Не все мы умрем - Елена Гордеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Барсуков отрицательно покачал головой.
— Сергей Павлович, надо как-то связаться с ним, — не отставала Евгения. — Он завтра должен быть в Ульяновске для обсуждения технических вопросов. Вы же не хотите неприятностей?
Барсуков тяжело поднялся и засопел:
— Еду.
— И вам, Владимир Дмитриевич, тоже пора в аэропорт.
Разогнав всех, Евгения заперлась в кабинете, наказав напоследок Таечке:
— Меня не тревожить, я работаю с бумагами.
И достала архив Мокрухтина. Прошлый раз звонок Кошкина из Минфина прервал ее, и тщательно просмотреть все до конца она не успела. Оставался еще один большой черный конверт. Евгения вытряхнула на стол какие-то бумаги и две фотографии.
На одной она увидела кладбище. На переднем плане стоял обычный могильный памятник из белого мрамора с овальным портретом умершего. Под овалом надпись: Соколов Олег Юрьевич, 1956–1991.
Эта фотография ей ни о чем не говорила, и она отложила ее в сторону.
Вторая фотография запечатлела группу лиц в стенах какого-то офиса. Они стояли в ряд с фужерами в руках и улыбались. В центре группы Евгения разглядела Барсукова, рядом с ним глава Банка развития столицы Горчаков, а между ними пожилой мужчина. Евгения всмотрелась: ну конечно же — депутат Государственной думы Орехов! Орехов — права человека — Зинаида Ивановна. Дневная и ночная жизнь эфемеры. Из тени в свет перелетая…
«Декабрь 1995 года», — прочла она на обороте снимка. Именно тогда Орехов прошел в Думу, и финансировал его избирательную кампанию банк Горчакова. Евгения это знала доподлинно, от Барсукова.
Фотография была большая, а лица мелкие, как горох. Евгения достала лупу и повела по группе до крайнего справа. Стоп! Она снова пододвинула к себе фотографию могилы и увеличила лупой овал с портретом умершего. Явно одно и то же лицо.
Тот, кто стоял справа в группе, был главой службы безопасности банка, и звали его Михаил Михайлович Соколов. Евгения это прекрасно помнила, потому что сталкивалась с ним по работе. На Гоголевском бульваре располагалось лишь отделение этого банка, а головной офис — на Кутузовском проспекте. Однажды, когда Барсуков был в Англии, ей понадобилась крупная сумма наличными для оборота в течение дня, и директор отделения связался почему-то не с Горчаковым, а с Михаилом Михайловичем Соколовым, и тот разрешил затруднение.
Евгения переводила лупу с одной фотографии на другую. Но как похожи! Конечно, Олег Юрьевич Соколов после своей смерти в 1991 году несколько постарел, но, несомненно, с двух фотографий на нее смотрел один и тот же человек. Слишком уж запоминающееся лицо: острое, как у инквизитора. Не лицо, а какой-то бердыш на палке. Глаза близко посажены, смотрят в переносицу, и оттого кажется, что тебя буравят. Тяжелый взгляд. Святая инквизиция.
Именно эти фотографии могли представлять для Михаила Михайловича Соколова серьезную опасность. Значит, Иван искал их? То, что Иван — человек Соколова, ей стало ясно. Кто такой Соколов?
Она потянулась к пачке бумаг, в которой лежал договор на «озеленение». Кроме ее договора, нет ни одного подлинника, все ксерокопии. «Копии были нужны ему для памяти, поэтому под рукой, — подумала Евгения, — а подлинники — для дела, поэтому спрятаны где-то подальше. Предусмотрительный, — похвалила она Мокрухтина. — Должен быть второй тайник — с подлинниками».
Из черного конверта вместе с фотографиями выпали копии документов: свидетельство о смерти Анны Ивановны Мокрухтиной и завещание Федора Степановича Мокрухтина, который хотел, чтобы похоронили его рядом с матерью на Калитниковском кладбище.
Евгения еще раз перевела лупу на кладбищенскую фотографию. Из-за могилы Олега Юрьевича Соколова был виден угол литой чугунной беседки. Где-то она эту беседку видела? Ну конечно, на том же Калитниковском кладбище, где похоронены дед Евгении, ее бабка и мать. А чугунная беседка высится над усыпальницей какого-то купца.
Евгения убрала архив в сейф, оставив себе только фотографию с могилой и связку ключей Мокрухтина.
И поехала на Калитниковское кладбище.
