У каждого свое проклятье - Светлана Демидова

— Не знаю, — покачал головой Саша.

— Неужели никогда не задумывался? — удивился Борис.

— Я об этом задумался только после смерти сестры Татьяны, — ответил Александр. — Она последнее время, как ты, наверно, знаешь, находилась… не дома… Честно говоря, я никогда не интересовался здоровьем сестры, потому что у меня о ней с детства сохранились самые тягостные воспоминания. Что там говорить… Она была настоящей… классической сумасшедшей, которая временами впадала в буйство… Так что, когда родители наконец убрали ее из дома, я только обрадовался. Перед смертью мать сказала мне, чтобы я о Татьяне не беспокоился, хотя я, честно говоря, беспокоиться и не собирался… В общем, мама сказала, что содержание Татьяны оплачено пожизненно.

— Пожизненно? — удивилась Марина. — Разве она находилась в частной лечебнице? В государственной вроде бы таких людей содержат бесплатно…

— Я тогда даже думать не хотел о Татьяне, потому что у меня всегда хватало забот с сыновьями. Ну, заплачено и заплачено. Отлично, что на меня не вешают еще и сбрендившую сестрицу. Когда Татьяна умерла, мне позвонили оттуда, где она находилась. Оказалось, что она жила не в медицинском учреждении, а в частном доме за городом. Люди, которые за ней ухаживали, помогли и с похоронами, а потом отдали мне договор моих родителей с ними. Я сразу удивился сумме и подумал о том, что за такие деньги смог бы вылечить своих сыновей за границей…

— За границей так же трудно вылечить от наркотической зависимости, как и здесь…

— Деньги, Марина, были большие… очень большие…

— Сашка! Откуда у твоих родителей эти деньги и изумруды с бриллиантами? — спросил Борис.

— Не у кого теперь спросить, Боря…

— И ты никогда не слышал в семье разговоров о деньгах и драгоценностях?

— Никогда не слышал.

— Ни намека?

— Лишь однажды… это я уже потом вспомнил… когда призадумался о родительском богатстве… Так вот: однажды Татьяна… она тогда еще была дома… ужасно бесновалась и кричала с настоящей пеной у рта, что все мы прокляты и что не будет нам ни дна ни покрышки… Танька всегда выкрикивала что-нибудь несуразное, всего и не упомнишь, но этот момент четко запечатлелся в моей памяти. Мне было тогда лет двенадцать. Она вцепилась мне в волосы и, таская меня за них по квартире, орала, что и я, маленькая грязная свинья, тоже проклят, проклят, проклят… Татьяну от меня еле отцепили и именно после этого случая увезли из дома.

— И ты, конечно, не спросил у родителей, что она имела в виду, — догадался Борис.

— Если бы у тебя была сумасшедшая сестра, ты тоже старался бы поменьше говорить о ней и особенно о той галиматье, которую она регулярно несла, — горько усмехнулся Александр. Он еще раз оглядел серьги с ожерельем и сказал: — Безусловно, это гарнитур. Так вы, стало быть, только из-за этих украшений и пришли?

— Не совсем, — покачал головой Борис, — хотя они конечно же со всем этим связаны. — И он пересказал Александру все, что они затеяли выяснить.

Когда Борис закончил, Саша некоторое время молча переваривал услышанное, а потом задумчиво проронил:

— То есть вы считаете, что действительно имеет место какое-то проклятие…

— Иначе просто невозможно объяснить трагическое невезение семейства Епифановых из поколения в поколение, — сказал Борис.

Саша вскочил со стула и несколько раз прошелся по комнате. И его жена Лена, и Борис с Мариной следили за ним с таким напряженным вниманием, будто от его метания по комнате зависело что-то жизненно важное для всех четверых. Александр еще раз прошел до окна и обратно и опять проронил в пространство:

— Неужели Татьянины вопли не были полным бредом?..

— Скорее всего, она действительно слышала какой-то разговор ваших родителей, которые могли не стесняться ее, поскольку считали, что больная девочка все равно ничего не поймет и не запомнит, — предположил Борис.

— Может быть, ее и убрали из дома не столько из-за того, что она вас, Саша, таскала за волосы, сколько за то, что могла разгласить семейную тайну? — добавила Марина.

— Тогда вполне возможно, что нечто важное она могла сказать, находясь в том доме, где за ней ухаживали, — вступила в разговор до сих пор молчавшая Лена. — Может быть, есть смысл поговорить с теми людьми, которых наняли родители для ухода за дочерью? Они тоже могли слышать от нее какие-нибудь шокирующие заявления. Вдруг вспомнят?

— Не знаю… — растерянно проговорил Саша. — Я даже не могу представить, под каким соусом попросить их удариться в воспоминания. К тому же… — Он вскинул глаза на Бориса, потом перевел их на Марину, на жену и спросил: — Неужели мы с вами, цивилизованные люди с высшим образованием, станем серьезно относиться к каким-то проклятиям!.. Согласитесь, это как-то…

— Брось, Сашка! — перебил его Борис. — Когда ни в чем не повинные дети умирают один за другим или пропадают, как ваши… уж простите, что напоминаю… поневоле поверишь в любую бредятину! Ты прикинь, Саш! Если ваши с Еленой сыновья так и не выкарабкаются из трясины и что-нибудь случится с Мариниными детьми… не дай бог, конечно… род Епифановых совершенно бесславно закончит свое существование. Хотя ты Епифанов только по бабке, все равно должен понимать, что, если проклятие действительно имело место, твоим детям не выжить!

Кое-как крепившаяся Лена не выдержала, закрыла лицо руками и, вздрагивая всем телом, заплакала.

* * *

В поселок Прибытково под Петербургом, где провела часть жизни безумная Татьяна, с Александром поехала Марина. Борис не смог отпроситься с работы, а тянуть с выяснением интересующего всех вопроса не хотелось.

Дом бездетных супругов Пироговых был самым большим в поселке, выстроенным из белого кирпича, с узорами елочкой из красного кирпича. Двор был обнесен оградой, тоже искусно, с ажуром, выложенной из белого и красного кирпича.

— На родительские деньжищи отгрохали, не иначе, — неприязненно бросил в пространство Александр.

— Я бы на вашем месте радовалась тому, что была избавлена от сумасшедшей, — сказала Марина. — Если она, конечно, действительно была сумасшедшей…

— Не сомневайтесь, — усмехнулся Александр и нажал кнопку звонка, чернеющего на одной из белокирпичных колонн, на которой была укреплена массивная металлическая калитка.

Через некоторое время на крыльце появился пожилой, не в меру тучный и совершенно лысый мужчина в мешковатых джинсах и фланелевой рубашке в клетку. Он вперевалочку прошелся по мощенной все тем же кирпичом дорожке к калитке, открыл ее и с удивлением воскликнул:

— Александр Иванович?! Какими судьбами?!