В лесах. Книга первая - Павел Мельников-Печерский

— Помнится мне, в Городце не такие речи я слышал от вас, Патап Максимыч? — с усмешкой промолвил Снежков. — Тогда было, кажись, говорено: «Как захочу, так и сделаю».

Передернуло Патапа Максимыча. Попрек Снежкова задел его за живое. Сверкнули глаза, повернулось было на языке сказать: «Не отдам на срам детище, не потерплю, чтобы голили ее перед чужими людьми…» Но сдержался и молвил с досадой: — В голове шумело, оттого и соврал. Татарин, что ль, я, девку замуж отдавать, ее не спросясь? Хоть и грешные люди, а тоже христиане. Распрощались, по-видимому, дружелюбно, но Патап Максимыч понимал, что дружба его со Снежковым ухнула. Не простит ему Данило Тихоныч во веки веков…

Проводив Снежковых, пошел Патап Максимыч в подклет и там в боковушке Алексея уселся с паломником и молчаливым купцом Дюковым. Был тут и Алексей. Шли разговоры про земляное масло. — Так и в самом деле в наших местах такая благодать водится? — спрашивал Патап Максимыч паломника.

— Есть, — отвечал Яким Прохорыч. — В большом даже изобилии. И чудное дело, — прибавил он, — сколько стран, сколько земель исходил я на своем веку, а такой слепоты в людях, как здесь, нигде я не видывал! Люди живут — хоть бы Ветлугу взять — беднота одна, лес рубят, луб дерут, мочало мочат, смолу гонят — бьются, сердечные, век свой за тяжелой работой: днем не доедят, ночью не доспят… О, как бы не ихняя слепота!.. Стоит только землю лопатой копнуть, и такое тут богатство, что целый свет можно бы обогатить. По золоту ходят, а его не примечают… Бабы у них дресвой полы моют. Не дресвой они моют, червонным золотом… Вот ведь что значит, как человек-от в понятии не состоит!.. Известно: живут в лесах, людей, которы бы до всего доходили, не видывали… Где им знать?

— Где ж эти самые места? — спросил Патап Максимыч.

— Сказано — на Ветлуге, — отвечал Стуколов. — Ветлуга-то велика. Ты скажи, которо место, — приставал к паломнику Патап Максимыч. — Где именно те места, покаместь не скажу, — отвечал Стуколов. — Возьмешься за дело как следует, вместе поедем, либо верного человека пошли со мной.

— Я хоть сейчас готов, — сказал Патап Максимыч.

— Сейчас нельзя, — заметил Стуколов. — Чего теперь под снегом увидишь? Надо ведь землю копать, на дне малых речонок смотреть. Как можно теперь? Коли условие со мной подпишешь, поедем по весне и примемся за работу, а еще лучше ехать около Петрова дня, земля к тому времени просохнет… болотисто уж больно по тамошним местам.

— Летом нельзя мне, — заметил Патап Максимыч. — Да кума могу попросить Ивана Григорьевича. А коли ему недосужно, вот его спосылаю, — прибавил он, показывая на Алексея. — Теперь-то что же надо делать? — Капиталом войти, потому расходы, — сказал Яким Прохорыч. — Условие надо писать, потом в сроки деньги вносить.

— На что же деньги-то? — спросил Патап Максимыч.

— Мало ль на что, — отвечал Стуколов. — Шурфы бить, то есть пробы в земле делать, землю купить, коли помещичья, а если казенная, в Питере хлопотать, чтобы прииск за нами записали… Да и потом, мало ль на что денег потребуется. Золото даром не дается… Зарой в землю деньги, она и станет тебе отплачивать.

— Да ты расскажи по порядку, как этим делом надо орудовать, как его в ход-от пустить? — допрашивал паломника Патап Максимыч. — Хоть наше дело не то, чтобы луб драть, однако ж по этому делу, что про лыкодеров ты молвил, то и к нашему брату пристало: в понятии не состоим, взяться не умеем.

— То-то и есть! — сказал Стуколов. — Без умелых людей как за такое дело приниматься? Сказано: «Божьей волей свет стоит, человек живет уменьем». Досужество да уменье всего дороже… Вот ты и охоч золото добывать, да не горазд — ну и купи досужество умелых людей.

— Да как его купить-то? — усмехнувшись, молвил Патап Максимыч. — На базаре не продают.