Какие чувства испытывает человек, когда он входит на кладбище? Прежде всего — настороженность. Тут еще и вороны каркают, своеобразные кладбищенские кукушки. Каркнет она вам пару раз, и настороженность сменяется подавленностью. Черт ее знает, что она этим карканьем хочет сказать. А дальше все зависит от того, зачем вы туда попали, и чувства мелькают самые разнообразные: от горечи, если вы недавно похоронили близких, до любопытства, если у вас там никого нет. Если бы не было любопытства, не было бы и экскурсий, не так ли? А любопытных много. Одним интересны известные имена — как они здесь устроились? — и соответствует ли нынешнее их положение прижизненному? Другим интересно общее устроение загробного царства: так ли там все, как в жизни?
Да, все так, по образу и подобию. Кладбище — это тоже город, но в нем прописаны не люди, а их души. Каждая душа числится по своему адресу: участок, линия, могила. Или: колумбарий, секция, ниша. Но разве это не похоже: улица, дом, квартира? Согласитесь, похоже.
Вот Евгения и ехала по такому адресу: Калитниковское кладбище, участок № 12, линия № 24, могила № 7.
Машину она оставила у ворот, у входа купила цветы, раздала монетки нищим, прошла под аркой, сбоку от которой стояла церквуха, за ней начинались памятники.
У самой стены церкви ее встречал покосившийся камень. Могила давно уже сровнялась с землей, но надпись на камне прочесть было можно:
Тише! Здесь царство покоя.Тайна здесь вечная.Спят.
Прямо против него через центральную аллею стоял другой памятник, который как бы вторил первому:
Страшно, Хаим!
И с этим утверждением нельзя было не согласиться.
А подходя к следующему мраморному монументу, она всегда замедляла шаг. Замедлила и на этот раз. К ней обращались с того света:
Прохожий! Бодрыми шагамиИ я бродил здесь меж гробами,Читая надписи вокруг,Как ты мою теперь читаешь.Намек ты этот понимаешь?
Самое серьезное отношение к смерти — это несерьезное к ней отношение.
Чуть дальше была еще одна любимая Евгенией надпись. Ей слышался дребезжащий старушечий голос из прошлого века:
Говорила тебе я:Ты не ешь грибы, Илья!Не послушался меня,Так пеняй же на себя!
Такое восприятие жизни и смерти ей нравилось больше, чем меланхолическое обещание на плите:
Там встретимся.
Так шла она к своим близким. Была у них совсем недавно, на Девятое мая. И ограду покрасила, и могилы прибрала, и цветы посадила — анютины глазки. Ходить на День Победы внучку приучила бабушка; ее муж, дед Евгении, прошел всю войну, вернулся живым и невредимым, но вскоре после рождения дочери умер. И внучка деда знала только по фотографии.
Евгения рассыпала по могилам цветы, посидела на лавочке, вспомнила мать, бабку. Все трое молча смотрели на нее с овальных портретов, а она слышала обрывки их разговоров:
— Женя, ты сделала уроки?
— Да, бабушка.
— Тогда пойдем собирать желуди.
Ведя девочку за ручку, бабушка рассказывала ей, как во время войны варили желудевый кофе, и ребенку страстно хотелось попробовать его вкус. Они собрали желуди, высушили их в духовке, размололи в старинной ручной кофемолке и пили горький напиток войны, но ей он казался необыкновенно вкусным. А бабушка пила и приговаривала:
— Ты без меня будешь скучать, но я останусь с тобой как твой ангел-хранитель.
Евгения оглянулась по сторонам и, так как вокруг никого не было, вслух попросила:
— Храни меня.
Встала и решительно пошла на участок Мокрухтина.
Это был старый, почти заброшенный угол кладбища рядом с кирпичной стеной. В стене был колумбарий с нишами, в нишах за плексигласовыми дверцами стояли фаянсовые урны с прахом.
Могила матери Мокрухтина была исключением из общего запустения, царившего вокруг. Рядом захоронения конца прошлого — начала нынешнего века. Родственные связи оборваны, и редко кто посещает этот угол. Неспроста купил Мокрухтин здесь место. В ограде была только одна могила матери, место рядом было свободно.
«Вот куда я его отослала», — подумала Евгения и почувствовала удовлетворение. Странно? Странно. Но Мокрухтин в кошмарных снах к ней не приходил, как будто удовлетворен был и он, удовлетворен после смерти, получив ответ на вопрос — за что? — и приняв приговор как единственно возможный.
Евгения достала из сумочки связку ключей Мокрухтина и выделила тот, который ошибочно приняла за ключ от пустой квартиры рядом с Зинаидой Ивановной. Оглядевшись, она вставила ключ в замочную скважину железного ящика в виде скамейки. Ключ подошел, дверца открылась. Лейка, совок, веник и маленькие грабельки. И больше ничего.
