Расплата - Брайан Моррисон

Вся эта история ему самому казалась лишенной смысла. Против Вадона не было никаких улик. Ахмед покончил жизнь самоубийством. Неизвестно, почему он это сделал, но факт остается фактом, здесь и не пахнет преступлением. Репутация у Вадона незапятнанная, и он благополучно выдержал шквал огласки. Билл не видел причины, которая заставила бы министра пойти на такое страшное преступление — убийство женщины. Если бы Вадон не пожелал иметь с ним никаких дел, отказался принять, был непреклонен, как каменная стена, Биллу пришлось бы отступиться при первом же нажиме на него. А так следует признать, что женщину убили с единственной целью — нейтрализовать Билла.

Он открыл глаза и крепко прикусил губу. Он не поддался нажиму только потому, что был другом Ахмеда. Вадону, возможно, было известно, что Ахмед в последние дни постоянно звонил Биллу. Если же телефон прослушивали только после самоубийства, Вадон, разумеется, не знал содержания этих звонков. Билл тяжело вздохнул. Убийство женщины было делом рук насмерть перепуганного человека. Любой на месте Вадона испугался бы, услышав то, что ему, возможно, сообщили по телефону.

И снова он вдруг ясно увидел юного Ахмеда, с ножом в руке разгоняющего головорезов. За все годы с тех пор ничто, даже гипертрофированная страсть к славе, не ослабило его отвагу, не умерило его готовности лицом к лицу встречать опасность. Искать в самоубийстве выход из сложной жизненной ситуации — это было не в характере Ахмеда. А что если у него не было другого выбора?

Ахмед был кабилом, человеком из таинственного, гордого племени, жившего в отдаленном горном районе Алжира. Несмотря на свой парижский лоск, он неуклонно придерживался мстительного, неумолимого кодекса обычаев своего народа, которые рассматривали смерть не как одну из альтернатив, а как простую необходимость, единственно возможное искупление. Если бы Ахмед почувствовал, что какими-то своими поступками позорит семью, вот тогда у него действительно не было бы иного выхода.

Совсем недавно на первых страницах всех газет описывался леденящий душу случай. Молодая кабилка, студентка Гренобльского университета, забеременела от своего друга-француза. Непростительное преступление согласно племенному кодексу чести. После семейного совета в одной из затерянных в горах деревушек в Гренобль приехали двое ее братьев и забили девушку насмерть дубинками. Били по животу, чтобы быть уверенными, что младенец, пятно на их семейной чести, не выживет. Когда их арестовали, они и не подумали отпираться, наоборот, терпеливо растолковывали свою позицию обалдевшим французским полицейским — в полной уверенности, что их отпустят, как только поймут, что иначе они поступить не могли.

Чем больше он размышлял об этом, тем сильнее крепла уверенность, что только стыд мог побудить его друга покончить с собой, а мучившая его тайна была и тайной Вадона. Сначала она толкнула Ахмеда на самоубийство, а теперь и Вадона на убийство.

Погруженный в эти мысли, он расплатился с таксистом и поспешил в здание вокзала. Разгоралась заря, и в первых лучах солнца меркли огни всевозможных забегаловок, баров и пивнушек.

Билл немного выждал, рассматривая хорошо освещенную толпу.

В половине пятого утра Северный вокзал был не слишком подходящим местом для первого знакомства с человечеством. В углах на картоне спали клошары, крепко прижав к груди бутылки с остатками вина, которое они берегли на завтрак. Молодые лохматые туристы сидели, прислонившись к стене и укрывшись грязными спальными мешками, по кругу ходили пластмассовая бутылка с дешевым вином и черствые бутерброды с жирным сыром. Неоспоримое доказательство, что при желании можно объездить всю Европу, тратя всего лишь по десять долларов в день. Билл быстро прошел мимо них и стал в очередь в ночное бюро обмена валюты.

Очередь продвигалась страшно медленно, навьюченные рюкзаками юнцы перепроверяли вычисления менялы и до хрипоты спорили с ним из-за грошовых обсчетов. Билл двигался осторожно, чувствуя себя неловко в чистом костюме и дорогих туфлях среди толпы загорелых людей в грязных теннисках. От нечего делать он разглядывал немногочисленное население зала ожидания, старательно отводил глаза от полицейских, которые медленно прохаживались, обмениваясь неприязненными взглядами с оборванными бродягами и вившимися вокруг них, выклянчивая сигареты, грязными девицами с тусклыми глазами. Вот, наконец, и окошко менялы. Билл опустошил бумажник, протянул в окошко пачку стодолларовых купюр и попросил обменять их на франки, и помельче. Кассир пересчитывал деньги, а Билл в это время подписал оставшиеся дорожные чеки и подал их в окошко. Под благоговейными взорами заглядывавших из-за плеча юнцов он взял деньги, рассовал их по внутренним карманам и отошел от стойки.

Около полуминуты он глазел на расписание поездов. Проскользнуть мимо полицейских, бегло проверяющих паспорта, труда не составит. В течение ближайших двух часов он покинет страну, выйдет из поезда в Брюсселе или Амстердаме, а там сядет на самолет и полетит в Америку. Билл тяжело вздохнул. Ну прилетит он домой, а дальше что? Займется своим делом? Торговец произведениями искусства, а по совместительству — убийца проституток. Пойдет к Эми и попытается объяснить ей, что, пока он в стельку пьяный спал, кто-то в его квартире зверски убил женщину? И все это из-за нескольких дерзких вопросов слишком чувствительному политику. Вопросов, на которые, как ни верти, тот так и не ответил. Возможно, она и поверит ему, но в каком-то темном уголке ее сознания на всю оставшуюся жизнь поселится сомнение.

Билл снова вздохнул. Раньше ему казалось странным, почему этот гость, незвано-непрошено посетивший его квартиру, не прикончил его самого, и только теперь понял, каким этот убийца оказался предусмотрительным.

Он был богатым американцем, с очень большими связями, его убийство наделало бы много шума, и даже сам Вадон вряд ли смог бы помешать расследованию. Ну а теперь на нем самом — позорное пятно сексуального маньяка. Американским властям лишние неприятности ни к чему, и они будут на стороне французской полиции. Никто не поверит никаким его письменным заявлениям о встрече с Вадоном и Лантье, никто не обратит внимания на рассказы о каких-то там его подозрениях — мало ли чего наплетет психопат.

Билл отвел глаза от расписания и механически проверил время на своих часах. Без нескольких минут пять. Пересменка в парижской полиции как будто в шесть, так что у него в запасе чуть больше часа. А когда этот час истечет, не найдется ни одного полицейского в городе, у которого не будет его словесного портрета. Быстро, но без излишней торопливости, как человек, который никуда не спешит, он вышел из вокзала и зашагал на север по улице Мобеж.

Блудливые улыбки проституток, адресованные Биллу, быстро гасли. Все его внимание было поглощено обстановкой на улице. Полицейские, патрульные машины — вот что его беспокоило. Слева от него была больница, справа — вокзал, так что скрыться здесь вряд ли удастся. Он быстро одолел полкилометра опасной улицы и с облегчением свернул на бульвар Ла Шапель, постоял мгновение, пристально глядя на редкий поток транспорта, потом перешел через дорогу и нырнул в лабиринт узких улиц, расходившихся на север от бульвара. Минуту спустя он, скрывшись в замусоренной подворотне заброшенной булочной, наблюдал за неосвещенным фасадом дома семьи Бенгана.

Так прошло четверть часа. Ни одного подозрительного пешехода, никто не прятался в припаркованных машинах или фургонах и не наблюдал за входом в дом. Нервы его напряглись. Готовый в любую минуту к бегству, Билл вышел из подворотни и быстро направился к боковой двери дома. В неосвещенном магазине зазвонил звонок, он оглянулся и тревожно оглядел безлюдную улицу. Все спокойно, только в отбросах рылась собака.

Он собрался было еще раз нажать на кнопку звонка, но в этот момент услышал внутри какое-то движение. В окне показалась рука, а затем нахмуренное лицо пожилого рабочего, смотревшего на него через давно не мытое стекло. Рабочий узнал в сумеречном свете Билла, удивленно улыбнулся и принялся отодвигать засовы.

Несколько секунд Кельтум пристально смотрела на него, не в силах шевельнуться от изумления. Наконец пришла в себя, схватилась за ворот своего длинного халата и прикрыла им обнаженное горло.

— Вы! Что вам нужно? Сейчас же только… — она взглянула на запястье и тихо ойкнула, не увидев на нем часов.

— Только пять утра? — улыбнулся Билл. — Знаю. Разрешите войти?

Кельтум постояла еще мгновение, потом раздраженно махнула рукой и отошла в сторону, давая дорогу. Он вошел.

— Не ходите туда, — прошипела она, показывая рукой на дверь в гостиную. — Отец еще спит. Что вам здесь нужно в такую рань?

Билл вгляделся в ее сумрачное, неприязненное лицо.