Полина; Подвенечное платье - Александр Дюма

Все это было сказано таким звучным голосом, с такой грустью и достоинством, что удивление принца и Фернанды удвоилось. Последние слова девушки, однако, заставили актрису улыбнуться.

– Да, да, – сказала она, – я и принцесса, и королева, с медной повязкой на голове вместо золотой короны, живущая в картонном дворце театрального царства с половины восьмого до десяти вечера. Однако вы не ошиблись, обратившись ко мне: хоть я ненастоящая королева, однако у меня самый настоящий принц.

Девушка подняла свои прекрасные глаза на принца, давая понять, что ничего не разобрала из того, что сказала Фернанда.

Корнелия тем временем открыла картонную коробку.

– О! Какое восхитительное платье! – восторженно вскрикнула субретка, раскладывая наряд на стуле, выставляя таким образом напоказ всю тонкость и изящество работы.

Поистине, даже для Франции, богатой подобными чудесами, это платье оказалось настоящим шедевром. Шитье на платье было таким мелким и частым, что кисея проглядывала только местами. По ней причудливо извивались изящные стебельки, листочки и цветы. Едва ли глазам дочерей Евы являлось что-нибудь подобное – такое могла сотворить лишь фея.

Принц, хотя и не был знатоком в таких вещах, прекрасно понимал, сколько терпения, труда и искусства потребовалось от мастерицы, чтобы сшить этот наряд.

Несколько минут Фернанда удивленно рассматривала дивное платье, после чего обратилась к Цецилии с вопросом:

– Кто же вышивал его?

– Я, сударыня, – ответила девушка.

– Сколько времени у вас ушло на работу?

– Два с половиной года.

– Посмотрите, принц, все это вышито, а не выткано. Это делает наряд дороже. Подумать только! Два с половиной года! Вы так много работали.

– День и ночь, сударыня.

– Вы хотели заработать, продав это платье?

– Нет! Сначала мной руководило совсем иное желание…

– Теперь я понимаю, почему вы не можете найти покупателей. Оно слишком драгоценно.

– Крайняя нужда в деньгах заставляет меня продать его…

– И сколько же вы за него хотите? – поинтересовался, улыбаясь, принц.

Девушка не ответила, словно боясь вновь произнести слово, столько раз уже лишавшее ее всякой надежды. Наконец едва слышно она произнесла:

– Три тысячи франков.

– Сколько? – переспросила Фернанда.

– Три тысячи франков, – повторила Корнелия.

– Три тысячи! – воскликнула потрясенная Фернанда. – Это слишком дорого! Но работа, надо признаться, стоит того, и даже больше.

– Но, если вы купите его, – воскликнула Цецилия, уже готовая упасть на колени, – вы совершите благое дело.

– Милое дитя! Я с величайшей радостью купила бы это платье, я в восторге от него – но тысяча экю…

– Боже мой! Но что значит для вас тысяча экю? – вскрикнула девушка, окинув взглядом комнату, как бы желая указать на роскошь и богатство, в которых утопала актриса.

– Как что значит? Это мое трехмесячное жалование! Обратитесь лучше, милое дитя, с вашим предложением к принцу… Скорее, он купит его для какой-нибудь придворной дамы.

– Вы правы, Фернанда, – сказал принц. – Я беру это платье.

– Вы, принц? – воскликнула Цецилия. – Вы купите его за назначенную цену?

– Да, – ответил он, – и если вам необходима бо`льшая сумма, то…

– Нет-нет, – перебила его девушка, – мне нужно три тысячи франков, этого будет довольно. Впрочем, платье и не стоит больше.

– Так передайте же коробку с платьем моему камердинеру Жану. Его вы найдете у кареты. Оставьте Жану ваш адрес, и я сегодня же пришлю вам назначенную сумму, раз вы испытываете такую нужду.

– Да, да, – ответила молодая девушка, – не будь крайней необходимости, я никогда не рассталась бы с этим платьем.

После этих слов Цецилия несколько раз поцеловала наряд, с которым вынуждена была расстаться. Она делала это с такой грустью и любовью, что никто не смог бы остаться равнодушным. Цецилия поклонилась Фернанде и принцу и уже хотела было уйти, но тут актриса обратилась к ней:

– Еще один вопрос, милое дитя. Я спрашиваю не из любопытства, а из искреннего участия: скажи, кому предназначалось это платье?

– Мне, сударыня!

– Вам?

– Да, это было мое подвенечное платье.

Цецилия бросилась из комнаты, едва сдерживая подкатившие к горлу рыдания.

Через два часа она получила три тысячи франков.

На следующий день сам принц отправился к ней. Эта молодая девушка возбудила в нем сострадание. Он в тот же вечер рассказал всю историю императрице Жозефине, и императрица сама пожелала видеть Цецилию.

Отыскав ее квартиру, принц спросил у привратницы:

– Можно видеть Цецилию?

– Цецилию? – переспросила старуха.

– Ну да, Цецилию, молодую белокурую девушку с голубыми глазами. Это ведь улица Дюкок, дом номер пять?

– А, я знаю, кто вам нужен, но Цецилии уже здесь нет. Три дня назад умерла ее бабушка, ее похоронили. Вчера Цецилии целый день не было дома, а сегодня она уехала.

– Уехала из Парижа?

– Ну да.

– Куда же?

– Никто не знает.

– А как ее фамилия?

– Она никогда ее не называла.

Больше принц ничего не смог выведать у старухи, его поиски зашли в тупик.

Восемь дней спустя в комедии «Le Philosophe sans le savoir»[16] Фернанда предстала перед публикой в платье с такой изящной вышивкой, что пронесся слух, будто этот подарок прислал ей сам султан Селим за роль Роксоланы.

А теперь, так как нам известны все тайны, расскажем о загадочной красавице, которая явилась к принцу и Фернанде и проживала в доме номер пять по улице Дюкок под именем Цецилии.

Глава II

Застава Сен-Дени

Двадцатого сентября 1792 года, в половине седьмого утра, маленькая, набитая соломой и покрытая холстиной телега, правил которой простой крестьянин, подъехала к заставе Сен-Дени. За этой повозкой уже успела выстроиться целая вереница телег с людьми, явно намеревавшимися выбраться из столицы, но в то неспокойное время сделать это было не так-то просто.

Все повозки подвергались строгому досмотру. Кроме таможенных досмотрщиков, тут были еще четыре муниципальных офицера для проверки паспортов и национальная гвардия, готовая в случае необходимости оказать вооруженную поддержку.

Наконец телегу, стоявшую впереди, после тщательной проверки пропустили, и очередь дошла до той повозки, о которой мы упомянули в самом начале.

Крестьянин, не дожидаясь приказания, приподнял холстину и подал офицеру свой паспорт.

Документ был подписан аббевильским мэром и предписывал всем командующим на заставах беспрепятственно пропускать крестьянина Пьера Дюрана, его жену Катерину Пайо и мать Жервезу Арну, которые, побыв некоторое время в Париже, возвращались теперь, судя по документу, на родину – в деревню Нувион.