Таран - Леонид Влодавец

— А он, оказывается, вредный парень… — заметил Жора задумчиво. — Да, братан, жаль, что мы знали только про кассету. Кстати, мне сообщили, что та, которую менты нашли на Симеоновской, 32, — копия. И даже не первая, а вторая или третья. То есть этот козел их несколько штук имел. Так что, даже если б удалось ее стыбзить, у него еще несколько фонограмм оставалось. Возможно, что он, гад, ее уже далеко отослать успел. Но, в принципе, это хорошо, что чемодан к пацану попал. Судя по тому, как он с нами тогда беседовал, — лох, каких мало. Скорее всего самое клевое, до чего он может додуматься, — это снести кейс в ментуру. Оттуда он к нам придет. Но и это вряд ли. На нем два трупа висит. Таран будет от ментов шарахаться, как черт от ладана. В общем, пусть побегает. Девка как, не сильно избита?

— Да считай, что пальцем не тронули.

— Веди сюда. Смотрящий ее сам увидеть и расспросить хочет.

Костыль ушел, а Жора вернулся в комнату, где тихо покуривал не очень видный на первый взгляд мужчина лет шестидесяти с небольшим, в добротном, но не очень дорогом сером костюме, при галстуке. Седины на голове у смотрящего было немало, но стариком его, наверное, было рановато считать. Серые глаза еще не обрели той усталости, которая просматривается у громадного большинства людей, перешагнувших рубеж государственной пенсии. Может быть, потому, что смотрящий никогда и нигде не работал, хотя у него было вполне надежное пенсионное удостоверение, и даже не одно.

— Ну, — сказал он испытующе, — привезли девушку?

— Да, хрестный, сейчас приведут.

— Пока ведут, хочу тебя предупредить, Жорик. Как в Америке говорят: «Все, что она скажет, может быть использовано против тебя». Сечешь момент? Когда я буду с ней толковать, ты выйдешь на воздух. Ну, или на первый этаж спустишься. И что именно она мне сказала, ты узнаешь не сегодня, а на общем сходняке. В субботу, в восемь, соберемся на втором этаже «Маргариты». То, что об вас с Самолетом другие думают, я уже знаю.

— Дорого бы я дал, — хмыкнул Жора, — чтоб это узнать…

— Узнаешь забесплатно. Может быть, порадуется твоя душа, а может, и нет. Пути Господни неисповедимы.

— Хрестный, а не застрелиться ли мне загодя, а?

— Ежели чуешь, что не по понятиям жил, — хоть задавись, не пожалею. Но если все блюл — живи. Бог не фраер, он правду знает.

— Спасибо и на том.

Костыль вернулся, привел Дашу.

— Здравствуй, деточка! — сказал смотрящий. — Присаживайся. Не волнуйся, я тебе плохого не сделаю. А вы, юноши, пойдите перекурите малость. На улице.

Жора и Костыль вышли к подъезду, вытащили по сигарете, задымили.

— Ты ей напомнил, что она должна была говорить? — спросил Жора.

— Конечно! Да не волнуйся ты, все путем будет.

— Сейчас не волноваться надо, а молиться. И знаешь за что? За то, чтоб этот чертов Таран ментам не попался. Потому что тогда вся история на ферме может совсем другое освещение получить. Для прокуратуры это, может быть, ничего и не поменяет, а вот для смотрящего — очень сильно. Получится, что мы — суки, понятно? Если там, в кейсе, лежит не только та кассета, а и еще одна, где записано, как мы Мишу Рыльского сдали, то нам хана.

— А ты уверен, что она есть, эта кассета?

— Понимаешь, Костя, разговор про Мишу шел в том же месте, где и тот, который записали. Кто подслушку ставил, сам Крылов или какой-то из его друзей, неизвестно. Ежели одно записал, то мог и другое тоже.

— Да-а… — вздохнул Костыль. — С ментами корешиться — себя не уважать. Одной рукой берут, другой — из кармана вынимают…

— А что делать было? Разве ты бы пропустил такую возможность? Нам этот Миша, сам помнишь, вот где сидел!

— Слышь, Жорик, а не сыграть ли нам ва-банк? — осторожно произнес Костыль. Он ничего не конкретизировал, но Жора и так все рассек.

— Этого я не слышал, понял? Пока и думать забудь. До субботы по крайней мере. В «Маргарите» толковище собирается, в восемь. Решать будут, всем колхозом. А там посмотрим…

— Я, братан, человек маленький. Тебе виднее. Но до субботы Таран запросто может к ментам угодить. Пацаны иногда сперва делают, а потом соображают. Ему эти два трупа, которые на нем висят, особо не помешают вылезти из кустов, когда менты на ферму приедут, и заорать: «Дяденьки, простите засранца! Я больше не буду!» И расколоться на сто процентов. Где мы после этого будем? По-моему, в жопе. Поправь, сели не так.

