Грех Кабила - Иман Кальби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Она была гадким утенком. Высокой и угловатой. Но в глазах сверстников ей все равно не было равных. Теперь же она способна пленить любого. Будьте осторожны, родители…»
Посмотрела в третий раз на красную помаду. Идеальная аккуратная красная головка зазывно манила обрисовать четкие контуры ее от природы пухлым губкам, но сегодня она не хотела ярких губ. Глаза, вот на что она сделает акцент. Сегодня ей хотелось войны, боя, боли. Не своей. чужой. То самое чувство, когда достаточно сатисфакции просто от самого факта, что можешь сделать кому-то так же плохо, как сделали тебе. Нелепое, эгоистичное, немудрое чувство. И тем не менее, оно нам так характерно.
Вытащила из косметички сурьму. Невольно усмехнулась, вспоминая одну из старинных легенд Востока. Оказывается, дошедшая до нас традиция древних народов, населявших «землю обетованную», окрашивать свои глаза в черный цвет была мотивирована желанием скрыть портал в душу. Темный цвет- цвет защиты и безмолвия. Он оберегал «зеркало души» от злых духов, которые, раз отразившись в сознании даже самого чистого и хорошего человека, могли изменить его безвозвратно. Успел ли злой дух тронуть ее душу? Начала ли она чернеть подобно тому, как сейчас окрашивала в иссиня-черный цвет сурьма ее веко, сливаясь с черными густыми ресницами в танце красоты? Эта красота была роковой. Не той, что умиляла чистотой и невинностью. Она могла бы испугать, заманить, погубить…
Ей предрекали стрелять глазами в сердца мужчин, околдовывать, завораживать, а она… «Синий чулок»– правильно дал ей определение Тарик. Она чувствовала, что почти проиграла, что почти сдалась. Нет смысла больше терпеть этот цирк. Она не сможет. Не быть ей правительницей Кабилии…
Серебристый шелк нежно обнимал стройный стан. Тонкие бретели цеплялись за точеные плечи с изящными косточками.
Если бы сейчас у нее спросили, для кого она оделась, честный ответ был бы многозначительным. Сегодня и сейчас дело было не только во внимании Сами, которое раздражало и притягивало одновременно, не только в Агиласе, о котором все мысли последние месяцы, не в Тарике, в котором она продолжала невольно пытаться найти хотя бы зачатки мужественности… Вопрос был в ней самой. Женщине нужно и важно быть красивой и желанной прежде всего в своих глазах. Иногда достаточно просто знать, что ты хороша, чтобы не потерять веру в себя. А еще… Еще это был последний бой перед тем, как… сдаться?
Принцесса Эмиратов, внучка двух великих исполинов своего времени- легендарного Шерифа Макдиси, основателя Эмиратов, и Васеля Увейдата, основателя современной Сирии, сдается? Она никогда не проигрывала. С самого детства. Конкур, шахматы, балет, теннис… Элисса была первой во всем. Амбиции и тщеславие в ее случае казались не пороком, а данностью от природы, но… Злой рок судьбы ударил там, где она этого ждала меньше всего. Эту битву, битву женщины, жаждущей личного счастья, судя по всему, она проиграла.
И дело было даже не в том, что она должна вернуться домой, как побитый пес. Она прекрасно знала, что родители примут в любом случае. Просто… Просто она понимала суровый нрав Востока и остроту языков населявших его людей. «Брошенка», «порченая», «бракованная принцесса», «принцесса без чести», «кто подберет объедки за кабилами»… Она осознавала, в какую грязь ее окунут, злопыхая и злорадствуя. Едва ли ей теперь будет светить роль первой леди в каком-нибудь государстве. Свободно жить ей тоже не позволят. Так каков удел? Идти второй женой? Третьей, четвертой? Выходить замуж за старого вдовца? Оставаться одной и точно так же, как сейчас, коротать холодные вечера в одинокой постели?
Возможно, ее рассуждения могли бы показаться странными европейскому сознанию, но Элисса не была европейкой, пусть ей так сказочно шли их наряды. Она мыслила критериями Востока, она всю жизнь росла в парадигмах того, что выгоднее для династии и что могло бы больше укрепить власть. Кто-то назвал бы это оковами. Для нее это была ее стихия, ее реальность. В голове крутились слова Мейзы – «Власть не имеет права на любовь»… А ведь и правда. Она просто жила все эти годы под дурманом любви ее родителей, которая стала исключением в этом жестоком и лукавом мире. Её мире. Другого у неё не было и быть не могло…
Когда она спускалась вниз, с небольшим, в пределах нормы в пятнадцать минут опозданием, тонкие, как спицы, каблуки почти не стучали. Они были едва заметны. Лишь создавали ощущение невесомости и легкости ее точеным ножкам. Распущенная копна густых волос, маленький клатч размером с телефон в руках в тон. Шлейф любимых духов с нотками пачули и муската, отсылавших к родным воспоминаниям о доме в Аравии и потому придававший уверенности…
Они смотрели на нее. Все до единого. И удивленный муж, и новоявленный ухажер, и заклятые подружки, и завистливая Залия, и непонятная Мейза. И Он. Смотрел. Чувствовала на себе его взгляд, но не могла позволить бросить встречный, чтобы только понять, что он вкладывал в свой…
Ужин был красивым. Утопающие в изысканном убранстве столы, утонченное меню с удивительными сочетаниями блюд, легкая музыка с арабскими вариациями на инструментальный лад на заднем фоне. Агилас, как всегда, умел удивлять. И даже тем, что Залия, казалось, все больше входила в кураж, возвышаясь над самой собой, серьезно примерив роль хозяйки. Снова ее место по правую руку от главы стола, в то время, как Мейза сидит напротив- да, пусть это место почетно… Но почему тогда любовница принимает комплименты за мероприятие как главная здесь, почему умничает по поводу меню и выбора музыки…
– Господа, прошу вас отведать удивительный десерт- мусс из верблюжьего молока. Наивкуснейшая субстанция, нужно сказать. Элисса, это комплимент для Вас. Молоко привезли только сегодня утром с самого Аравийского полуострова,– продолжала сладко верещать Залия, комментируя все происходившее за столом.
– Не стоило беспокоиться,– пресно ответила Элисса,– подобного рода блюда – скорее дань экзотике. Настоящая пища аравийцев очень аскетична…
– О, да! Мы знаем эти прекрасные истории о трудном прошлом бедуинов Аравии, на головы которых полились по воле Аллаха потоки богатства и изобилия в виде нефтедолларов,– продолжала Залия слегка саркастично, что неимоверно задевало Эли.
Слава Всевышнему, они уже доедали десерт. Значит, скоро этот цирк завершится. И почему она решила, что получит
