Король - Джон Норман

— Отложи свою сетку, — раздраженно произнес мужчина.

Горничная послушалась.

— Я совсем не знаю, как надо служить мужчинам, господин, — пробормотала девушка. — Я горничная дамы.

— Посмотри на ее портрет, — приказал мужчина.

Стоящий за спиной рабыни мужчина извлек откуда-то цветную миниатюру и приставил к лицу девушки.

Она побледнела.

Портрет был поспешно отодвинут.

— Ты горничная госпожи Паблении Каласалии, некогда принадлежащей к семейству Лариаля Каласалия.

— Нет, господин! — вскрикнула горничная.

— Ты всегда врешь свободным людям? — поинтересовался мужчина, сидящий на стуле.

— Простите меня, господин, — испуганно произнесла она.

— Мне точно известно, чья ты горничная, и именно поэтому тебя привели сюда, — сообщил мужчина.

Рабыня молчала.

— Она еще принадлежит к семье Каласалия?

— Нет, господин, — сказала горничная, с испугом глядя на портрет. — От нее отреклись.

— Но она получает содержание.

— У господина хорошие сведения. — Рабыня, умная и сообразительная девушка, поняла, что она оказалась в опасном положении, ибо не знала, что известно ее похитителям, а что нет. Значит, сообщая им неточные сведения или обманывая их, она подвергала себя риску. Ее уже поймали на обмане один раз. Это означало, что вторая ложь может стоить ей жизни.

Она заплакала.

— Посмотри еще раз на ее портрет, — приказал сидящий мужчина. — Смотри на него повнимательнее.

Рабыня взглянула на портрет сквозь слезы.

— Это и в самом деле твоя госпожа? Рабыня в отчаянии заломила руки.

— Заложи руки за спину и скрести запястья, — раздраженно приказал сидящий мужчина, — как будто они связаны.

Она послушалась.

— Раздвинь колени.

— Господин!

— А теперь скрести щиколотки, как будто они тоже связаны.

— Да, господин, — плача, ответила девушка.

— Это портрет твоей госпожи? — спросил сидящий мужчина.

— Но это рисунок! Это не фотография! — заплакала рабыня. — Я не могу угадать, моя эта госпожа или нет.

— Сходство портрета с твоей госпожой признали уже несколько человек, — сообщил сидящий мужчина.

— Кажется, это она, — кивнула рабыня. — Но это всего лишь рисунок, по нему трудно судить.

По знаку сидящего портрет убрали.

— Значит, ты думаешь, что женщина, изображенная на портрете, может быть твоей госпожой?

— Да, господин.

— Где сейчас твоя госпожа?

— Она… она нездорова… — начала рабыня. — Нет! Нет! Простите меня, господин! Ее нет в городе!

— Вот это уже лучше, — удовлетворенно произнес мужчина.

Рабыня дрожала. Очевидно, жилище госпожи Паблении уже обыскали.

— Это вы, господин, расспрашивали меня раньше? — вдруг умоляюще произнесла рабыня.

— Рассказывай, — жестко приказал сидящий мужчина.

— Вы — один из тех, кто пытался разузнать у меня сведения щекотливого свойства? — прошептала она нерешительно.

— Что? — изумился сидящий.

Мысли в голове изящной, рыжеволосой рабыни, сидящей в позе, указанной ее похитителями, стремительно неслись. Она чувствовала себя уязвимой и беспомощной, сидя на полу с раздвинутыми коленями и скрещенными за спиной руками. Если они все знают и теперь просто проверяют ее, а она солжет, они могут сделать с ней все, что угодно. Рабыням не позволено лгать, ослушавшихся могут постичь ужасные наказания. Рабыням следует говорить одну правду и ничего, кроме правды, надеясь на милость хозяев.

— Меня выспрашивали о самых интимных подробностях внешности моей госпожи, — произнесла рабыня.

— Как будто она могла быть рабыней?

— Да, господин, — с дрожью прошептала рабыня.

Сидящий мужчина издал восклицание, в котором смешались торжество и ярость. Рабыня испуганно потупилась.

— Когда тебя расспрашивали об этом? — спросил мужчина.

— Около двадцати дней назад, — ответила рабыня.

— И где теперь твоя госпожа?

— Яне знаю, господин! — честно ответила горничная. — За ней приехали мужчины и увезли ее в машине рано утром.

— Когда это было?

— Пятнадцать дней назад, — вспомнила рабыня.

— В канун Риссисовых календ?

— Да, господин, — вновь перепугалась рабыня.

— Как тебя зовут?

— Ника, господин, если вам угодно.

— Красивое имя.

— Спасибо, господин, — ответила девушка.

Сидящий мужчина подал знак тому, что стоял за спиной рабыни.

Рабыня почувствовала, как на ее лицо накинули полосу ткани.

— Не двигайся, — предупредил сидящий мужчина.

Рабыне завязали рот.

Она вздрогнула.

Затем она почувствовала, как легкие шелковые веревки охватили ее скрещенные запястья и щиколотки. Теперь она сидела на коленях, как прежде, только ее рот был завязан, а руки и ноги туго перехвачены веревками. Глаза рабыни над повязкой расширились от ужаса. Ее осторожно положили на бок. Она почувствовала холодное и влажное прикосновение к левому предплечью, а спустя секунду в ее тело воткнулась игла. Прозрачная жидкость из шприца влилась через иглу в ее руку.

Рабыня дико взглянула на сидящего мужчину, который склонился к ней. Отвернувшись, рабыня заметила у стены большой кожаный мешок, брошенный на пол.

— Ты отправляешься в путешествие, малышка Ника, — сообщил ей человек в маске.

Рабыня съежилась и через несколько минут потеряла сознание.

— Я опасаюсь самого худшего, — произнес Юлиан Аврелий, снимая маску.

— Что мы можем поделать? — переспросил Туво Авзоний. — «Наркона» вылетела пятнадцать дней назад. Сейчас она пересекла по крайней мере четыре границы. Радиосвязь без разрешения пограничных постов невозможна.

— Мы должны попытаться что-нибудь сделать, — сказал Юлиан.

— Для вылета следующего корабля требуется особое назначение, но даже в этом случае вылет состоится не раньше, чем через две недели.

— Он вылетит завтра, — решительно заявил Юлиан.

— Я буду готов, — произнес Туво Авзоний.

— Я тоже, — кивнул Юлиан.

— Вы не можете покинуть город, господин, — возразил Туво Авзоний. — Ваше отсутствие на церемонии будет оскорблением для императора.

— У меня есть преданные люди, — ответил Юлиан. — Если потребуется, я захвачу патрульный корабль.

— Мнимые рабы — давно известный маскарад шпионов, — покачал головой Туво Авзоний.

— Таких, которые могут остаться с мужчиной ночью, наедине, не вызывая подозрения? — добавил Юлиан.

Туво Авзоний побледнел.

— Мы должны опасаться не слежки, а убийства, — сказал Юлиан.

— Вы подозреваете Иаака?