— Какой ты умный, Костик, на последней стадии! Точнее, задним умом крепок. Ты должен был пацана отловить или я? Не уложился — хрен с тобой, но ты в ответе.

— Можешь хоть сейчас пристрелить, если не западло. Но что поправишь? Да ни хрена. Молитвы твои насчет Тарана до Господа Бога хрен дойдут. А Вася Самолет может все это дело в свою пользу повернуть, понял? Он братков не сдавал. Во всяком случае, на этом его не ловили. А Даша, красавица наша, один на один может хрестному такого наболтать, что мы фиг отмоемся.

— Спасибо, я не знаю! — проворчал Калмык. — Но, если б ты ее замочил там, было бы еще хуже. Смотрящий сразу понял бы, что мы не хотим нормально сдавать, без крапа. А так мы все сделали честно. Он сам с ней поговорит. Что она ему скажет — ее дело. Если будет говорить так, как мы заказывали, подождем до субботы. Ну а если расскажет, что мы ее к этому разговору готовили, — придется рисковать. Нас там нет, но машинка пишет…

— Между прочим, Жорик, смотрящий не дурак, — заметил Костыль. — Он может все понять и насчет девки, и насчет записи. Даже если она все как надо отбарабанит.

— Справедливо. Но и мы не дураки. Можно по разговору понять, поверил он ей или понял, что это она с нашего голоса поет. Соответственно будем знать, как вести себя в субботу…

Жора оборвал фразу, потому что во двор вышел смотрящий со своими бодигардами и… улыбающаяся Даша.

— Засиделся я у тебя, Жора, — приятно оскалился смотрящий. — А тут всякой дряни в воздухе до фига. Не возражаешь, если эта девчоночка со мной поедет?

Калмык этого не ожидал. Возражать смотрящему не полагалось. Но ясно ведь, что он везет ее не для того, чтоб на старости лет позабавиться. Точнее, может быть, у него такое желание и появилось, но только в плане приятного дополнения к деловому разговору. Там, куда он ее увезет, он сможет выспросить все, от и до, уже без всякого контроля… Просчитал, старый хрен, про подслушку! И наверняка там на кассете записалось только то, что должно успокоить Жору накануне субботнего сходняка.

На какую-то секунду у Жоры появилось желание выхватить из-под пиджака «глок», пошмалять смотрящего, телохранителей и Дашу, а дальше — хоть трава не расти. Да, этим он поставил бы себя и всю свою контору вне блатного закона. Такое не прощается. Но то же самое — объявление вне закона — будет его ждать в субботу… Тем не менее Жора сдержался. Во-первых, потому, что телохранители смотрящего вряд ли так просто дали бы расстрелять своего шефа. Даже если бы Жора успел завалить одного из них, второй влепил бы Жоре пулю в лоб. А ему вполне хватало тех дырок, которые были сооружены самой природой, — ноздрей, ушей и рта. Шестая была ни к чему.

Поэтому Калмык изобразил понимающую ухмылочку и сказал:

— Жалко отпускать такую красивенькую, хрестный! Но я не жадный…

— Это хорошо, братан, что ты не жадный! — Смотрящий колюче прищурился. — Жадность фраера сгубила…

И галантно подсадил Дашу в «Волгу». Телохранители попрыгали в машину. Мерседесовский движок умчал это чудо нижегородской техники за ворота, оставив Калмыка со своими проблемами.

Костыль молча проводил ее глазами и посмотрел на своего пахана. Жизнь явно давала трещину, и на Жоре эта трещина уже оставила отпечаток. Осложнения были явно чреваты летальным исходом, и требовалось очень серьезно подумать, как прожить дни, оставшиеся до субботы.

Пойдем потолкуем… — процедил Жора. — Есть о чем.

Они поднялись в опустевшую комнату, где смотрящий снимал с Даши «показания». Паренек, работавший на записи, уже принес диктофон и кассету, на которой записалось то, что здесь говорилось несколько минут назад. После того как он удалился, Калмык включил воспроизведение.

Сначала прозвучали те слова смотрящего, которые они слышали, еще находясь в комнате:

— Здравствуй, деточка! Присаживайся. Не волнуйся, я тебе плохого не сделаю. А вы, юноши, пойдите перекурите малость. На улице…

Потом из динамика послышались шаги выходящих из комнаты Жоры и Костыля, скрип закрывшейся двери, и чуточку надтреснутый голос старого вора произнес:

— Ты должна говорить всю правду, девочка. Только правду и ничего, кроме правды, как в суде. Понимаешь?

— Да-а… — с дрожью в голосе произнесла Даша.

— Ты боишься чего-то?

— Не знаю…

— Боишься сказать правду или боишься сказать то, что тебя просил сказать Жора?

— Я просто вас боюсь… Вы так смотрите…