скажите, товарищ профессор, во вверенном вам институте некоторое время назад работал некий Долгорукий, Исаак Матвеевич… Так?
– Я его уволил! – быстро сказал Скорняков.
– Нам это известно, – сказал подполковник. – Вас не затруднило бы дать гражданину Долгорукому краткую устную характеристику?
– Пожалуйста! – И Скорняков увлеченно стал рассказывать, какой этот Долгорукий лентяй и склочник, бабник и антисоветчик.
– Это нам тоже известно, – устало сказал подполковник. – А что он представляет из себя как ученый?
– Ученый? – иронично спросил Скорняков. – Кто вам сказал, что он ученый? Много амбиций, много саморекламы. А на деле – ноль. Дутая величина.
– Спасибо, товарищ профессор, – сказал подполковник.
А через месяц примерно, совсем уже поздним вечером, почти что ночью, в квартире профессора Скорнякова зазвонил телефон.
Это был профессор Долгорукий.
– Звоню попрощаться, – сказал он. – Самолет завтра в пять утра. Спасибо вам большое. Мне подполковник NN прямо сказал: езжайте-езжайте, будете в морге трупы мыть в самом лучшем случае! Ваш директор рассказал про вас. Ученый-то вы никакой, дутая величина, полный ноль! Так что скатертью дорожка! Так что спасибо, Сережа, мы, кажется, когда-то были на «ты»…
И повесил трубку.
Скорняков ахнул, схватился за телефон, но был уже первый час ночи.
ДАЧНОЕ. СВОИ И ЧУЖИЕ
Дело было зимой на даче. Я пришел к своему другу Андрею Яковлеву, чтобы ехать в Москву на их машине. То есть я попросил, чтобы меня подвезли до Москвы.
До отъезда еще полчаса, они собираются, а я на крыльце стою. Понятно: пришел заранее.
Слышу, Юрий Яковлевич кричит Андрею:
– Сынок, наруби кости для Дони!
Доня это их собака, овчарка по имени Динго. Но все ее звали Доня. Очень добрая была собака, умная и красивая. Итак, надо нарубить говяжьих костей, чтоб варить Доне суп.
Выскакивает на крыльцо Андрей, у него в руках несколько здоровенных костей и топорик. Он мне говорит:
– Старик, пока я одеваюсь, ты разруби эти голяшки вот на такие примерно куски, ладно?
Ладно, какие вопросы.
Иду к гаражу, сваливаю кости на снег. Дело было зимой, я говорил. Разгребаю снег, там какая-то доска довольно толстая, очень удобно. Нарубил.
А они что-то все никак не соберутся. Мне надоело так стоять, и холодно к тому же, а в дом идти и раздеваться тоже неохота. Я крикнул Андрею, что погуляю по переулку.
Скоро машина выезжает, за рулем Юрий Яковлевич, рядом Нонна Сергеевна, я сажусь сзади с Андреем.
Едем. Все молчат. Вдруг Юрий Яковлевич тихо так говорит:
– Андрюшенька, я тебя просил кости для Дони нарубить?
– Просил, – говорит Андрей.
– И ты нарубил?
– Нарубил, – говорит Андрей и меня коленкой толкает, чтоб я молчал, кто на самом деле рубил. – Конечно, папа, нарубил и Евгении Семеновне отдал (это домработница).
– Что ж ты за странный человек такой? – говорит Юрий Яковлевич.
– А что такое, папа? Ты сказал нарубить, я и нарубил. – И снова меня коленкой толкает.
– Что ж ты доску так измочалил? – закричал Юрий Яковлевич. – Там у гаража доска лежала, роскошная широченная двухдюймовая доска, струганая, проолифленная! Я летом из нее скамеечку делать собрался! А ты ее всю изуродовал! Изувечил! Просто как чужой человек!
– Прости, папа, – сказал Андрей. – Я случайно. Я не заметил.
