История Португалии - Жозе Эрману Сарайва

Образованные люди осознавали это различие и гордились им. Составной частью гуманистического сознания является идея odi ргоfanum vulgus, презрение к простонародью, чувство превосходства по отношению к культуре, продолжавшей изъясняться на народном языке. С этого момента культура начинает приобретать роль социальной границы, но это культура, фундаментом которой является латинский язык, а следовательно, требующая долгого обучения. Однако система школьного образования не претерпела соответствующих изменений; единственным важным новшеством было открытие в середине XVI в. иезуитских колледжей, фактически имевших монополию на доуниверситетское образование. Образованное общество дистанцируется, таким образом, от народа, и культура становится привилегией элиты.

Инквизиция

Когда Португалия вошла в европейское культурное пространство, Европа была разделена на два враждебных идеологических блока — консервативный, католический, верный папской власти и реформистский, восставший против римского диктата.

Этот великий конфликт имел в основе социально-экономические условия, но проявлялся в форме культурной проблемы. Одной из первых стычек стала дело Рейхлина: спорили о том, следует ли сжечь иудейские книги (как направленные против католической веры) или сохранить их (как полезные для культуры). Именно через книгу, через памфлет и даже через песню, идеи освобождения от религиозного мышления распространялись в университетских городах, центрах мануфактурного ремесла и среди беднейших слоев духовенства. Люди ручного труда легко принимали точки зрения, которые казались им дорогой к свободе. Проповедь Лютера в Германии в итоге привела к развязыванию открытой войны между двумя Европами.

Географическое положение, социальный состав, экономические и политические условия (Жуан III был шурином Карла V, одной из главных политических фигур Европы, верной Риму) привели к тому, что Португалия примкнула в этом конфликте к антипротестантскому блоку. Репрессии начинаются в Португалии в том же году, что и во Франции, — в 1534-м. Но в Португалии почти полностью отсутствовали мотивы для репрессий. Лишь в очень слабой форме проявляла себя лютеранская ересь. Ее можно было обнаружить в идеях того или другого клирика, увлеченного новшествами, в чтении той или иной запрещенной книги, но она никогда не становилась проблемой для единства вероучения. Поэтому объект репрессий контрреформации в Португалии был заменен другим: это был еврейский вопрос.

Вопрос существовал реально. Многие иудеи, насильственно обращенные в христианство, оставались в глубине души иудеями, хотя внешне отправляли ритуалы христианского культа. Однако отправление иудейских обрядов тем, кто однажды был крещен рассматривалось как грех отступничества, наказывавшийся смертью и конфискацией имущества. Этот аспект приобрел большое значение, когда обострились экономические трудности государства, потому что многие лица еврейского происхождения были обладателями больших состояний. Преследование криптоиудаизма (то есть тайного иудейского культа) могло стать удобным источником дохода.

В 1531 г. Жуан III попросил у папы разрешение для организации в Португалии инквизиции. «Новые христиане» мобилизовали все свои экономические возможности, чтобы помешать этому, утверждая, что целью является просто ограбить их. Сохранилось много документов об этой дипломатической борьбе, и их прочтение заставляет признать правоту евреев: вопрос о конфискации имущества играл ключевую роль.

Булла об инквизиции была дана в 1536 г., хотя уже в 1534 г. в Португалии имелся инквизитор, и именно к этому году относится процесс против Жила Висенти. Первое аутодафе было проведено в 1541 г. За сто сорок три года, вплоть до 1684 г. было сожжено 1369 человек. Затем ритм репрессий понизился, но казни продолжались до времен маркиза Помбала. Наибольшее количество приговоренных к смертной казни — лица, обвиненные в иудаизме, но есть также много приговоров за колдовство и разврат.

Костры стали наиболее знамениты среди многих средств, применявшихся инквизицией; и до сих пор вызывают наибольший ужас. Но существовали и другие, менее заметные аспекты, имевшие не менее существенные последствия: масштабы доносительства и интеллектуальная цензура.