— Вот что, — сказал Стуколов, — складчину надо сделать, компанию этакую. Слыхал про компании, что складочными деньгами дела ведут? — Как не слыхать? — молвил Патап Максимыч. — Только в этом деле, сказывают, много греха живет — обижают. — На то глаза во лбу да ум в мозгу, чтоб не обидели, — отвечал Стуколов. — Видишь ли: чтоб начать дело, нужен капитал, примером тысяч в пятьдесят серебром.

— В пятьдесят? — воскликнул Патап Максимыч. — Эк тебя!.. Ровно про полтину сказал. Пятьдесят тысяч деньги, брат, не малые, зря не валяются… Эко слово молвил! Пятьдесят тысяч!.. Да у меня, брат, и половины таких денег в ларце-то не найдется, да если и кума и Михайлу Васильича взять, так и всем нам пятидесяти тысяч наличными не собрать. У нас ведь обороты, торговля… У торгового человека наличными деньги не лежат. А заведенных дел ради твоего золота я не нарушу… Что-то еще там на Ветлуге будет, а заведенное дело изведано — с ним идешь наверняка. Хоть и сулишь ты горы золота, однако же я скажу тебе, Яким Прохорыч, что домашний теленок не в пример дороже заморской коровы. — Так как же, Патап Максимыч, будет наше дело? — после минутного молчания спросил Стуколов.

— Да уж верно так и будет, что твои блины отложить до другого дня. Не подходящая сумма, — отвечал Патап Максимыч.

— Меньше нельзя, — равнодушно отвечал Стуколов. — Пятидесяти тысяч не пожалеешь — миллионами будешь ворочать… Слыхал, как в Сибири золотом разживаются?

— Слыхать-то слыхал, — отвечал Патап Максимыч. — Да ведь то Сибирь, место по этой части насиженное, а здесь внове, еще бог знает, как пойдет.

— Ветлужские прииски богаче сибирских — верь моему слову, — сказал Стуколов. — Гляди… И вынул паломник из замшевого мешка полгорсти золотого песку и стал пересыпать его. Глаза так и загорелись у Патапа Максимыча. Закусил он губу.

— Этой благодати на Ветлуге больше, чем в Сибири, — говорил Стуколов, — а главное, здешняя сторона нетронутая, не то, что Сибирь… Мы первые, мы сметанку снимем, а после нас другие хлебай простоквашу…

— Да впрямь ли ты это на Ветлуге нашел? — спросил Патап Максимыч, не спуская глаз с золотой струи, падавшей из рук паломника.

— Божиться, что ль, тебе?.. Образ со стены тащить? — вспыхнул Стуколов. — И этим тебя не уверишь… Коли хочешь увериться, едем сейчас на Ветлугу. Там я тебя к одному мужичку свезу, у него такое же маслице увидишь, и к другому свезу, и к третьему.

— Что ж, это можно, — сказал Патап Максимыч. — Сколько ж денег потребуется? — Да покаместь гроша не потребуется. — отвечал Стуколов. — Пятьдесят тысяч надо не сразу, не вдруг. Коли дело плохо пойдет, кто нам велит деньги сорить по-пустому? Вот как тебе скажу — издержим мы две аль три тысячи на ассигнации, да если увидим, что выгоды нет, — вдаль не поедем, чтоб не зарваться…

— Две либо три тысячи! — раздумывал Патап Максимыч. — Ну это еще туда-сюда… На этом можно помириться. А насчет пятидесяти серебра — нет, брат, шалишь, мамонишь.

— Как вперед загадывать? — отвечал Яким Прохорыч, — может статься, и много меньше пятидесяти тысяч положишь, а года в два миллион наживешь.

— Уж и миллион? Не широко ль загинаешь? — перебил Патап Максимыч.

— Не один миллион, три, пять, десять наживешь, — с жаром стал уверять Патапа Максимыча Стуколов. — Лиха беда начать, а там загребай деньги. Золота на Ветлуге, говорю тебе, видимо-невидимо. Чего уж я — человек бывалый, много видал золотых приисков — в Сибири и на Урале, а как посмотрел я на ветлужские палестины, так и у меня с дива руки опустились… Да что тут толковать, слушай. Мы так положим, что на все на это дело нужно сто тысяч серебром.