– Как это не заметил?! – Юрий Яковлевич даже кулаком по рулю стукнул, отчего машина бибикнула, и какая-то тетка прыгнула с обочины в сугроб. – Такую доску не заметил? А не заметил, так еще хуже! Лучше бы ты назло, честное слово! А ты именно что не заметил, как чужой человек!
– Извини, папа, – сказал Андрей.
– Какой ты невнимательный, – сказала Нонна Сергеевна.
– Как это ужасно, – сказал Юрий Яковлевич.
Он долго еще ругал Андрея и все время повторял обидные слова про чужого человека… Андрей односложно извинялся и довольно-таки больно толкал меня коленкой.
Но не выдал.
ТОНКОСТИ ОБРАЩЕНИЯ 7
Один мой знакомый ленинградский филолог рассказывал.
В конце 1960-х по личным досадным причинам он уехал в Архангельскую область, директором сельской школы.
Там он женился на молодой учительнице из местных. Свадьбу играть не стали, просто расписались в сельсовете. Но через несколько дней пригласили в гости родственников. Пришло человек пятнадцать: тесть и теща, дедушки и бабушки, дяди и тети, двоюродные братья с женами.
Уселись за накрытый стол. Молодая жена разлила суп по тарелкам. Молодой муж разлил водку по стопкам. Тесть поздравил молодых. Выпили. Закусили супом, хорошей крепкой ухой. Выпили еще – за родителей жены и мужа.
Доели суп. Молодая жена говорит:
– Сейчас жаркое несу!
Ее мать, теща то есть, отвечает:
– Неси, доченька.
А молодой муж, желая показать, какой он хороший, добрый и заботливый, желая на деле убедить тестя и тещу, что он вправду сильно любит их дочь и поэтому помогает ей по хозяйству, облегчает ее повседневные труды, – итак, с такими мыслями он встал и начал собирать со стола пустые суповые тарелки. Тем более что под ними стояли тарелки мелкие – для второго блюда.
Тесть хмыкнул, теща ахнула, дед крякнул, невестка ойкнула, а двоюродный брат вытер усы и сухо сказал:
– Мы, пожалуй, что домой. Благодарствуйте, хозяева.
И вся компания, скрипя скамьями и стуча табуретами, бормоча что-то о срочных делах, поднялась из-за стола и быстро выкатилась прочь из избы.
Молодая жена зарыдала:
– Опозорил ты меня! Что ж ты натворил, невежа!
– Я же тебе помочь хотел, – растерялся он.
– Слыханное ли дело у гостей из-под носа тарелки таскать!
Оказывается, по местному обычаю на столе должны до самого конца оставаться все тарелки и вся еда. Вот уже чай с конфетами пьют, а кастрюля с супом и глубокие тарелки все равно стоят. Вдруг гость захочет после чая супчику хлебнуть? Со стола убирают только после ухода гостей. А если хозяева начинают уносить еду или тарелки при гостях – это считается весьма грубым намеком: дорогие гости, не пора ли по домам…
Поэтому родственники жены очень обиделись на такое хамство. Тем более со стороны образованного городского человека.
Потом, правда, все всё поняли и помирились. Так что все кончилось хорошо. Хотя не совсем: в конце концов они развелись. Но не из-за этого, конечно. Неважно, впрочем.
АНЖЕЛИКА ДМИТРИЕВНА
У моей мамы была подруга. Танцовщица из ансамбля «Березка». Звали ее Анжелика Дмитриевна, смуглая красивая тетка.
По понятным причинам танцовщицы следили за своим телом несколько пристальнее обычных гражданок. Один раз приезжает Анжелика Дмитриевна на юг. Дело было в конце 1950-х. Снимает комнату в частном секторе. А соседнюю комнату снимает молодая супружеская пара, московские инженеры. Вернувшись с пляжа, Анжелика Дмитриевна сказала соседке со всей танцевальной грубоватостью:
– Чего это ты, подруга, под мышками такие кусты развела? Лето ведь, жара. Вот, держи бритву. И мужу понравится! – Она всех женщин называла подругами.
