Оглянись на пороге - Георгий Ланской

— Наталью.

— Да… Ну, видела несколько раз на улице, когда в гости к детям приходила. Меня данная особа никогда не интересовала.

— И зря, — вздохнула Ольга.

Сказать было нечего, и наводить справки оказалось бессмысленным. Алла ничем помочь не могла и, судя по кислому выражению лица, не особенно хотела. С трудом поднявшись с постели, она осторожно побрела в туалет.

— Помочь? — спросила Ольга.

— Не надо, сама справлюсь.

Мысли в голове прыгали, как безумные зайцы. Чтобы успокоиться, гостья вороватым движением схватила принесенный апельсин и стала нервно обрывать шкурку. К моменту, когда Алла вернулась, апельсин был съеден, а шкурки выброшены в мусорное ведро. В воздухе повис устойчивый цитрусовый запах, но воспитанная мать Ирины сделала вид, что ничего не заметила. После неловкого молчания Ольга стала прощаться.

— Как думаешь, тех, кто на тебя напал, найдут? — спросила она, стоя у дверей. Пострадавшая презрительно фыркнула.

— Да где им. Они бы и дело давно закрыли, если бы я не настояла. Теперь, вместо того чтобы трясти местную шпану, выдвигают версии, одну безумнее другой. Раз не вышло признать меня колченогой паралитичкой, этот полицай предположил, что напасть хотели на Иру, а меня шибанули только потому, что спутали с ней. Ну не бред ли? Это же просто невозможно с точки зрения логики!

В голове Ольги что-то щелкнуло. Она, уже открывшая дверь, на миг замерла, а потом согласно кивнула.

— Конечно, бред.

Дима смотрел на Веру тяжелым взглядом, чувствуя, как наливаются жаром щеки, а шея дубеет, словно в нее вколотили железный штырь. Он уже отчетливо понимал, что из этой встречи ничего хорошего не получится. Глядя, как пухлощекое лицо журналистки растекается в фальшивой улыбке, обнажая мелкие мышиные зубы, он почувствовал жгучее желание дать ей в нос.

Ирина пока не понимала, какое эта безвкусно одетая бабища, перегородившая дорогу, имеет отношение к Диме, оттого вежливо улыбалась, разглядывая незнакомку с ног до головы.

— Здрасьте, — недовольно процедил парень сквозь зубы.

— Что же ты, дорогой, не звонишь, не пишешь? — поинтересовалась Вера, уставившись, однако, не на него, а на спутницу, лицо которой казалось смутно знакомым. — Я уж не знала, что и подумать. А он вот где, нарисовался, не сотрешь.

Изображая улыбку, она потянулась поцеловать, но Дима отгородился локтем.

— Что такое? — вполне натурально удивилась Вера. — Ты уже не хочешь меня видеть?

— Извините, мы спешим, — сказал Дима и сделал попытку обойти ее, но та шагнула в сторону и снова загородила дорогу.

— Дима, что происходит? — спросила Ирина ровным и даже не слишком удивленным голосом.

— Ничего, — буркнул тот.

Вера ухмыльнулась.

— Ой, простите-простите, я вас и не заметила… Димочка, да ты не один? Ты, оказывается, с дамой. Может, представишь нас?

Парень бегло взглянул на спутницу, но та лишь бровь кверху подняла, не желая упрощать ему задачу.

— Обойдешься, — грубо ответил он. — Дай пройти.

Дорожка была узкая, не разойтись, чтобы не влезть на огражденный кованой оградкой газончик. Да и не потащишь же Ирину сквозь колючие остатки увядших, скукожившихся от мороза цветов и однолетних кустарников.

Журналистка расстегнула сумку, вытащила очки и стала разглядывать Ирину с преувеличенным вниманием. Та молчала и терпела, но, судя по тому, как темнели ее глаза, наливалась гневом.

— А ты молодец, — снисходительно фыркнула Вера, окидывая соперницу презрительным взглядом с ног до головы. — Очередную кралю подцепил, и как всегда — бальзаковского возраста. Молоток, делаешь успехи… Вы, милая, кто будете?

— В каком смысле? — любезно осведомилась Ирина.

— Да в том: что делаете для нашего красавчика? Я вот его имиджмейкер, можно сказать. Пишу о великом творчестве сеньора Волкова и его банды, причем исключительно в радужных красках. А вы?

— А вам, простите, какое дело?

— Да никакого. Исключительно для расширения кругозора интересуюсь. Так кто вы? Потенциальная обоже? Или уже состоявшаяся?

Ирина не ответила, лишь криво улыбнулась уголком рта, но судя по дернувшемуся горлу, стрела попала в цель. Вера сокрушенно закивала.

— Да, да, как я вас понимаю. В нашем-то с вами возрасте… Но чего ж поделать, стервец в койке вытворяет такие вещи… Подробности опускаю, мы же с вами интеллигентные люди.

— Да, я заметила, — ровным тоном произнесла собеседница. — Вы позволите, мы все-таки пройдем?

— Между нами, девочками, советую брать с него натурой вперед, а то Димочка — мальчик ветреный. Обещает все что угодно, а потом фьють — ищи ветра в поле, — не унималась Вера.

Ирина, бросив на спутника испепеляющий взгляд, стиснула зубы и решительно двинулась вперед, обогнув Веру по фарватеру. Дима ринулся следом.

— Ир, подожди.

Вера цапнула его за рукав, но тот вырвался и, с неожиданной злобой вцепившись в воротник ее пальто так, что стало трудно дышать, прошипел:

— Слушай, ты, ненормальная, я тебе русским языком говорю: оставь меня в покое!

Она засучила ногами, показывая, что задыхается, и тогда он ослабил хватку. Вера схватилась руками за горло и закашлялась, притворно, неубедительно, как плохая актриса. Дима безучастно наблюдал за ней.

— Ты меня поняла?

— А если не оставлю, то что? — дерзко ответила она, схватив его за кисти рук.

— Если не оставишь, капец тебе, — ответил он и с силой отшвырнул ее. Споткнувшись об оградку клумбы, Вера, взвизгнув от неожиданности, неуклюже взмахнула расстегнутой сумкой и повалилась на спину в мерзлую траву. Дима торопливо зашагал прочь, догоняя удаляющуюся Ирину. Та неслась по аллее, вскинув голову, издали напоминая яхту, рассекающую волны, задрав к небесам нос.

Вера ползала на коленях по траве, собирая в сумку рассыпавшееся бабье барахло, молча, не издав ни единого всхлипа. Колготки промокли насквозь, пальто, зацепившееся за оградку, порвалось, но лицо оставалось безмятежно спокойным. И только глаз бешено дергался в нервном тике.

Часть 3. Красное

Лежа в собственной постели без сна, она разглядывала потолок, на котором не было ничего интересного, кроме тусклого мигания бледно-желтого пятна в углу у окна. Это там, на улице, бился в конвульсии светофор, моргая желтым глазом. Иногда казалось, что бедному светофору ужасно одиноко, он простужен и отчаянно пытается привлечь к себе внимание.

На занятиях она даже придумала номер про этот одинокий светофор, но поставить так и не смогла. Уж больно трудными были эти ломаные прыжки и трагичные арабески для маленьких девочек. Не могли они почувствовать и, соответственно, донести до зрителя пустоту и обреченность механизма, вынужденного подавать в темноту размеренные сигналы, словно морской маяк.