Не горюй! - Мэриан Кайз

Я взяла дочку и положила рядом с собой в постель, прижав ее теплое маленькое тельце к груди. Мы немного полежали, подремали, послушали крики, доносящиеся из кухни. «Надо встать, — подумала я. — Кто знает, вдруг Хелен упомянет Адама до отъезда».

Но тут Кейт начала требовать, чтобы ее накормили, так что я вылезла из постели и оделась, едва не споткнувшись о валяющиеся на полу вещи. Потом мы вместе с Кейт спустились вниз.

Там продолжался спор.

Анна, мама и Хелен сидели за столом, заваленным мусором, оставшимся после завтрака, — пакетами из-под каши, чайными пакетиками, пакетами из-под молока и грязной посудой.

Мама с Хелен громко спорили. Анна туманно улыбалась и крутила в руках неизвестно откуда взявшуюся незабудку.

— Понятия не имею, где зеленый шарф и перчатки! — горячо утверждала мама.

— Но я же оставила их на холодильнике, — возражала Хелен. — Что ты с ними сделала?

— Ну. если бы ты не клала их на холодильник, а положила туда, где им место, сейчас бы ты знала, где их найти, — отвечала мама.

— Холодильник — как раз самое подходящее место, — заявила Хелен. — Я туда всегда все кладу.

— С добрым утром, — приветливо поздоровалась я.

Они меня полностью проигнорировали.

По непонятной причине дверь во двор была распахнута, и оттуда дул настоящий сибирский ветер. Дичь какая-то. Ведь в доме маленький ребенок. Да мы все простудимся и умрем!

Я быстро прошла к двери и, держа Кейт одной рукой, другой исхитрилась закрыть и запереть дверь.

— Зря ты это сделала, — мрачно заметила Анна.

Я удивленно взглянула на нее и решила вывести из транса (слишком рано даже для Анны).

— Почему? — спокойно спросила я. — Или Богородица накажет меня за то, что я закрыла ей доступ в нашу кухню?

— Нет, — ответила Анна, глядя на меня так, будто я совсем свихнулась.

Тут за дверью послышалась какая-то возня и бормотание: кто-то пришел в раздражение, обнаружив дверь закрытой.

Замечательный язык для Богородицы, доложу я вам!

Анна вздохнула, встала и открыла дверь.

В дверях стоял отец, которого почти не было видно из-за огромной охапки выстиранного белья.

— Кто закрыл эту проклятую дверь? — прокричал он сквозь груду джинсов и свитеров. — А, это твоих рук дело! — прошипел он, обращаясь к бедняжке Анне, которая стояла, положив руку на дверную ручку.

— Нет, папа, это я закрыла, — поспешно вмешалась я, а то нижняя губа Анны уже начала дрожать и она была готова расплакаться. — Нам было холодно, — попыталась я объяснить, когда отец направил на меня свой гневный взгляд. — Не потому, что я хотела оставить тебя снаружи.

Господи, что за компания невротиков! В сравнении с остальными членами моей семьи я была просто образцом нормальной женщины.

— Ясно, — сказал папа и швырнул охапку белья на стол, не обратив внимания на грязь и мусор. — Что из этого тебе нужно?

— Ох, Хелен, почему ты такая вредная? — вздохнула мама. — У тебя полная комната одежды, но тебе требуется именно та вещь, которая либо стирается, либо сушится.

Хелен по-кошачьи улыбнулась. Ей нравилось, когда говорили, что она вредная. Тогда она чувствовала свою власть.

Выбрав из кучи одежды на столе несколько предметов, она протянула их отцу.

— И что мне с ними прикажешь делать? — изумленно спросил он.

— Но их надо погладить! — не менее изумленно сказала Хелен.

— Погладить? — удивился отец. — Кто же, по-твоему, их должен гладить? Я?

— Ты ведь не собираешься послать меня в Белфаст в мятых шмотках? — возмущенно спросила Хелен. — Я не могу ходить по Белфасту и выглядеть как бомжиха. Они решат, что все католики неряхи и грязнули.

— Правильно, так оно и есть! — закричал папа, выставив вперед руки, словно защищаясь от ее страстного воззвания.

Бедняга! У него не было ни малейшего шанса.

Все понемногу успокоились, начали жевать тосты, запивая их кофе, и беседовать — хотя назвать это беседой можно было лишь с натяжкой.

— Догадайтесь, с кем я буду жить в Белфасте? — нараспев спросила Хелен.

Я хорошо знала этот ее невинный тон и сразу заподозрила неладное.

— С кем? — спросила Айна.

— С протестанткой! — таинственно сообщила Хелен.

Мама продолжала спокойно пить чай.

— Мам, ты слышала, что я сказала? — надула губы Хелен. — Я буду жить с протестанткой.

