Гений (СИ) - Марс Остин

«А рёбра сами по себе — довольно хлипкая защита. Здравствуй, печень. Дай пять.»

Когда он отступал на шаг, готовясь к ответному удару, было ощущение, что он достаёт руку из каких-то полужидких глубин, куда она ушла по локоть, он был почти готов к тому, что руку туда засосёт к чертям. А через секунду понял, что ответного удара не будет — парень сложился пополам прямо в воздухе, а потом хлопнулся на землю, явно без сознания.

Стало немного страшно, не так чтобы очень сильно, но тревожно. С одной стороны, если придурок умер — это случилось в Круге, при свидетелях, с согласия, так что проблем с законом не будет. Аристократом придурок не выглядел, и даже если его семья подаст в суд, у Барта были деньги на виру, а если не хватит, он мог занять у Двейна, с этой стороны он не боялся. Он боялся реакции Эльви.

Он помнил, как она напрягалась от стука в окно, хваталась за оружие, боялась крысят на улице, это было очень правильно и совершенно логично для девушки в её районе. Но пока он был тщедушным милашкой, он вроде бы был с ней на одной стороне, а если вдруг станет убийцей, то бояться ей придётся не за него, а его самого, этого ему очень не хотелось.

Здоровяк лежал на камнях, уронив корпус между разбросанными тряпичными ногами, Барт посмотрел на учителя, тот развёл руками — крови нет, снимать щит нет причины.

«Значит, он жив.»

На всякий случай, Барт присел у его головы, нащупал пульс на шее, убедился, что придурок действительно жив, расслабился, но внешне этого постарался не показать — шанс умереть у придурка ещё вполне имелся. Он был весь в поту, мокрый и липкий, Барт посмотрел на учителя и чётко сказал:

— Снимайте щит. Врача, срочно.

Преподаватель сбледнул, отправил сигнальный импульс в лазарет, снял щит, Барт вышел из круга и сразу же создал немного воды в воздухе, чтобы вымыть руки. Вытер их об штаны и протянул руку к Эльви за своей сумкой. Она выглядела напряжённо, но держалась так, как будто совершенно не переживала, спросила с лёгким неодобрением, громко и чётко, как обычно отвечала у доски, чтобы слышно было всему классу:

— Зачем ты его так сильно ударил?

— Я думал, он умеет драться. Зачем было лезть, если не умеет?

Она пожала плечами и отдала ему сумку, взяла его под локоть и пошла в сторону главного выхода. Барт не следил за тем, куда она его ведёт, он магически следил за врачом, который вышел из телепорта рядом с дежурным учителем, потом они вместе вытащили пострадавшего из круга, и Барт наконец-то смог его просканировать, убедившись, что жить он будет — внутреннего кровотечения не было, разрывов органов тоже, отрубился он просто от боли и спазма, судя по всему. В рёбрах было две небольших трещины, это всё пройдёт без особых последствий, в суд он тоже с этой ерундой не пойдёт.

«Хвала богам.»

Он вернулся к обычному зрению, осмотрелся, спросил у Эльви:

— Куда ты меня ведёшь?

— В тёмный переулок. Бить буду.

— За что?! — он изобразил перепуганное лицо, Эльви улыбнулась как маньяк:

— За то, что ты меня вчера очень внимательно послушал, а сегодня сделал всё наоборот.

— Я не специально! — захныкал Барт, — я же нормально держался две пары, а потом этот придурок прямо перед нами выскочил, я растерялся! Не бей меня, я хороший. Я умею приносить тортики. Могу… это… не знаю, всё могу. Что тебе нужно? Могу лабораторки считать, уравнения решать, телепорт… О! Телепорт могу сделать, в любой момент куда захочешь. Знаешь, как полезно? О, это очень полезно! Хочешь, буду домой тебя телепортировать каждый день после учёбы? Ходить не придётся. А освободившееся время можно, например, на что-нибудь очень нужное и полезное потратить, чай попить, всё такое. По-моему, это гениально. Тебе так не кажется? Бить людей плохо. А меня — так вообще! Я же, ну… Я исправлюсь.

Он смотрел ей в глаза самым невинным взглядом, на который был способен, Веру бы уже в слюни развезло, но Эльви держалась, и он усиливал нажим, пока не заметил, что уголок её губ дрогнул улыбкой, и она сама это поняла, поэтому отвернулась и тихо рассмеялась, шёпотом вздыхая:

— Ты бессовестный.

— Я хороший. Я иногда туплю просто, но это не со зла, это от неожиданности. Ну что, телепортировать тебя домой?