Донести о преступлении против веры считалось религиозным долгом, тем более в эпоху глубокой религиозности. Религиозный долг превосходил любой другой. Верующий был таким образом обязан сообщать о любом факте или о признаках, которые могли, по его мнению, свидетельствовать о практике иудейства или о неуважении к вере. Были доносы по незначительным поводам (например: боцман на корабле в отчаянии от отсутствия ветра произнес ругательство в адрес святого), и были ложные доносы из зависти, мести или ревности. Но самое важное — это само включение обязанности доносить в число обязанностей человека перед Богом; донос перестал быть грязной и одиозной подлостью, будучи провозглашен подвигом благочестия. Вся страна была глубоко религиозна, и потому в течение двух веков страна служила полицией сама себе. Это была самая длительная и масштабная полицейская операция в португальской истории, в ходе которой каждый жил между долгом донести и страхом стать объектом доноса. Это объясняет исключительно большое число процессов, документы которых дошли до наших дней: более двадцати тысяч, с учетом того, что многие были утрачены.

Интеллектуальная цензура имела три аспекта:

а) Запрет иметь у себя и читать книги, включенные в «Индексы», то есть списки отечественных и зарубежный произведений, которые инквизиция считала еретическими. Все их имеющиеся экземпляры подлежали сдаче самими владельцами либо арестовывались везде, где бы их ни находили; сожжение книг было одной из составных частей торжественной церемонии аутодафе.

б) Контроль за книжной торговлей и ввозом книг из-за границы; книжные лавки часто проверялись, а все корабли, входящие в порты, подвергались досмотру.

в) Установление предварительной цензуры «Святой службы» в отношении всего литературного творчества в стране. Только проверенные и дозволенные произведения могли печататься. В права цензуры входило исправление текста, исключение или изменение всего, что казалось цензорам неуместным. Второе издание «Лузиад» вышло со значительными купюрами.

Правила инквизиции применялись со всей строгостью. В стране, где государственные учреждения всегда характеризовались плохой организацией и неэффективностью, «Святая служба» представляла собой удивительное исключение. На протяжении части XVI и всего XVII в. инквизиции удавалось удерживать португальскую культуру в изоляции от европейских процессов развития идей, развития, которое как раз в эту эпоху было весьма интенсивным и творческим. Широкому и открытому потоку восприятия идей эпохи гуманизма пришла на смену тонкая струйка рискованной идейной контрабанды. Но помимо внешних мер изоляции были важны и меры внутреннего воздействия. Каждый автор знал, что между ним и печатным станком стояла инквизиция, что первым его читателем станет цензор. Рисковать не имело смысла, и действительно, очень немногие рисковали. Литературное творчество отходит в этот период от всего, что могло вызвать проблемы. Культура переходит от идей к словам. Стиль отражает эти перемены: развивается своеобразное плетение стилистических кружев, за которыми мысль теряется среди двусмысленностей, всегда позволяющих утверждать, что подразумевалось вовсе не одно, а другое. Но основными темами станут те, которые не подразумевают риска: рассуждения об ангелах и святых, назидательные и хвалебные тексты.

Какие следы оставила эта длительная и глубокая репрессивная деятельность в характере португальцев и последующем развитии страны? Мыслители XIX в. видели в ней основную причину упадка Португалии. «Могила нации» — знаменитое выражение, использованное Антеру ди Кенталом в своей знаменитой лекции об упадке народов Пиренейского полуострова. Но это слишком простое объяснение. За сто лет до того Помбал утверждал, что «могила» была в другом, — он указывал на деятельность иезуитов. Но последние были единственной силой, как-то ограничивающей диктат инквизиции. На самом деле появление и деятельность «Святой службы» уже сами по себе были признаком упадка и продолжали более раннюю линию нетерпимости, проявлявшуюся, например, в антиеврейской политике Мануэла I. Деятельность инквизиции могла развиваться без внутреннего сопротивления, так как не существовало экономически и духовно независимого среднего класса, и такая ситуация также сложилась намного раньше. Поэтому не следует видеть в инквизиции причину кризиса. Но эта организация институционализировала и распространила дух нетерпимости, являющийся дурной стороной характера португальца. Она организовала и морально оправдывала доносительство и культурный геноцид, возникший, как мы видели, вместе с независимым государством. И из-за нее этот дух сохранялся, как непогашенный огонь, с каждым порывом ветра истории вновь разгораясь доносами, преследованием за убеждения и кострами.