Сестры из Сен-Круа - Костелоу Дайни

В то утро, когда он в отчаянии выбежал из палаты, Молли пошла за ним — поначалу неуверенно: не хотелось тревожить его в его горе, навязываясь со своим. Чувство утраты и пустоты, охватившее ее позже, еще только начало вползать в душу. В последние годы они с Гарри не были особенно близки, но он был частью ее детства, и хотя за последнее время Молли видела множество смертей, сейчас ее накрыло волной почти невыносимой горечи и гнева. Так обидно было, что жизнь Гарри пропала вот так, ни за что, так жаль его погубленной молодости. Жаль того Гарри, который когда-то учил ее плавать и ловить рыбу в Белле, жаль, что никогда больше не стоять ему с удочкой в руках в весело журчащей речной воде. Какая-то часть ее детства умерла в тот миг, когда он в последний раз закрыл глаза и боль наконец ушла с его лица. Вся в слезах, Молли торопливо вышла из палаты, оставив священника с его молитвами, а сестру Мари-Жанну — с ее четками.

Тома Молли нашла во дворе — он стоял у стены, уткнувшись лбом в согнутую руку. На мгновение она остановилась, глядя на него, а он совсем не замечал ее из-за своего горя. Она видела, что плечи у него вздрагивают от рыданий, и не решалась подойти. Молли никогда раньше не видела, чтобы взрослый мужчина плакал, и ей тяжело было на это смотреть. К тому же она понимала, что ему не хочется, чтобы кто-то видел, как он плачет. Но от него веяло таким одиночеством… Инстинкт пришел ей на помощь. Она подбежала к Тому через двор и, взяв его за руку, торопливо увела в сад матери-настоятельницы. Это было уединенное место, предназначенное для покоя и созерцания: крошечный огороженный садик с клумбой роз в центре и каменной скамейкой, вырезанной в южной стене. Никто из сестер не входил туда без приглашения, и Молли не должна была входить, но сейчас она об этом не думала.

Теперь, когда они были надежно укрыты от любопытных глаз, Молли обняла Тома со словами:

— Не горюйте так, Том. Не плачьте, дорогой. Ему уже не больно, он теперь с Богом.

— Да? — с горечью сказал Том. — Да? — И он повторил тот же вопрос, который Молли только что задавала падре: — А есть он, этот Бог? Где он на этой проклятой войне?

Молли не ответила. Она только нежно обнимала Тома, словно ребенка, прижавшись щекой к его щеке, и мало-помалу его рыдания стихли. Стоя рядом и чувствуя его слезы на своем лице, Молли думала: «Что же я делаю? Обнимаю мужчину, которого почти не знаю?» Однако сейчас ей почему-то казалось, что ничего естественнее этого и быть не может, и, утешая Тома, она почувствовала, как пустота в душе понемногу заполняется сознанием, что она, Молли, нужна этому человеку.

Когда Том сумел наконец взять себя в руки, Молли подвела его к скамейке, и они сели лицом друг к другу. Щеки у обоих были мокрые от слез, глаза красные.

— Простите, — сказал Том, отводя глаза. — Простите. Все дело в том, что он был мне не просто товарищ — скорее брат. Брат, которого у меня никогда не было, понимаете? Мы вместе пришли в полк, вместе проходили подготовку и всегда выручали друг друга. Тони, его брат… вы же знаете его брата?

Молли кивнула.

— Да, конечно, он ведь вам тоже кузен. Так вот, Тони — ему, похоже, никогда не было дела до Гарри. Он совсем другой. У него свои товарищи были.

— Тони намного старше, — заметила Молли. — Они, по-моему, и дома были не очень-то дружны.

— Ну, а мы-то с Гарри еще как дружили. Он мне жизнь спас. Это он меня к своим тащил, когда его ранило. — Глаза у Тома на мгновение закрылись, и Молли догадалась, что он заново переживает недавний кошмар.

— Расскажите, — мягко попросила она. — Расскажите, как это было.

Том долго не отвечал, и Молли уже подумала, что он больше ничего не расскажет. Затем он заговорил — тихим, усталым голосом.

— Мы были на задании — ну, знаете, на немецкой стороне. Надо было проползти по нейтральной полосе и подслушать, что у них там происходит. Старшим у нас был лейтенант Холт, он немного говорил по-немецки. Потом мы с Гарри и еще двое ребят из нашего батальона — Джим Хоукс и Билл Джарвис. Все уже ходили в такие вылазки, знали, что к чему. Нам было приказано кого-нибудь захватить, если сможем, чтобы потом допросить. Дело было ночью, луны, конечно, не было, темно совсем, а на ничейную полосу вела траншея…

— Траншея?

