Творимая легенда - Федор Сологуб

Во время завтрака мальчишки, поместившись в соседнем классе, распевали:

Что за песни, что за песниРаспевает наша Русь!Уж что хочешь, хоть ты тресни,Так не спеть тебе, француз.

И другие песни в том же духе.

Дулебов обтер лицо правою рукою, – словно кот лапкою умылся, – и завизжал:

– А уж вот слышно, что к нам скоро приедет маркиз Телятников.

Потерин сказал:

– Он не по нашему ведомству.

Но все его лицо перекосилось от ужаса.

Дулебов говорил тоненько:

– Все равно, у него большие полномочия. Он все может.

Вице-губернатор сумрачно глянул на Потерина и сказал угрюмо:

– Он вас всех подтянет.

Потерин помертвел и взмок. Начался разговор о маркизе Телятникове. Заговорили в связи с этим о революционном настроении в той местности.

Везде в окрестных лесах появились революционные прокламации. На дереве срезывали кусок коры величиною с лист бумаги и на это место наклеивали прокламацию. Снять такой лист было невозможно: он заплывал прозрачным тонким слоем смолы. Усердным блюстителям порядка приходилось вырубать или соскабливать ножом преступные места.

Зинаида Григорьевна Дулебова сказала:

– Надо полагать, что это выдумка нашего химика, господина Триродова.

– Конечно, – поддакнула подобострастная сухая девица, учительница немецкого языка.

Зинаида Григорьевна повернулась к Потериной, чтобы оказать особую любезность хозяйке своим разговором, и спросила ее с насмешливою улыбкою:

– Как вам нравится наш пресловутый декадент?

Учительница попыталась понять. На ее тупом, плоском лице появилось выражение испуга. Она робко спросила:

– Это кто же, Зинаида Григорьевна?

– Кто же, как не господин Триродов! – злобно ответила Дулебова.

Злость была по адресу Триродова, но Потерина все же струхнула.

– Ах, да, Триродов, как же, как же, – суетливо и растерянно повторяла она и уже не знала, что сказать.

Дулебова язвительно говорила:

– Вот уж, кажется, не скоро рассмеется. Вполне в вашем вкусе.

Потерина покраснела и воскликнула:

– В моем вкусе! Ой, что вы, Зинаида Григорьевна! Вот-то уж, по пословице, царского слугу согнуло в дугу.

Жена учителя Кроликова сказала:

– Да, он всегда смотрит исподлобья и ни с кем не разговаривает. Но он очень добрый человек.

Дулебова метнула на нее злой взор. Кроликова помертвела от страха и догадалась, что надо было сказать не то.

Поправилась:

– Добрый человек на словах.

Дулебова улыбнулась ей благосклонно.

Жербенев говорил Дулебовой:

– А знаете, что я вам скажу? Я таки повидал людей на своем веку, скажу не хвастаясь. И по-моему, это очень плохая примета, что он исподлобья глядит.

– Конечно, – согласилась Потерина. – Вот уж истинная правда!

Жербенев говорил:

– Пусть человек смотрит мне прямо в лицо. А эти – в тихом омуте…

Полковник не договорил. Дулебова сказала:

– Откровенно скажу, не люблю я этого вашего поэта. Не могу я его понять. Какой-то он странный. Что-нибудь есть за ним скверное.

– Все у него подозрительное, – сказал Жербенев с видом человека, знающего многое.

Говорили, что у Триродова и у других ведется сбор денег на восстание. При этом выразительно поглядывали на учителя Воронка. Воронок возражал. Но уже его не слушали. Злые речи о Триродове полились рекою. Говорили, что в доме Триродова притаилась подпольная типография и что там работали не только учительницы, но даже и воспитанники Триродова. Дамы с ужасом восклицали:

– Малыши-то такие!

– Да, вот вам и малыши!

– Нынче нет детей.

Воронок сказал:

– Вот, говорят, при полиции девятилетний сидит.

– Бунтовщик, – свирепо сказал вице-губернатор.

Потерин сказал:

– Да, я вот еще слышал, что один тринадцатилетний мальчишка арестован. Такой маленький поганец, а он бунтует, шалыган!

Вице-губернатор сказал угрюмо:

– Этот с дедом в Сибирь идет.

Воронок весь покраснел и спросил:

– За что же это?

– Смеялся, – угрюмо буркнул вице-губернатор.

Дулебов поспешно и громко спросил Потерина:

– А уж у вас, надеюсь, бунтовщиков нет?

Потерин говорил:

– Нет, сохранил Бог, ничего такого. А только надо правду сказать, уж очень распущенные нонче дети.