Она поморщилась, глядя на каких-то девчонок, которые выходили из здания Академии толпой, поглядывая на них так, как будто знали секрет, сказала шёпотом:

— Нет, я не хочу домой, у меня сегодня мама дома, не хочу с ней пересекаться.

— А куда? Пойдём в парк, погода хорошая. Ты была в Западном Парке? Его недавно реконструировали, я в газетах читал, но не был там. Сходим посмотрим?

Эльви с сомнением посмотрела на косматые серые тучи во всё небо, потом на Барта, улыбнулась и кивнула:

— Отличная погода. Пойдём.

4.31.2Б Западный парк и старые знакомые

Он сделал вид, что ищет за пазухой амулеты, достал, выбрал один из «маяков», которые носил для того, чтобы его могли найти другие маги, если с ним что-то случится, и телепортировал их обоих к центральному фонтану Западного Парка, о котором прочитал всё, что только мог, заранее. Он, конечно же, не готовился специально гулять по этому парку с Эльви, ни в коем случае. Просто прочитал, а то мало ли. Вдруг пригодится. Он про все три лучших парка столицы всё подробно прочитал, просто было интересно. Он вообще по жизни любознательный.

В парке ещё не горели фонари, хотя уже темнело, по аллеям прогуливались хорошо одетые пары и компании, этот парк был далеко от студгородка, так что студентов здесь почти не было. Многие гуляли с собаками, по широкой грунтовой дорожке для верховых прогулок скакали на лошадях, иногда проносились богатые кареты, можно было заметить внутри закутанных в меха аристократов, они сами по себе были украшением, Эльви смотрела на них, а Барт смотрел на Эльви. Она заметила его взгляд, он сделал вид, что смотрит на что-то за её спиной, кивнул в ту сторону:

— Пойдём туда, там аллея скульптур. Ты была в этом парке?

— Была, но до реконструкции.

Барт удивился, но переспрашивать не стал, спросил о другом:

— А почему ты не хочешь пересекаться с мамой?

Эльви поморщилась и не ответила, пауза затягивалась, Барт уже был готов к тому, что она вообще не ответит, но она сказала:

— Это не моя мама, это мама того ребёнка, к которому её наняли кормилицей. Моё рождение было так, поводом. Оно дало ей молоко, которое предназначалось для того ребёнка, которого она любила и обожала с первого мгновения, как только взяла на руки, а меня в это время куда-нибудь засовывали, чтобы не мешала, и кормили тем, что останется. У неё нет жизни, кроме этого ребёнка, она обожает его, она гордится его достижениями, и каждый раз, когда мы видимся, я слушаю о том, чего он достиг за то время, пока мы не виделись. А он, естественно, совершенство со всех сторон. Он и в младенчестве не плакал, и в детстве не болел, и в школе хорошо учился, и в академию сейчас поступил, и ко всему у него талант, и всё ему удаётся. Быть успешным и продуктивным вообще легко, когда все бытовые вопросы за тебя решают родители и слуги, и по любому предмету у тебя личный учитель, и зимой ты не мёрзнешь, и весной не голодаешь, и пешком не ходишь, тебя довозят до порога и открывают двери. Это совершенно другая жизнь, красивая и комфортная, и моя мама в этой жизни уже семнадцать лет, и ей там нравится. Я уверена, если ей скажут, что выходных у неё больше не будет никогда, она обрадуется. Я в детстве тоже жила в их доме, бабушка маму туда устроила с таким условием, что я буду при маме, чтобы она меня тоже кормила. И я там жила, у нас была комната своя, мне разрешали играть с хозяйским ребёнком, присутствовать на его уроках, пользоваться их библиотекой. Но потом меня оттуда выгнали, и я стала жить дома, а мама осталась там. Я уверена, она счастлива, она была бы счастливее, чем она есть, только в одном случае — если бы того офигенного ребёнка родила она сама, но быть няней для неё тоже счастье. У обычных женщин забота о детях — это неоплачиваемая вторая смена, которую надо отпахать после того, как уже отпахала первую на заводе или в услужении, а у моей матери это основная работа, за которую весьма прилично платят. И она ничем, кроме ублажения этого ребёнка, не занимается, её одежду стирают прачки, еду для неё готовят на кухне, убирают в её комнате уборщицы, она исключительно ходит за ребёнком и заглядывает ему в рот. А ему семнадцать лет, ему пелёнки менять уже давно не надо, он её держит при себе по старой памяти, и зовёт, если ему захочется поговорить или спинку почесать. У неё просто мармеладная жизнь в доме хозяев, идеальная. И тут, представь, она возвращается домой, ко мне. Ты же там был, можешь вообразить, — Эльви посмотрела на него с усмешкой, Барт отвёл глаза, пожал плечами, сказал не особенно настойчиво: