Колхоз. Назад в СССР 3 - Павел Барчук

— Взрослый ты, Андрюха, а соображаешь, как дитё малолетнее. Отец? Что он, по-твоему, на уголовную статью глаза закроет? При его то положении. Забыл историю Якова Джугашвили? Тоже сын. И что? Тут, мил человек, репутация на кону.

— Ой, ну Вы сравнили. Там — война была. И фрицы. А тут — просто самогонка.

— Да подождите вы… — Я упомянутый случай с сыном генсека знал. Кто не знает? Фразу про генералов, которых не меняют на рядовых слышал. Но правда, что-то Матвей Егорыч прям очень категорично.

— Чего ждать, Жорик? Нечего ждать. Это, выходит, тебя…— Дед Мотя оглянулся на Федора, который уже в пятидесятый раз елозил валиком по одному месту. Отелло снова пытался подслушать наш разговор, потому его и заклинило.

— Бог тебя уберёг. Понял? — Закончил тихо Матвей Егорыч свою мысль. — Вот оно и не шло у нас с самого начала. Ясно? Ох, везучий ты… Знаешь, Зинка моя, хоть и дура, а иной раз верно говорит. Все происходит так, как до́лжно произойти. Понял? Это не я сказал. Это — Зинаида. Ты куда такой размах взял? Думаешь, если в Москве неожиданно появился бы цельный воз самогонки, так никто на это не обратил бы внимания? Ты чего? Ну, дурак, конечно. Замечал за тобой. Однако, не в свою же сторону. Сам себе на кой черт на голову срать собрался? Отец тогда тебя ещё похлеще определит. Деревня курортом покажется.

— Так а Вы поддержали же!

Федька сместился чуть с сторону, ближе к нам. Видимо, моя фраза, сказанная достаточно громко, увеличила его интерес раз в сто.

— Чего я поддержал? Я думал, ты так, скромно. Здесь, на месте решил затеять торговлю. Это — одно. Тут — все свои. Разобраться всегда можно. Да и не в объеме озера Байкал. А ты вон оно как разогнался. Сто литров в неделю. Соображаешь вообще? Это нам надо не сторожку, а цельный амбар. И не один аппарат. А… Не знаю даже… Точно тебе говорю, Жорик. Уберёг тебя этот…

Матвей Егорыч закатил глаза куда-то вверх, намекая, походу, на защиту высших сил.

— Федька! — Гаркнул он вдруг неожиданно, повернувшись лицом к Отелло.

— Га! — Федор вздоргнул и ответил машинально, так же на всю деревню.

— Хрен на! Сейчас внутрь школы провалишься. Чего ты ее натираешь, как бабу в бане! Хватит носом крутить. Делом занимайся!

— Да я то делом занимаюсь, а вы уже час лясы точите…— Отелло насупился, но работать валиком стал активнее.

Мы, загрустили окончательно. Отправились к зданию школы, осмысляя ситуацию. Тем более, и без того Федька смотрел на нас с неодобрением, видимо, переживая, что кто-то работает, а кто-то прохлаждается. Ещё донесет Ефиму Петровичу. Хотя, вслух больше не решился возмущаться. Наверное, выражение наших лиц однозначно говорило о том, что сейчас любая его фраза будет очень ни к месту.

Настроение у всех троих по итогу разговора — гаже некуда.

Как-то ни черта не лепится у меня ничего, не складывается. Да ещё в последнее время чаще стали одолевать мысли, зачем вообще все произошло? Зачем я оказался в 1980 году? Зачем меня втянули в сложную историю массового предательства всех и всеми? Кто-то кого-то кинул, кто-то кого-то надурил, кто-то кого-то поимел. Морально, естественно. Хотя… Как посмотреть. Большой вопрос, только ли морально. И вот к чему я во всей этой круговерти? Ведь не просто так мне не дали спокойно отправится на тот свет. Точно не просто так.

Отец? Дело в нем? Но толку от меня, надо признать честно, вообще никакого. Даже не могу вырваться в Воробьевку, чтоб встретится с Серёгой. А ведь обещал. Что он там теперь думает? Мать по Квашино ходит-бродит тоже без контроля. Сейчас влюбится в очередного Переростка. И что? Короче, ни черта не понятно. Теперь ещё и тема с алкоголем полетела в бездну. А жить то как? Наследства ни от кого ждать не приходится. Тут хоть бы последнего Светланочка Сергеевна не лишила. Молчит, змея, притаилась.

— Во…Сейчас Зинаида явится… — Выдал вдруг дед Мотя, привлекая наше внимание. Он смотрел через плечо в сторону стоявшего неподалеку дерева.

— Это Вы с чего решили?

Я проследил за взглядом Матвея Егорыча. Там сидела знакомая кошка. Вот её точно теперь ни с кем не перепутаю. А говорят ещё, они все одинаковые. Только окрас разный. Хрена там! Морда у нее была хитрая, взгляд — выразительный. В нем прямо отчётливо читалась мысль:"Я вас помню, идиоты".

— Лизка отирается тут. Значит, сейчас моя кобыла прискачет. Они же, как эти … Штепсель с Тарапунькой. Все время вместе. Не каждая собака так следом ходит, как Лизавета за Зинкой.

Матвей Егорыч окунул валик в ведро с краской, а потом со всей силы плюхнул его на стену и принялся с остервенением красить. С таким остервенением, что во все стороны летели брызги.

— Поругались? — Переросток с сочувствием посмотрел на Егорыча, попутно свободной рукой стирая капли краски с лица. К деду Моте он находился ближе, чем я.

— Поругались? Нет. Зачем ругаться? Чуть не прибил ее. Без всякой ругани. Она Бориса собралась продать. Борьку моего! Дура, а не баба. Утром смотрю, собирается сама и козла, значит, во двор вывела. Верёвку вяжет. В соседнее село намылилась. К родственнице дальней. А все потому, что я дома не ночевал. Ну не стервь тебе? Отыграться решила на самом дорогом.

— Ага …— Андрюха хохотнул. — Ясное дело, в соседнее. В нашем-то его никто не купит. Дураков нет.

— Я вот тебе сейчас морду то раскрашу… под хохлому…— Матвей Егорыч угрожающе поднял валик и направил его в сторону братца.

— Да ладно, чего Вы? Ну, ведь правда. У Бориса характер не сахарный. А толку никакого. Он не коза, молока не даёт. Производитель из него… Сами понимаете… — Переросток пожал плечами.

— Знаешь, что…— Дед Мотя в сердцах швырнул рабочий инструмент на газетку, лежащую рядом, а потом посмотрел вдаль грустным взглядом. Вид при этом у Егорыча был трогательный. Не знал бы, что речь о козле, решил бы, близкого человека теряет.

— Борька — это товарищ мой. По несчастью. Мы с ним, как Парижская коммуна, того и гляди, падем в борьбе против врага. А ты говоришь, польза…Какая польза может быть от друга? Дурак ты, Андрюха.