Дулебов с покровительственною ласковостью опять сказал ему:

– А уж у вас хорошее училище. Порядок образцовый!

Потерин расцвел. Расхвастался:

– Да уж я умею подтянуть. Держу их строго.

– Спасительная строгость, – сказал директор.

Поощренный этими словами, учитель-инспектор спросил:

– Можно бы и посечь?

Дулебов увильнул от прямого ответа. Отер лицо ладонью, как кошка лапкою, и заговорил о другом.

Начались умилительные воспоминания о добром старом времени. Рассказывали, как, когда и кого секли.

– Секут и нонче, – с тихою радостью сказал Шабалов.

Глава тридцать первая

После завтрака перешли в учительскую комнату. Курящие закурили. Жена учителя Муралова улучила минуту, когда Дулебова отошла в сторону. Она бочком, осторожно, подобралась к Дулебовой и шепотом рассказывала ей о том, как Потерин берет взятки. Из разговора шепотом выделялись отдельные фразы и слова:

– Заметили, Зинаида Григорьевна?

– А что?

– Наш-то инспектор щеголяет в перчатках.

– Да?

– Перчатки! Желтые!

– А что?

– На взятки.

Зинаида Григорьевна обрадовалась, оживилась. Долго было слышно шушуканье злых баб, и раздавался их змеиный шип-смех.

Потом дамы с Шабаловым и с Воронком пошли кончать экзамен. Дулебов с вице-губернатором отправились ревизовать библиотеку. Их сопровождал Потерин. Все было в исправности. Толстые томы Каткова мирно дремали (пыль на них была стерта накануне). Только вот смирдинские издания сороковых годов заподозрил Дулебов.

– А уж это неудобно, – визжал он, косясь на вице-губернатора. – Нигде в каталогах одобренных книг нет их.

Потерин воспользовался случаем поинсинуировать на учителей. Доносил, что Воронок в церковь не ходит и для каких-то чтений учеников к себе собирает.

– А уж надо с ним поговорить, – сказал Дулебов. – Пригласите его в ваш кабинет, я с ним поговорю. А вы пока покажите Ардальону Борисовичу кабинет учебных пособий.

В кабинете Потерина Дулебов и Воронок долго разговаривали.

– Я не касаюсь ваших убеждений, – говорил директор, – но я должен поставить вам на вид, что вносить политику в школы невозможно. Дети не могут в этих вопросах разобраться. Это их развращает.

Воронок сказал сдержанно:

– Агентурным сведениям не всегда можно верить.

Дулебов слегка покраснел. Сказал досадливо:

– Мы не заводим агентов, но у нас много знакомых. Мы здесь давно живем. Мы не можем не слушать того, что нам рассказывают.

Всех бывших на экзамене почетный смотритель Жербенев пригласил к себе на обед. Только один Воронок отказался. Пришли и приехали и все, кто был в училище, и еще многие, кого Жербенев пригласил по этому случаю. Были Глафира Павловна и Кербах. Обед был долгий и обильный. За обедом и после обеда было много выпито. И все опьянели. Один Дулебов был трезв. Только слегка разрумянился от ликеров, – он очень их любил.

Члены черносотенного союза воспользовались случаем сказать Дулебову и вице-губернатору злое о Триродове. Заговорили о триродовской школе, – и разговоры были пошлые.

– Фотографией занимается, – большой любитель.

– Зазовет к себе детей, разденет догола и снимает.

– Да у него и в лесу ребятишки нагишом бегают.

– Что ребятишки! И учительницы.

– Голые не голые, а босиком так они постоянно.

Жербенев сказал:

– Как простые бабы.

– Да, – сказал вице-губернатор, – бабы босиком ходят, а это очень безнравственно. Надо запретить.

– Бедные люди, – сказал кто-то.

Вице-губернатор сердито сказал:

– Это – порнография.

И все ему вдруг поверили. Вице-губернатор угрюмо говорил:

– Он на нас жалуется, что будто бы мы его учительницу выдрали. Но это он врет. Это он сам ее выдрал. Нам не нужно девок драть, – это ему нужно, потому что он очень развратный.

Говорили, что Триродов с хлыстами очень дружит. Кербах говорил:

– Лошадей завел, экипажи, а я знаю человека, который его голяком знал. Подозрительно, откуда у него деньги.

Глафира Павловна смотрела на Шабалова и шептала Дулебову:

– Он, я знаю, патриот, но у него ужасные манеры.

Дулебов говорил:

– Он очень глуп и неразвит, но усерден. Если его направлять как следует, то он может быть полезен.