Я — твоё солнце - Мари Павленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я люблю маму и поэтому изо всех стараюсь сделать нормальное лицо с признаками воодушевления, но правда сурова: йога не мой конёк.
До конца занятия оставалось полчаса, а мне уже надоело вертеть позвоночником, принимая позу трупа. К тому же меня одолевали не самые буддистские образы: схватить хоббита и заставить его съесть собственные ступни. Одним махом.
В конце занятия розовый хоббит предложил лечь на спину, вытянуть ноги, поднять их, перевернуться и дотянуться каучуковыми на сто процентов ступнями до пола за головой. Так лучше для кармы. Держимся, держимся, держимся.
Инет.
Оказалось, кое-кто не выдержал. И даже полностью сдулся. И тут — распродажа, закрытие магазина, от всего нужно избавиться, неслыханные цены.
В тишине спортивного зала раздался анальный рёв.
Протяжный.
Долгий.
И никто не засмеялся.
Бабули стойко держались, хотя, уверена, эту сфинктерную симфонию в до мажоре слышали все.
Сохраняй достоинство.
Достоинство.
Боже.
Мне нужна помощь.
Я повернулась к маме и увидела, как она в другом конце зала корчится в странных конвульсиях, как меняется её зажатое телом лицо. Она содрогалась и багровела, превратившись в живое воплощение помидора.
Это конец.
Я потеряла контроль над собой и разразилась безумным хохотом. Задыхаясь, я выкрутилась из позы, хотя все остальные держались, и рухнула на пол, любуясь потолком в попытках перевести дух.
Сопровождаемая недоумённым взглядом розового хоббита, я скатилась с коврика. Мама тоже вышла из позы, помогла мне подняться и, схватив сумки, потащила за собой. Так мы бежали и хихикали несколько километров. Слёзы от смеха ещё не высохли, когда мы добрались домой.
В итоге йога — это не так уж и плохо.
Глава двадцать вторая
Дебора принимает своих друзей такими, какие они есть (и иногда это полный отстой…)
Я никогда не переписывалась столько с отцом по СМС.
Он знает наше расписание — каждый день по минутам, рассказывает, что ел на обед, когда у него деловые встречи. Однако молчит о Бразильянке, то есть об Элизабет.
Теперь он живёт в одиннадцатом округе. Не очень далеко.
Накануне первого школьного дня после каникул мне позвонил Джамаль.
Он влюблён в этого мелированного блондина — вот почему от него не было новостей; но будем честны, со мной такое не то чтобы впервые. Я простила его, очень великодушно.
Блондина зовут Тео. Он отлично целуется, отчего Вселенная лучится счастьем.
Я была рада слышать ясный голос Джамаля.
Мы договорились пообедать вместе с понедельник, встречу с Элоизой придётся перенести.
Виктор с кем-то встречается.
Элоиза с кем-то встречается.
Джамаль с кем-то встречается.
Я одна в своём одиночестве.
Кстати, от Виктора новостей не было; пожалуй, он уже перестал думать обо мне. Хотелось бы прекратить грызть ногти каждый раз, когда вибрирует телефон. Прекратить воображать его губы, их прикосновения, прогулки, которые мы могли бы совершать вместе, походы в кино, и… хватит.
Чтобы успокоиться, я наблюдаю за Изидором. Один только вид этого пса способен вернуть меня обратно на землю.
Я предложила маме посмотреть «Молодого Франкенштейна». Мы умирали от смеха, пересматривая сцену со «свежим мертвецом» раз двадцать. Теперь у меня такая роль: смешить маму, заставлять её жить, переживать, проживать, поднимать со дна и тащить на берег, как те жёлтые деревянные манекены, на которых тренируются спасать утопающих.
Она взяла больничный, так что теперь ей придётся оставаться днём одной с Изидором.
А пока… Воскресенье, 22:56, и туман в голове.
Я зашла в свою комнату и тут же вышла.
Мама оторвалась от книги: она стащила у меня роман леди Легинс.
— Очень неплохая книга! Это тебе Карри посоветовала?
— Да, а Анастасия Вердегрис живёт в нашем квартале.
— Да ладно?! Круто!
Ущипните меня, мама только что произнесла «Круто!»
— Ты хотела что-то сказать?
— Да. Нет. То есть…
Что? Я боюсь, что ты примешься за старое?
— Не беспокойся, меня ждёт много дел.
Однако тревога была сильнее меня, так что левая бровь взмыла вверх.
— Уверяю тебя. Не волнуйся.
Я поцеловала маму в щёку.
Сорок пять минут спустя я уже собиралась выключать свет, как вдруг завибрировал телефон.
Элоиза.
«Ты можешь встать на полчаса пораньше? Я буду ждать тебя внизу, у твоего дома в 7:30. Можешь? Пожалуйста пожалуйста пожалуйста!!!»
«Что за срочность?»
«Не по СМС. Завтра. Умоляю тебя. Пжлста пжлста!»
«Придётся возместить ущерб за полчаса недосыпа, ты это понимаешь?»
«Спасибо-спасибо! Да! Стократно. До завтра. Спасибо. Я уже писала? Спасибо! Знаешь что? Спасибо! Чмоки-чмоки».
Изидор подождал, пока мама уснёт.
А потом, как и каждый вечер со вторника, едва услышав её храп, приволокся ко мне в комнату и рухнул в ногах на кровати, испустив довольный тяжёлый вздох.
Я собралась бесшумно: мама ещё спала. В последнее время она спит крепко из-за лекарств, но я всё равно не хотела рисковать и выскользнула из квартиры на ещё дремлющую лестницу.
Было так рано, что ещё не рассвело.
Я уже приготовилась встретиться с загорелой отдохнувшей козочкой, но, едва выйдя за ворота, нос к носу столкнулась с призраком Элоизы: бледным, размытым, бесформенным.
— Что случилось?
Я чмокнула её в щеку, но ответом мне были три ручья слёз, брызнувшие из глаз Элоизы. Она извергалась, как римский фонтан, со всех сторон, кудахтала, брызгалась — нескончаемый ужас. Неисправимая оптимистка умерла где-то глубоко в душе Элоизы.
Я втолкнула её в первое попавшееся на дороге к Питомнику кафе.
— Два виски! — закричала я.
Элоиза замерла.
— Шучу. Два кофе, пожалуйста!
Сработало.
Она разморозилась.
Не снимая пальто, Элоиза рухнула на диванчик, который жалобно скрипнул под ней, и взяла меня за руки.
— У тебя проблемы с мамой, папа — фанат Бразилии, Виктор с Сарой Бернар, всё такое… Дебора, я кое-что добавлю к этому списку. У меня тут катастрофа, конец моей жизни, конец моей молодости, смертельная опасность, которая растворяется быстрее кофе три в одном — короче, я по уши в дерьме…
— Кончай дурить, Элоиза, я ничего не понимаю.
— Я не дурю.
— Нет, дуришь! Ты тут целую клоунаду устроила!
— Да, но это неудивительно!
— Это ещё почему?
Официант поставил на столик две чашки кофе. Элоиза смотрела на меня, не двигаясь, подождала, пока тот уйдёт, потом вышла из оцепенения и снова разревелась.
— Блин, я не могу этого произнести, от одного только слова тошнит. Я разваливаюсь на части.