— Да, знаете, узкая такая, неглубокая — специальный пост, чтобы подслушивать и наблюдать. Ну, в общем, мы пробрались по этой траншее, а потом поползли на ничейную полосу. Все зачерненные, конечно.

— Зачерненные? Как это?

— Лица ваксой замазали, и на форме чтобы ничего блестящего, ничего такого, что звякнуть может или свет отражает. Чтобы джерри нас не заметили.

Вылезли мы — там еще колючая проволока кругом, но мы ее перерезали, чтобы путь освободить. И пошли клином — лейтенант Холт впереди, мы с Гарри справа, Хоукси и Джарвис слева. Ползли медленно, чтобы без шума. Джерри, черт их дери, совсем близко были. — Он умолк, смутившись, что помянул чертей в таком месте, но Молли просто сказала:

— Рассказывайте дальше.

— Я уже говорил — от нас ждали, что мы поймаем какого-нибудь джерри у них в окопах и притащим для допроса, так что мы с Гарри взяли дубинки, у Хоукси с Джарвисом по топору, штыки у всех… все, чем можно убить без звука, понимаете. Раз, и все. Еще у нас были гранаты, чтобы закидать траншею, как только выберемся, но подползти по-тихому оказалось не так-то просто. Кто-то слева, Джарвис или Хоукс, что-то там задел, врезался во что-то — не знаю во что, но грохот был, как… — он спохватился в последнюю минуту. — Ужасный был грохот, и часовой у джерри поднял крик. Не успели мы опомниться, как пулеметчик дал очередь прямо над нами — ну, мы залегли без движения, как мертвые. Несколько гранат рвануло в темноте. А потом они выпустили сигнальную ракету, и стало светло, как днем. Вылазка наша сорвалась. Какой толк валяться там, словно мишени!

Лейтенант Холт приказал нам ползти обратно в траншею. Мы с ним и с Гарри поползли медленно-медленно — надеялись, что без света они шевеления не заметят, а Джарвис с Хоуксом — те так и кинулись со всех ног. Ну, их сразу же и скосило к чертовой матери, бедолаг.

В этот раз, уже увлекшись своей историей и мысленно перенесшись в ту страшную ночь, Том не стал поправляться и даже не заметил своего промаха.

— Стрелок, конечно, знал примерно, где мы, и тогда мистер Холт сказал: «Ну, ребята, выбирайтесь теперь, как знаете. Постарайтесь вернуться живыми». А потом поднялся во весь рост и метнул гранату в пулеметное гнездо. Не докинул, а все же пулеметчика на пару минут остановил. Лейтенант бросил еще гранату, но тут с другой стороны застрочил еще один пулемет, и его ранило. Мы с Гарри в этой суматохе успели доползти до траншеи и соскочить в нее. Оглянулись, видим — мистер Холт ранен. Гарри его окликнул, и он отозвался — говорит, в ногу попало. Гарри тогда мне и говорит: «Левый пулеметчик твой, а правый мой». Гранатами мы их оттуда выбить не могли, но надеялись ослепить взрывами на минуту, чтобы подобраться к лейтенанту Холту.

— Как, опять туда из траншеи? — ахнула Молли.

— А что делать, не бросать же его там?

— И что вы сделали?

— Выползли из траншеи, метнули по две гранаты в ту сторону, где пулеметы, и бегом к мистеру Холту. Гарри схватил его за одну руку, я — за другую, и мы вместе потащили его назад к траншее. Пулеметчик снова открыл огонь, мы попадали на землю, и тут я в проволоке запутался. Руку мне пулей прошило, — он показал на свою раненую руку на перевязи, — и я никак не мог выпутаться. Когда пулеметчик умолк, Гарри оттащил лейтенанта Холта в траншею и вернулся за мной. А я намертво в этой проволоке застрял, но, на мое счастье, у Гарри как раз с собой кусачки были. В темноте ему нелегко приходилось, а я даже ничем не мог ему помочь, без правой-то руки. Они, видать, услышали, как мы там возимся, потому что, как только Гарри меня освободил, этот чертов пулеметчик открыл огонь. Вот тогда Гарри ногу и разворотило… ну, вы видели. Мы оба лежали неподвижно, а когда снова все стихло, я увидел, что Гарри без сознания. Мне удалось протащить его последние несколько ярдов до траншеи, но, когда мы оба туда скатились, я, должно быть, ударился головой, потому что когда очнулся, то увидел, что уже рассвело. Пришлось торчать там опять до темноты — только тогда мы вернулись к своим.