Мама невозмутимо взглянула на нее.

— Ну и что?

— Но разве мы не ненавидим всех протестантов?

— Нет, Хелен, мы никого не ненавидим, — объяснила ей мама так, будто разговаривала с четырехлетним ребенком.

— Даже протестантов?

Хелен обязательно хотелось затеять ссору.

— Да, даже протестантов.

— Но вдруг мы попадем под их влияние? Станем странно себя вести и начнем возиться с составлением букетов…

Хелен где-то набралась отрывочных сведений насчет того, что представляют собой протестанты, и получилась чудовищная смесь Вельзевула и мисс Марпл. Разумеется, у них рога, копыта на ногах и огонь изо рта. К тому же они делают свой собственный джем.

— Ну и что? — ничуть не испугалась мама.

— Вдруг я никогда больше не буду ходить к мессе? — попыталась напугагь ее Хелен.

— Но ты и так не ходишь, — удивилась Анна.

К счастью. Кейт, почувствовав плохое настроение присутствующих, принялась орать, как иерихонская труба. Я поняла, что ее ждет успешное дипломатическое будущее или работа в ООН.

Все кинулись греть ей бутылку, Анна и Хелен едва не сбили друг друга с ног. Папа занялся доставанием гладильной доски и демонстративно начал гладить, так усердно нажимая на кнопку «пар», что кухня вскоре стала напоминать сауну.

Мама некоторое время сидела не шевелясь, будто была сделана из камня, но потом начала убирать со стола и с мрачным видом вышвыривать надкусанные остывшие тосты в мусорное ведро.

А жаль, потому что я любила холодные тосты. Но у меня хватило ума не переходить дорогу своей матери вскоре после того, как ее известили, что одна из ее дочерей не будет больше ходить к мессе.

Даже если эта дочь — не я.

Ситуация постепенно нормализовалась, но Хелен не могла долго пребывать в спокойном состоянии.

— Интересно, как будет в Белфасте? Вдруг меня убьют? — принялась она размышлять вслух. — Под пулю попаду, или бомба взорвется? Очень может быть, что вы видите меня в последний раз.

Мы все обалдело уставились на нее. Даже Кейт замолчала.

Нет, разумеется, так нам повезти не может!

— Или меня похитят, — мечтательно продолжала она. — Как Брайана Кинана. У него тоже есть две страшненькие сестренки, хотя у меня их целых четыре, — торжествующе закончила она, довольная тем, что обнаружила сходство между собой и жертвой похищения.

— Они не страшненькие! — возмутилась мама.

— Спасибо, мам, — сказала я и ехидно улыбнулась Хелен.

— Да не о тебе речь, — раздраженно заявила мама. — Я говорю о сестрах Брайана.

— Вот как… — расстроилась я.

Хелен все еще болтала насчет похищения, и мое сердце истекало кровью от жалости к воображаемому похитителю.

Любой, рискнувший похитить Хелен, будет убежден, что его подставили. Что она представляет собой некое тайное страшное оружие, присланное из стана врага.

Ее нельзя было ничем напугать.

Хелен вернется домой целой и невредимой, не только с выплаченными за нее деньгами, но и с запиской, в которой террористы выразят сочувствие ее семье.

Но наконец она ушла. Какой-то несчастный идиот по имени Энтони будет иметь сомнительное удовольствие ехать с ней три часа в одной машине до Белфаста.

Об Адаме Хелен не сказала ни слова.

Чтоб ей пусто было!

Кто знает, может, и он едет в Белфаст. Или уже там…

А может, все телефонные линии в его районе вышли из строя и он поэтому не звонит мне? Или он попал под велосипед и лежит в госпитале с различными травмами?

Но, самое главное, он мне не позвонил.

И не позвонит.

Что же мне теперь делать?

Самое удивительное, я практически не вспомнила Джеймса ни разу за последние два дня. В голове у меня был только Адам, Адам и Адам. Точно так же, как стюарды на тонущем «Титанике» больше беспокоились о переполненных пепельницах в баре, чем об огромной дыре в корпусе судна, через которую тоннами поступала вода, так и я волновалась о незначительных вещах, забыв о главном.

Иногда так легче жить.

Ведь я ничего не могла поделать с огромной дырой, тогда как вытрясти пепельницы было в моей власти.

Такая вот аналогия.

В результате такого моего настроения я весь вторник проболталась дома. Я тосковала, не находила себе места и все воспринимала трагически. Позвонила ли я Джеймсу? Простите, но нет. Я страдала от приступа жалости к себе.

Видит бог, я не пыталась себя оправдать.

Но я пребывала… в жуткой депрессии, черт бы все побрал!

20

На следующий день мне лучше не стало.

Вы когда-нибудь видели человека, который практически умирал от жалости к себе?