— Значит, это дело надо оставить, — махнув рукой, сказал Патап Максимыч. — Сто тысяч!.. Эк у него тысячи-то — ровно парена репа…

— А ты слушай, речи не перебивай, — прервал его Стуколов. — Наличными на первый раз — сказал я тебе — две либо три тысячи ассигнациями потребуется.

— Хоть убей — в толк не возьму, — возразил Патап Максимыч. — Про какие же сто тысяч поминаешь?

— Да ты не перебивай моей речи, а то ввек с тобой не столкуешься, — с досадой молвил Стуколов.

— Сто тысяч!.. Эти сто тысяч надо делить на сто паев, по тысяче рублей пай. Понимаешь? — Дальше что? — молвил Патап Максимыч. — Пятьдесят паев ты себе возьми, вложивши за них пятьдесят тысяч, — продолжал Яким Прохорыч. — Не теперь, а после, по времени, ежели дело на лад пойдет. Не сможешь один, товарищей найди: хоть Ивана Григорьича, что ли, аль Михайлу Васильича. Это уж твое дело. Все барыши тоже на сто паев — сколько кому достанется. — Ладно, хорошо, а другие-то пятьдесят паев куда? — спросил Патап Максимыч. — Епископу Софронию, — отвечал паломник. — Даром? — Даром. — И половина барышей ему? — спросил Патап Максимыч. — Конечно. — Жирно, брат, съест! — возразил Патап Максимыч. — Нет, Яким Прохорыч, нечего нам про это дело и толковать. Не подходящее, совсем пустое дело!.. Как же это? Будь он хоть патриарх, твой Софрон, а деньги в складчину давай, коли барышей хочешь… А то — сам денег ни гроша, а в половине… На что это похоже?.. За что? — А за то, что он первый опознал про такое богатство, — отвечал Стуколов. — Вот, положим, у тебя теперь сто тысяч в руках, да разве получишь ты на них миллионы, коль я не укажу тебе места, не научу, как надо поступать? Положим, другой тебя и научит всем порядкам: как заявлять прииски, как закрепить их за собой… А где копать-то станешь?.. В каком месте прииск заявишь?.. За то, чтобы знать, где золото лежит, давай деньги епископу… Да и денег не надо — барыши только пополам. Задумался Патап Максимыч. — Было бы с него и десяти паев, — сказал он. — Право, больше не стоит — сам посуди, Якимушко. — Меньше половины нельзя, — решительно ответил Стуколов. — У него в Калужской губернии такое же дело заводится, тоже на пятидесяти паях. Землю с золотом покупают теперь у помещика тамошнего, у господина Поливанова, может, слыхал. Деньги дали тому господину немалые, а епископ своих копейки не истратил. — Ну пускай бы уж его пятнадцать паев взял. Больше, право, обидно будет, — сказал Патап Максимыч. — Как сказано, так и будет, а не хочешь, других охотников до золота найдем, — спокойно ответил Стуколов. И, вынув опять замшевый мешок, посыпал из него золотой песок себе на руку перед Патапом Максимычем. Не раз и не два такие разговоры велись у Патапа Максимыча с паломником, и все в подклете, все в Алексеевой боковушке. Были при тех переговорах и кум Иван Григорьич и удельный голова Михайло Васильич. Четыре дня велись у них эти переговоры, наконец, решился Патап Максимыч взяться за дело. Решили до поры до времени про затеваемое дело никому не сказывать. Стуколов говорил, что если пойдет оно в огласку — пиши пропало. В сибирских тайгах, по его словам, зачастую бывает, что один отыщет прииск, да ненароком проболтается, другой тотчас подхватит его на свое имя. После масленицы Патап Максимыч обещался съездить на Ветлугу вместе с паломником повидать мужиков, про которых тот говорил, и, ежели дело окажется верным, написать со Стуколовым условие, отсчитать ему три тысячи ассигнациями, а затем, если дело в ход пойдет и окажутся барыши, давать ему постепенно до пятидесяти тысяч серебром. Патап Максимыч только и думает о будущих миллионах. День-деньской бродит взад и вперед по передней горнице н думает о каменных домах в Петербурге, о больницах и богадельнях, что построит он миру на удивленье, думает, как он мели да перекаты на Волге расчистит, железные дороги как строить зачнет… А миллионы все прибавляются, да прибавляются… «Что ж, — думает Патап Максимыч, — Демидов тоже кузнецом был, а теперь посмотри-ка, чем стали Демидовы! Отчего ж и мне таким не быть… Не обсевок же я в поле какой!..»