Эшелон - Иосиф

Не меньшее значение имеет и резкое повышение социального статута советского ученого после его избрания в Академию. Ведь, кажется, человек после избрания не стал ни умнее, ни чиновнее. По это только кажется. Совсем по-другому начинает к тебе относиться свое и чужое начальство и разного рода академические и министерские службы. В результате дела в твоей лаборатории пошли заметно лучше, и это сразу же становится всем видно. Вокруг «избранника» создается какая-то особая атмосфера, если угодно — благоприятный микроклимат.[31] Как видим, оснований стремиться быть избранным в Академию наук более чем достаточно. Таким образом, если говорить откровенно («без булды», как любит выражаться мой сотрудник Валя Есипов) стимулом к избранию в Академию наук являются соображения сугубо материального порядка. Соображения признания заслуг, научного престижа и пр. при выборах в нашу Академию (в отличие, скажем, от западноевропейских и американских академий) играют сугубо подчиненную роль.

Реальные научные заслуги кандидата при выборах, как правило, не имеют серьезного значения. Какие же факторы являются решающими? Об этом речь будет идти ниже. Пока же остановимся па одном любопытном обстоятельстве. Ни одна академия в мире (исключая, конечно, соцстраны, во всех деталях копирующие нашу структуру) не имеет двухстепенной системы членства, т. е. академиков и членов-корреспондентов. Такое деление имело смысл в царские времена, когда Академия находилась в Петербурге, а высокопоставленные чиновники-академики должны были состоять при ней. Не живущие в столице империи ученые, естественно, имели статут членов-корреспондентов. В наших условиях первоначальный смысл такого деления давным-давно утерян, и оно приобрело совершенно другой смысл: есть настоящие академики и есть полуакадемики, которым надо еще дорасти до столь высокого звания, чтобы пройдя через чистилище новых выборов, стать действительными членами. При этом делается предположение, что ученый в промежуток между его избранием в члены-корреспонденты и действительные члены якобы может сотворить что-то новое и очень для науки ценное. Но каждый компетентный человек понимает, что это предположение — сущий вздор. Это относится прежде всего к близким мне физико-математическим наукам, но я уверен, что то же самое справедливо и для прочих наук. В члены-корреспонденты, как правило, выбирают деятелей, возраст которых в среднем 50 лет. Это давно уже сформировавшиеся исследователи, и все, что им положено свершить в науке — они свершили. Бывают, конечно, исключения, но они редки, да и не выбирают в Академию таких исключительных особей. Редко, очень редко после избрания в члены-корреспонденты ученый сотворит что-нибудь стоящее. Он обычно к этому времени давно уже стал «деятелем» — директором института, начальником крупного отдела или КБ и т. д. Поэтому, когда на выборах расписывают выдающиеся достижения какого-нибудь такого деятеля, баллотирующегося в академики, можно не сомневаться, что точно те же достижения фигурировали и при избрании его в члены-корреспонденты. Это все прекрасно понимают, но молчат — ведь и сами выборщики были в таком же положении.

В чем же коренная причина этого архаического и, безусловно, вредного для развития науки двухстепенного членства? Оказывается, это имеет очень глубокий смысл. Двухстепенная система членства в Академии делает ученых хорошо управляемыми. Уже сразу после избрания в члены-корреспонденты такой деятель начинает подумывать о следующей ступени академической иерархии. Он отлично понимает, что для того, чтобы быть избранным в действительные члены, у него должны быть наилучшие отношения с академиками своего отделения, которые будут за (или против) него голосовать. И он многие годы строит с ними отношения. Излишне подчеркивать, что такая атмосфера в Академии приводит к застою, к отсутствию настоящей критики, которая не взирает на лица, к загниванию подлинной науки. Но зато с такими деятелями можно делать решительно все — они весьма понятливы. Такой член-корреспондент вполне подобен зайцу, который до конца своих дней бежит в упряжке за морковкой, маячащей перед ним на шесте… Домогаться чего-то всю жизнь есть важная особенность советского человека, И невольно вспоминаются строчки талантливого поэта Олейникова, впрочем, никогда не печатавшегося: «…Когда ему выдали сахар и мыло — он стал домогаться селедки с крупой! Типичная пошлость царила в его голове небольшой!..» Не следует, однако, понимать ситуацию слишком упрощенно. И среди членов-корреспондентов попадаются независимые характеры, а тут еще это странное тайное голосование… Это приводит иногда к весьма любопытным неожиданностям, составляющим одну из прелестей нашей Академии…

