Наследие белого дракона (СИ) - Лисовская Ада

— Я не понимаю, при чем тут я, — нахмурилась я, невольно замечая, как заострилось лицо Кайонела. Он серьезно смотрел на нас сверху вниз, и о чем-то усиленно думал. Уж не поверил ли он ей?! Ну какой я вестник смерти, милостивая Праматерь!

— Волосы её — в сумерках серебро, — прошептала старуха, приоткрывая сухие губы. — Водным потоком спадали до самых ниц. После неё — лишь пепел да выжженное нутро, — голос её становился тише, а глаза всё больше и безумнее. Теперь совсем тусклые. — Кровью окрасила стылую землю, слезами из древних, забытых в веках темниц.

— Что вы хотите этим сказать? — перебил Кайонел, когда старуха принялась самозабвенно раскачиваться, обнимая себя тонкими руками.

— Вестник должен умереть.

— Кто должен умереть? — подозрительно спросила я, когда старуха затряслась на месте, будто покачиваясь на ветру.

Драконица перевела на меня тусклые глаза и тихо засмеялась, а потом сделала шаг вперёд, но Кайонел перегородил ей дорогу.

— Вы не та, за кого себя выдаёте. Девушка не имеет отношения к этим бредням.

— Я? — на миг её взгляд стал рассеянным. — Возможно. Я не та. И ты не тот, кем притворялся с рождения, мой мальчик. И она не та. Все мы в нашем мире скрываем свою истинную сущность, и все делаем это по-разному. Но я ждала тебя веками, мой дорогой. Дай посмотреть…

Морщинистая рука Драмии потянулась к щеке Кайонела, и он позволил ей это. Она не та? Он не тот? Да они оба не в себе!

— Так кто же вы? — осмелилась спросить я, когда губы старухи коснулась мимолетная улыбка, и она убрала ладонь от лица дракона.

— В годы, когда мои волосы и глаза были полны пламени, — ответила она, трогая седую прядь морщинистой рукой. — А кожа упруга, как твоя, дитя, я была принцессой в императорском дворе, дочерью Драххтариуса. Имя моё было — Драмия. Дар мой был — зрение. Глаза, что могут читать души и проникать в них, видеть то, что будет и писать в них то, что должно. То, что грядёт. Видеть конец. И возрождение. Бесконечный цикл жизни и её безвременный крах.

Мурашки поползли по моей спине. Если она была так стара…

— Я видела тебя, — сказала она, обращаясь к Кайонелу. — Видела, но другим.

Не о Бэлморте ли она говорила? Я давно уже не понимала ее, поэтому просто стояла и слушала. Главное, чтобы не кинулась убивать «вестника».

— Каким же?

Старуха поджала сухие губы и покачала головой.

— Твоё рождение должно было быть иным. Оно запятнано. Грязью и кровью многих драконов. Отца твоего и матери твоей. Глупца, обручившего сердце своё с лгуньей, и красной девы.

— Кайонел, она пугает меня, — прошептала я, ткнув удивленного мужчину в бок. — Давай просто уйдём, видно же, что она не в себе!

— Я не уйду отсюда без реликвии моего императора, — отмахнулся Кайонел, прищурившись. — Не за этим я проделал такой путь.

— Он мёртв, хватит, — я ещё раз ткнула мужчину в бок, но получила такой предупреждающий взгляд, что тут же виновато опустила глаза и отошла на шажок назад. Но не слишком, боясь оказаться рядом с безумной старухой. Кайонел преуменьшал, когда сравнивал её с Графией. Но, быть может, в старости сестра Грувии тоже станет такой?

— Уже мёртв? — оживилась старуха, притянув руку ко рту и принявшись отгрызать ноготь на указательном пальце. — Поделом, я видела и это. И никто мне не верил. Всем им поделом. Драххова семейка, пусть все сдохнут. Одно огорчает, скоро сама помру и увижу этого слюнтяя.

— Не смейте так говорить о нем, — прорычал Кайонел, и старуха зашлась в таком смехе, что я подскочила на месте. Листва зашуршала где-то вверху и принялась осыпаться на наши головы, пока Драмия повизгивала, утирая слезы руками.

— Я такая негостеприимная, — хихикнула она, вмиг меняя выражение лица, и мечтательно посмотрела вдаль, раскачиваясь на пятках и сцепив руки за спиной. — Прошу в мою обитель, детки.

