Печать василиска - Татьяна Корсакова

Точно почувствовав ее присутствие, парень отложил практически готовый венок, поднял на Алю васильковые глаза.

– Хозяйка! – На лице его застыло странное выражение: радость пополам с безмерной скорбью. Наверное, переживает из-за смерти Игната Петровича.

– Здравствуй, – Аля присела рядом с товарищем Федором, осторожно погладила пушистые головки одуванчиков. – Красивый венок.

– Нравится? – На бледных щеках парня загорелся румянец смущения. – Так вы это... – он смутился еще сильнее, потупил глаза, – так вы себе возьмите. Да? У вас волосы красивые, такие белые и длинные, вам с веночком будет очень хорошо. Возьмете? – Он смотрел на Алю едва ли не с мольбой, точно от ее ответа зависела вся его будущая жизнь.

– Конечно, возьму, – Аля надела венок.

– Красивая, – выдохнул товарищ Федор и потер заклеенный пластырем лоб.

– Болит?

– Не, уже не болит. Бабушка травку специальную дала попить, и все прошло. Только в голове шумит немного и спать хочется.

– Спать, наверное, хочется оттого, что ты ночью не спал? – осторожно поинтересовалась Аля.

– Я спал! – горячо возразил товарищ Федор. – Я только в самом конце, уже под утро, не спал, когда хозяина нашел... – он тихо всхлипнул. – Шел-шел, а он сидит весь каменный. Я сразу понял, что он мертвый уже, но все равно позвал. Думал, что если позвать, то он отзовется. А он не проснулся, потому что мертвый. Тогда я того, другого позвал, хотел, чтобы он мне помог, но он тоже не отозвался.

– Кого – другого? – сердце вдруг забилось часто-часто. Получается, что товарищ Федор кого-то видел на озере этим утром. Возможно, даже того человека, который напал на нее. – Там еще кто-то был, да?

– Кто там был? – васильковые глаза из небесно-прозрачных вдруг сделались мутными, как вода в Настасьиной топи. Аля едва удержалась, чтобы не отшатнуться, таким жутким стал взгляд товарища Федора.

– Ты же сам только что сказал, что звал кого-то, но он не отозвался, – шепотом сказала она. – Кого ты звал?

– Не помню, – парень виновато улыбнулся, и наваждение рассеялось, как предрассветный туман. – Со мной так часто бывает: я то помню, то не помню. Бабушка говорит, что я бедовый и что в голове у меня решето. А Игнат Петрович вправду умер? – спросил он без перехода.

– Умер, – Аля погладила товарища Федора по вихрастой голове. – Ты его очень любил, да?

– Любил, – парень кивнул. – Он меня никогда не обижал, говорил, что я особенный. Это он специально так говорил, чтобы я не расстраивался. Я же знаю, что никакой я не особенный – просто дурень деревенский. Меня, наверное, теперь из Полозовых ворот прогонят, – товарищ Федор достал из кармана галифе свой «документик», любовно погладил фотографию Штирлица. – Без хозяина я никому не нужен. Елена Александровна меня не любит, а она ж теперь главная стала. Или не она, а вы? – В васильковых глазах зажегся огонек надежды. – Вы же Игната Петровича внучка, а внучка – это же главнее, чем экономка, правда?

– Не знаю. – Аля пожала плечами, спросила: – Товарищ Федор, так ты совсем-совсем не помнишь, что делал этой ночью?

– Не помню, – он мотнул головой.

– И кого видел у озера, тоже не помнишь?

Ответить товарищ Федор не успел – сонную тишину заброшенного сада нарушил резкий окрик:

– Федор!

Они оба, и Аля, и товарищ Федор, вздрогнули от неожиданности.

– Федор, я же тебе велела лежать и не вставать! А ты что сделал, неслух?!

За разговорами Аля не заметила, как возле избушки появилась женщина. Лет ей, несомненно, было уже очень много, но назвать ее старухой не поворачивался язык. С виду еще крепкая, некогда статная и высокая, женщина опиралась на трость. Не какую-нибудь самодельную клюку, а элегантную, черного дерева, с инкрустированным серебром набалдашником. Трость эта никак не сочеталась с простой деревенской одеждой и низко повязанным черным платком, в искореженных артритом руках казалась чем-то чужеродным. Но впечатление чужеродности и неорганичности рассеивалось, стоило только посмотреть в лицо незнакомке. Лицо было волевое, несмотря на сеть глубоких морщин, все еще красивое – породистое. А синие, точно молодые васильки, глаза выдавали несомненное родство с товарищем Федором.

Аля торопливо встала, поздоровалась. Женщина осмотрела ее с ног до головы, задержала взгляд на перстне и только потом сказала:

– Значит, вот ты какая – Игнатова внучка. На мать свою похожа, такая же... – она нахмурилась, подбирая сравнение, – такая же неприкаянная.

Аля неприкаянной себя не считала, поэтому на такой вот нелестный отзыв отреагировала сдержанно, лишь чуть удивленно приподняла бровь.

– Красивая, что та русалка, – женщина подошла поближе, и теперь стало ясно, что хоть глаза у нее синие, как у товарища Федора, но синева эта другая: холодная и даже жестокая. – Красивая и опасная.

– Для кого опасная? – спросила Аля, вздернув подбородок.

– Для мужчин... для себя самой.

Интересный у них получался разговор – сплошные загадки да полунамеки.

– Как тебя зовут? – женщина вздохнула, устало оперлась на трость.

– Алевтина.

– Алевтина. Теперь понятно, почему он тебя так долго искал. Значит, Лидия имя-то поменяла.

– Кто такая Лидия? – несмотря на жаркий день, спине вдруг стало холодно.

– Ничегошеньки не знаешь, – женщина покачала головой. – Лидия – это мать твоя, Игнатова дочка.

– А почему имя другое? Чье имя?

– Твое. Тебя Анной звали. По крайней мере, Лидия всем так говорила. А теперь, оказывается, ты Алевтина. – По морщинистому лицу пробежала тень. – Значит, или обманула всех, или имя поменяла. Игнат, видно, поэтому тебя так долго найти не мог.

– Но ведь нашел. – Ох, не нравился ей этот разговор, и женщина тоже не нравилась. Странная она какая-то, недобрая. И мама странная. Получается, она ее не просто так бросила, она ее от деда прятала...

– Нашел. И печать Василискову, как посмотрю, передал, – женщина кивнула на перстень. – Только все равно опоздал, не сумел судьбу перехитрить. Нравится подарочек-то? – она улыбнулась, и от улыбки ее повеяло могильным холодом.

– Не нравится. – Точно обидевшись, змейка больно кольнула кожу. – Но снять не могу.

– И не сможешь. До тех пор, пока он сам свой подарочек не заберет, не снимешь.

– Кто – он?

Вопрос так и остался без ответа. Женщина резко отвернулась, склонилась над сидящим на крылечке товарищем Федором, погладила его по волосам, спросила:

– Болит, Феденька?

– Нет, – тот тряхнул головой. – Только спать хочется.

– Раз хочется, значит, поспи. Иди-ка в дом, а я тут с Алевтиной поговорю с глазу на глаз.