Наполеон и Мария-Луиза - Ги Бретон

Наутро следующего дня Наполеон отправил Бекера попросить у Правительственной комиссии, возглавляемой Фуше, разрешение выехать в Рошфор, где он намеревался сесть на корабль, отплывающий в Америку.

В ожидании ответа он уселся с Гортензией на скамейку в парке и снова углубился в воспоминания.

– Бедная Жозефина, – сказал он. – Не могу привыкнуть к тому, что ее здесь нет. Мне все время кажется, что я вижу, как она выходит на аллею и срывает одну из роз, которые она так любила.

Гортензия заплакала. Он взял ее руку в свои ладони и продолжил:

– К тому же сейчас она была бы счастлива. У нас был только один предмет ссор: ее долги, за что я ее поругивал. Она была женщиной в полном смысле этого слова. Подвижной, живой, сердечной… Скажите, чтобы мне сделали ее портрет в медальоне…

Вечером возвратился Бекер. Правительство разрешило Наполеону выехать в Рошфор, но запретило подниматься на борт корабля прежде, чем ему пришлют паспорт. Фуше этим решением убивал сразу двух зайцев: убирал бывшего императора подальше от Парижа и делал его пленником в Рошфоре.

Наполеон почувствовал ловушку.

– В таком случае я никуда не поеду, – сказал он.

И отправился принять мадам Дюшатель, которая, заливаясь слезами, приехала, чтобы в последний раз доказать ему свою верность. Тронутый этим, он увлек ее в одну из комнат, где смог пылко выразить ей свою признательность…

27 июня, в то время как английские и прусские войска приближались к Парижу, Наполеону нанес визит барон де Меневаль, привезший с собой маленького Леона, сына, которого произвела на свет в 1806 году Элеонора Денюэль де Лаплень.

Вот как Гортензия описала эту сцену:

«В полдень император прислал за мной. Он был в своем садике с человеком мне не известным и с ребенком, которому на вид было лет девять-десять. Отведя меня в сторонку, император сказал:

– Гортензия, взгляните на этого ребенка. На кого он похож?

– Это ваш сын, государь. Это – портрет короля Римского.

– Вы так полагаете? Что ж, пусть так. Хотя я никогда и не считал, что у меня нежное сердце, но при виде его почувствовал волнение. Вы явно в курсе относительно его рождения. Откуда вам это стало известно?

– Сир, об этом очень много говорили в народе. А эта схожесть подтверждает мне, что люди были правы.

– Признаюсь вам, что я очень долго сомневался в том, что он – мой сын. Однако же я поместил его в один из парижских пансионов. Человек, который взял на себя заботу о нем, написал мне, чтобы узнать о моих намерениях относительно его дальнейшей судьбы. Я пожелал увидеть его, и его сходство с моим сыном меня поразило.

– Что вы намерены с ним сделать? Сир, я с удовольствием позабочусь о нем, но не кажется ли вам, что это может дать пищу для сплетен обо мне?71

– Да, вы правы. Мне было бы приятно знать, что он при вас, но злые языки не преминут сказать, что он – ваш сын. Когда я обоснуюсь в Америке, выпишу его к себе.

И тогда он вернулся к человеку, ожидавшему поодаль. Я подошла к этому ангельски красивому мальчику. Я спросила у него, доволен ли он своим пансионом и как он развлекается. Он ответил, что в последнее время его товарищи по пансиону стали драться между собой и разделились на две партии: одни звали себя бонапартистами, а другие – бурбонистами. Мне захотелось узнать, в какой партии был он.

– В партии короля, – сказал он мне.

А когда я спросила – почему, он ответил:

– Потому что я люблю короля и не люблю императора.

И я поняла, что он даже не подозревает о своем происхождении и не знает, с кем приехал повидаться. Мне его позиция показалась до того странной, что я спросила его о причинах нелюбви к императору.

– Причин никаких нет, – повторил он мне, – разве только то, что я состою в партии короля.

К нам подошел император. Он отпустил человека, которому было поручено заботиться о ребенке, и отправился обедать. Я пошла следом. Он все время повторял:

– Его облик взволновал меня. Он похож на моего сына. Вот уж не думал, что могу испытать те чувства, которые он во мне вызвал. Так, значит, и вас, как и меня, поразило это сходство?

И весь обед прошел в таких разговорах»72.

Во второй половине дня Маршан повстречал в Рюэле мадам де Пеллапра, которая не решалась без приглашения явиться в Мальмезон. Она узнала, что Фуше вступил в контакт с бароном де Витролем, агентом Людовика XVIII, и хотела предупредить об этом бывшего императора.

За несколько недель до битвы при Ватерлоо мадемуазель Жорж передала Наполеону бумаги, обличающие министра полиции и доказывающие его измену. Так, в то время, когда Мария-Луиза забавлялась с Нойпергом, некоторые женщины старались помочь мужчине, которого они любили. «Поступая так из преданности, – пишет Фредерик Массон, – даже те из них, кто менее всего разбирался в политике, его агенты и осведомительницы, действовали скорее инстинктивно, нежели сознательно, и давали советы, которые заслуживали того, чтобы им следовать…»73

Наполеон приказал привести мадам де Пеллапра в Мальмезон, выслушал информацию касательно Фуше и со смехом сказал ей:

– Расскажите-ка мне лучше, что вы делали после моего отъезда из Лиона… Позволю заметить, что вы послужили моему делу весьма забавным способом…

Покраснев, молодая женщина рассказала, как, переодевшись крестьянкой, она вышла на дорогу, для того чтобы раздать трехцветные кокарды солдатам из армии Нея.

– Сев на ослика, – сказала она, – я сделала вид, что еду продавать яйца, и никому в голову не пришло меня останавливать. Я смеялась и проезжала везде. Я не знала пароля, но знала слова, которые заставляли смеяться. Когда я подъезжала к солдатам и раздавала им сине-красно-белые кокарды, они сбрасывали белые кокарды с криками: «Э! Да здравствует курочка, которая снесла такие яички!»74

Наполеон расхохотался. И для того чтобы отблагодарить мадам де Пеллапра за столь героический поступок, он увел ее в свою спальню и сделал то же самое, что накануне произвел с мадам Дюшатель…

28 июня, часов в десять утра, бывший император в окружении офицеров отыскивал на карте местоположение прусских авангардов, появление которых было замечено на севере департамента Сена. Тут во дворе Мальмезона остановилась какая-то карета. Из нее вышла Мария Валевская с маленьким Александром. Наполеон устремился навстречу и с волнением сжал ее в своих объятиях:

– Мария! Какое у вас потрясенное лицо!

Он провел ее в библиотеку. Там она заговорила с той же страстью, как некогда, когда уговаривала его спасти Польшу. В течение четверти часа она умоляла его встать во главе армий, защитить Париж, остановить войска коалиции и отвоевать трон…