Детки. В моей голове тут же вспыхнул образ монстров, расползающихся из-под её седых волос в разные стороны. Детки! Так она называла их, а сейчас…

— Не сожру, — старуха появилась слева от меня и шепнула это на ухо самым доброжелательным тоном. — Мои детки спасали меня от одиночества, а сейчас в них нужды нет, не так ли? Развлеките старушку, а я послушаю о цели вашего визита.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Мне нужна реликвия, — вновь повторил Кайонел, сжимая свои пальцы на моем предплечье, словно боясь, что я снова исчезну, и Драмия нас разделит. — Отдайте мне её, и я больше никогда не потревожу вас. Никто из императорской семьи не узнает о вашем существовании. Клянусь Праотцом.

— Какая глупость — врать тысячелетней старухе, — хихикнула Драмия, щёлкая тонкими пальцами, на которых к этому моменту почти не осталось ногтей — она отгрызла их едва ли не под корень.

В глубине её тусклых, затянутых пеплом глаз загорелась последняя искорка, и они приобрели оранжевый оттенок. Огонёк за мутным стеклом.

Глава 28. Даруй кровь свою — и узришь кровь свою

Я и моргнуть не успела, как за спиной Драмии нарисовался ветхий домишка. Он был укрыт свисающими ветками иссохших деревьев, как одеялом. Подле него, по бокам, образовалась застывшая жижа той зелёной гнили, что сочилась из деревьев, но запаха совсем не было.

— Как он тут появился? — спросила я, рассматривая жилище драконицы. Что она жила здесь — сомнений не было. Дом был таким же странным, как и она сама. Казалось, поднимись ветер — и они свалятся оба. И покосившийся домик, и тонкая старуха.

— Он всегда был здесь.

Вопросы роились в моей голове, как стая насекомых. Плевать. Нужно просто переждать эту встречу.

— Скрасите дни старухи, детки? — спросила драконица, собирая перед нами дверную занавеску. По всей видимости, она совсем не боялась лесных хищников, раз не обзавелась крепкой дверью. Возможно, потому что хорошо знала, что самое опасное существо во всей округе — это она сама.

— Дни? Мы не планировали задержаться так надолго…

— Мирра, — оборвал Кайонел, одновременно с этим положив ладонь на моё плечо и покачав головой. Опять.

— Ты захочешь остаться и дольше, — старуха хихикнула, шаркая к шаткому деревянному столу посреди комнаты. Платье волочилось за ней вместе с длинными волосами, совсем потеряв свой вид: тосковало по молодой девушке, на чьем теле было ещё несколько минут назад. У ножки стола располагался низенький комод, погребенный под ворохом тряпья. Присыпанным то ли порошком из трав, рассыпанных старухой, то ли пылью.

О, а пыли здесь было достаточно. Зеленоватая, совсем как гниль снаружи, такого же глубокого насыщенного цвета, она собиралась на столе, на скрипучих досках пола и даже оседала полупрозрачным слоем на бумажках, раскиданных по всему дому.

Я остановилась напротив стены и прищурилась, пытаясь прочитать написанное на расклеенных по ней желтоватых пергаментах:

— Огонь — это свобода и искупление… — прочитала я, едва разбирая почти выцветшие каракули, а потом обратила взгляд на совсем свежие письмена.

Дитя пророчества на отчий трон взойдёт, В душе два дара обретёт. И в мир войдёт, с собою провожая Добро иль зло, мир сохранив иль бога ненависть собою пробуждая.

— Сожру!

Я взвизгнула: бледная ладонь драконицы впечаталась в стену, закрывая от моих глаз написанное на и заставив попятиться.

— Простите, — пискнула я, боясь разозлить безумную бабку.

— Ничего страшного, моя дорогая гостья, мой вестник смерти, — тут же мило улыбнулась она, по-доброму потрепав меня за щеку.

И я мученически застонала, опять услышав обидное прозвище, которым она меня одарила.

— К делу, — ворвался в странный разговор Кайонел. — Где реликвия?

— Та бесполезная бумажка? — чуть визгливо вопросила Драмия, приподняв белёсые брови. — Ты же знаешь, что она не откроется тебе, мальчик? Не озарит твои слепые очи древними знаниями богов.