Описанные выше весомые, грубые и зримые академические привилегии, естественно, сделали ее центром притяжения для разного рода деятелей, часто имеющих весьма косвенное отношение к науке. Если со времен начала в нашей стране НТР бытует выражение: «середняк пошел в науку», то с не меньшим правом можно сказать, что в Академию наук пошел начальничек. Обстоятельством, благоприятствующим попаданию всякого рода начальства в де-сиянс-Академию, является происшедшее в послевоенные годы изменение самого характера научного творчества. Это факт, что экспериментальные науки стали коллективным процессом, где роль творческой личности непрерывно уменьшается. На самые видные места выдвигаются так называемые организаторы науки — лица, зачастую с научным творчеством ничего общего не имеющие, но зато прекрасно разбирающиеся во многом другом и, прежде всего, — в людских отношениях. Вот этот-то контингент и поставляет основное число кандидатов на академические кресла. Их привлекает в Академию стабильность положения, ну и конечно, перечисленные выше материальные блага и престижность. В качестве иллюстрации сказанному я приведу один пример. Накануне выборов 1958 года всесильная директриса МЭИ мадам Голубцова (жена Маленкова — тогда первой персоны государства) решила — почему бы ей не иметь в своем знаменитом институте двух своих академиков и членов-корреспондентов? Сказано — сделано! Действительным членом Академии стал Владимир Александрович Котельников, а членом-корреспондентом — Владимир Алексеевич Кириллин. Оба — вполне ординарные профессора МЭИ. И что же? Где теперь супруги Маленковы? Старички, кажется, еще доживают на свою пенсию (120 р?), а Котельников? Ого! Кириллин, правда, пару лет тому назад споткнулся, но это уже чистая случайность и суть дела не меняет.

На примере моего, самого крупного в Академии отделения я в течение последнего десятка лет наблюдаю, как изменилась сущность этой организации. Получивший могучее самостоятельное развитие в нашей стране (так же, как и в Америке) военно-промышленный комплекс захлестывает Академию на всех ее уровнях, начиная с ее Президента Анатолия Петровича Александрова — типичного представителя этого комплекса. Он приходит на собрания отделения с единственной целью — пробить очередного кандидата комплекса на академическое кресло — других проблем на выборах у него не бывает. С точки зрения руководства Академии и отделения, наука — это то, что стреляет, взрывается, регулирует, самонаводится. Уже давно наше отделение, по существу, стало отделением технической физики. Им мало, что в стране имеются могучие отраслевые институты и «почтовые ящики», забирающие львиную долю средств и кадров. Они хотели бы всю Академию превратить в некий аппендикс к сверх гигантскому почтовому ящику. Глупцы — они не ведают что творят!

Среди прущих в Академию «организаторов науки» особое место занимают «сынки» и «зятья». Речь идет о сыновьях и зятьях членов Политбюро ЦК. На последних выборах по нашему отделению, правда, не без скрипа, прошел сынок Устинова — его сильно вытаскивал Александров. А вот по другому отделению забодали сынка Щелокова. Крупно погорели и зятья Кириленко и Суслова, баллотировавшиеся по отделению механики и процессов управления. В этой ситуации указанное отделение продемонстрировало, что оно не соответствует своему названию. Но ничего! На следующих выборах положение там будет нормализовано. Еще один сынок стал членом-корреспондентом на последних выборах — это директор Института стран Африки тов. Громыко. Я считаю, что очень повезло тов. Гвишиани, ставшему академиком на прошлых выборах незадолго до того, как его тесть тов. Косыгин сошел с политической и жизненной сцен. Из этого Гвишиани вышел бы превосходный тамада, а вот насчет его философии ничего определенного я сказать не могу.

Итак, как мы сейчас выяснили, тяга широких слоев ученой и начальственной общественности в Академию представляется вполне понятной. Но мы уже видели на приведенных выше примерах, что перешагнуть ее порог ой как нелегко, даже для высочайших сыновей и зятьев. На этом тернистом пути их подстерегают многочисленные ухабы. И первым барьером служат отборочные комиссии при отделениях. Их задача — из числа заявленного великого множества кандидатов отбирать для ориентировки голосующих малую часть, из расчета 1–2 человека на вакансию. Практика, однако, показывает, что сверх объявленных вакансий часто удается получить 1–2 дополнительных. Часто, в явном противоречии с Уставом, такие дополнительные вакансий жестко закреплены за предлагаемыми Директивными Органами кандидатами. Так было, например, на последних выборах с сынком Устинова. В таких случаях вся эта комбинация прикрывается флером «секретности» — удобнейшая штука! Заметим еще, что члены отборочной комиссии голосуют тайно. Решение отборочной комиссия (по существу, являющееся решением партийной группы) имеет очень большое значение для исхода выборов. По моим многолетним наблюдениям свыше 50 % рекомендуемых этой комиссией избираются. Это, конечно, не в малой степени сужает свободу маневра во время голосования, но все же кое-какие возможности остаются.