Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона - Кристи Пичичеро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Гуманность» Дидро была не только чувством нежности. По его мнению, она сопровождается взрывной жестокостью, одновременно эмоциональной, моральной и физической. «Она делает нас суровыми в отношении преступлений. Она вырывает [z7 arrache] из рук преступника оружие, которое стало бы смертельным для хорошего человека»[175]. Подобной суровостью в обеспечении правосудия обладали не все и не в равной степени. Дидро с осуждением говорил: «Я видел эту добродетель, источник множества других, во многих головах и в очень редких сердцах». Лишь немногочисленные представители элиты обладали достаточной чуткостью, чтобы испытывать гуманность. Как заявляет Дэн Эдельстайн, «не каждый мог быть âme sensible: были как noblesse du coeur, так и noblesse du соиг» [Edelstein 2009: 15][176].
Следуя во многом рациональной мысли, основанной на социальности, которая рассматривалась в главе второй, militaires philosophes обратились к эмоции как новой основе военного самосознания и реформ. К середине XVIII века для многих офицеров французской армии быть частью нравственной элиты noblesse du coeur было так же важно, как быть членом noblesse depee. Офицеры гордились принадлежностью к нравственной элите, своей ролью агентов sensibilité и гуманности на войне. Это определенно одна из причин, по которой рукописные или устные картели вроде Деттингенского соглашения быстро печатались и распространялись, как, к примеру, Бранденбургская конвенция, ратифицированная marechai des camps et armees («маршалом лагеря и армий») Пьером-Франсуа, маркизом де Руже (1702–1761), для французов, и генерал-майором Иоганном Генрихом, бароном Будденброком (1707–1781), для пруссов 7 сентября 1759 года. Маркиз де Руже уже извлек пользу от подобного типа конвенции, когда был взят в плен и обменян после битвы при Росбахе в 1757 году (рис. 10).
Энтузиазм в отношении культа sensibilité и возможность реализовать его в военной сфере были международным феноменом. Исследование библиотек, проведенное Айрой Грубером, и исследования Кристофера Даффи, Армстронга Старки, Чарльза Ройстера и Сары Нотт показывают, что военные офицеры в Европе и по другую сторону Атлантики с увлечением читали литературу о sensibilité [Gruber 2010; Duffy 1974: 47–50; Starkey 2003: 86–89; Royster 1979; Knott 2009]. Они увлекались такими работами, как «Юлия, или Новая Элоиза» (1761) и «Эмиль» (1762) Руссо, пронизанными светским материалистическим понятием морали, которую Жан-Жак называл la morale sensitive — «чувственной моралью»[177]. Считалось, что чтение литературы sensibilité — таких романов, как «Жизнь Марианны» (1731–1745) Пьера де Мариво и «Памела» Сэмюэла Ричардсона (1740), произведений Руссо и других авторов, – прививает множество добродетелей, подобающих просвещенному военному. Эти романы не только стали образцами добродетельного подражания, как Дидро заявил в “Eloge de Richardson” («Похвале Ричардсону», 1761): как утверждают Энн Вила и Линн Хант, чтение и отождествление себя с персонажами также позволяло читателю проявлять и развивать свою чувствительность [Vila 1998; Hunt 2007, особенно гл. 1]. Подобное воспитание гуманности и чувствительности укрепляло способность проявлять сочувствие к другим и превращало в борца за справедливость, которого Дидро описал в “Encyclopédie”.
Рис. 10. Бранденбургское соглашение и конвенции (“Traite et Conventions de Brandebourg”), связанные с «больными, ранеными, военнопленными среди солдат Его Наихристианнейшего Величества и Его Величества Короля Пруссии», подписанные маркизом де Руже (1702–1761) и бароном де Будденброком (1707–1781). Отпечатано в королевской типографии в 1759 г. Как и остальные, этот картель устанавливает точную сумму выкупа за военнопленных разных воинских чинов. Предоставлено графом Эмериком де Руже
Военная культура sensibilité и гуманности представляет собой важный контрнарратив понятий «дисциплины» и «послушныхтел» Мишеля Фуко. Militaries philosophes, например Мориц Саксонский, внедрили понятия гуманности и чувствительности в военное пространство, продвигая этику и практики заботы, особенно о солдатах. Вместо того чтобы относиться к ним как к машинам, военные мыслители видели в них soldats sensibles – «чувствительных солдат» – разум, тела и сердца которых требовали и заслуживали заботы11. Мориц Саксонский сосредоточил свои реформы на концепции le coeur humaril, человеческого сердца, которое он считал самым важным, но малоизученным элементом военного дела. Его понимание человеческого сердца основывалось на холистических концепциях человеческого тела, становящихся все более популярными в мире медицины той эпохи. Medecinsphilosophes, врачи-философы, например Теофиль де Бордо (1722–1776) и Антуан Ле Камю, понимали человеческий организм как «чувствительное тело», в котором переплетаются физиологическая, страстная и моральная жизнь. Они верили, что каждый из этих элементов можно изучать и поддерживать, чтобы укрепить здоровье и счастье людей и общества в целом. Медицина чувствительности давала план действий для ухода за soldat sensible. В сочетании с оптимизмом эпохи и нравственным императивом, связанным с humanite и noblesse du coeur, она также послужила двигателем прогресса для офицеров и военного медицинского сообщества в некоторых сферах: в контроле и лечении болезней, хирургии, системе госпиталей и практиках гигиены. Осмысление и цели последних были амбициозными, так как военные мыслители стремились разработать гигиенические régimes de vivre, «образы жизни», чтобы заботиться о физическом и эмоциональном благополучии солдат. Это привело к революционным размышлениям об эмоциональной реакции на войну и военную жизнь, заложив основу современной военной психологии.
Эти идеи объединились в то, что Жан Шаньо называет revolution humanitaire (гуманитарная революция), – гуманитарную акцию, возникшую в военной сфере и направленную на нее же, [178] которая получила распространение в 1760-х годах. Кампания сочетала общие усилия военных реформаторов, философов и общественности для достижения перемен. Реформаторски настроенные мыслители были разочарованы отказом Военного министерства и короны действовать, поэтому обратились к невоенным интеллектуалам и общественности, чтобы создать движение против
