Безупречный муж - Лиза Гарднер

Но игуана мудро притворилась мертвой. Марион прикурила новую сигарету и вдохнула едкий дым так глубоко, что на глазах у нее выступили слезы. Она вся дрожала, и где-то глубоко внутри ей было очень больно.

На один короткий момент ей захотелось свернуться на диване клубочком и выплакаться. Ей захотелось, чтобы кто-то крепко обнял ее и шептал на ушко успокаивающие слова.

Все будет хорошо, Ягодка. Я спасу тебя. Я тебя спасу.

Эти чуть слышные слова появились из ничего. Она растерла щеки руками и сглотнула комок в горле.

К черту Роджера. Слабый человек, который пытается бороться с кризисом среднего возраста с помощью двадцатидвухлетней любовницы. Она будет покрепче его. Она крепче большинства мужчин, которых встречала на своем пути. И это их всех ужасно злит. Даже сейчас, в девяностые годы двадцатого столетия, мужчины слишком самовлюбленны. Они все говорили ей, что как женщина она будет обладать одинаковыми с ними правами, но старались спрятать от нее трупы, как будто она могла потерять сознание. А когда Марион наклонялась и осматривала место преступления, они над ее головой обменивались двусмысленными взглядами, как будто она была замаскированная лесбиянка.

Они говорили о независимости, а потом обижались на нее за то, что она не рыдала у них на груди, впервые увидев убийство. Они говорили, что ценят ее сильные стороны, а потом воротили нос, когда она побеждала их на стрельбище.

Марион не собиралась менять правила. И не собиралась говорить, что ей нравится одно, когда в действительности ей нравилось совсем другое. Она вышла замуж и была верна своему мужу. Она дала профессиональную клятву и стала действительно хорошим агентом. Она обещала Полковнику, что он будет ею гордиться и что она будет держать его за руку на смертном одре. И проследит, чтобы у него были лучшие похороны, о которых только можно мечтать…

Марион разгладила блузку и поправила волосы, которые уже успела заколоть на французский манер. Она сказала самой себе, что спокойна и тверда, как только может быть тверд человек по эту сторону ада.

После этого она направилась к себе в комнату.

Ее ноги остановились возле двери в комнату Джей Ти. Она почувствовала такое сильное желание войти, что ее пальцы взялись за дверную ручку. Открой эту дверь. Войди. Он поможет, поможет. Джордан спасет тебя.

Но в этот момент Марион вспомнила тот день, на матче по ориентированию, когда отец вернулся, а Джей Ти – нет. Она тогда стояла недалеко от совещавшихся взрослых и чувствовала, как в животе у нее нарастает гнев. Джордан это сделал. Он убежал, он освободился. А ее он бросил.

А потом Марион увидела, как он продирается сквозь подлесок. И вместо того, чтобы почувствовать облегчение, она возненавидела его еще больше. Потому что он вернулся, этот тупой ублюдок, – а ведь на какой-то миг он позволил ей подумать, что наконец-то освободился и ей не надо будет больше о нем беспокоиться.

Пока Полковник восторгался тем, что Джей Ти вернулся со сломанной ногой, Марион убежала в лес, и там ее рвало до тех пор, пока в желудке у нее ничего не осталось.

– Я тебя ненавижу, – прошептала она около двери и захлебнулась слезами. – Пусть будут прокляты все в этом доме, – проворчала она, врываясь к себе в комнату. – Пусть будут прокляты. – Она распахнула окно, нашла свежую пачку сигарет и достала одну.

С нее достаточно. Она дала Джей Ти неделю, чтобы он мог принять решение. Завтра она даст ему последний шанс увидеть свет в конце туннеля. А потом уберется из этой адской дыры.

Сигарета дрожала у нее между пальцами. Марион никак не могла зажечь ее. Наконец с отвращением сломала палочку с табаком и уставилась в окно. Обняла себя за плечи – и неожиданно почувствовала, что за ней кто-то наблюдает.

Отпрянув от окна, Марион схватила свой пистолет и вновь высунулась из окна, держа в руке взведенное оружие. Напрягая глаза, она всматривалась в темноту.

Черт побери, Марион, да что это с тобой? Шарахаешься от теней, готова расстрелять кактусы… Как ты умудрилась довести себя до такого состояния?

Она опустила пистолет и повесила голову.

Поспи, приказала она себе, закрой окно и поспи, черт тебя побери.

Марион забралась в постель. Ночь была спокойной и тихой. Раздавалось только трещание сверчков, которые без умолку шумели всю ночь. Руками она обняла подушку, и на нее обрушилась усталость. Заснула она мгновенно.

Ягодке снились сны.

Первые два были кошмарами, которые заставили ее вертеться в кровати и бормотать беззвучные молитвы. В ее комнату вошла высокая фигура в темном. Она услышала звуки парашютных ботинок, ступающих по деревянному полу, и к ее горлу подступила тошнота.

Затем сон сменился, и Марион увидела, как приехала в Аризону. Вот она бегает по дому и зовет Джей Ти. Она должна защитить… должна найти… Она сворачивает за угол и видит… лицо Джима Бекетта, прижавшееся к стеклу. Он лижет его своим языком.

Марион шепчет во сне, стараясь прогнать этот сон. Она так устала и так испугана… И никто больше не успокоит ее… Она никому не нужна…

Сон сжалился над ней, и теперь картинка вновь поменялась.

Марион видит себя маленькой – маленькой, но сильной. Она легко скачет на мерине и чувствует, как его мышцы подчиняются ее командам. Быстрее, шепчет она ему в ухо, еще быстрее.

Ее волосы развеваются на ветру, а из глаз от ветра текут слезы. Круг за кругом. Все быстрее и быстрее. И вдруг она видит препятствие. Громадное препятствие вырастает прямо перед ней. Они двигаются слишком быстро и не смогут вовремя прыгнуть. В отчаянии Марион натягивает поводья, но лошадь отказывается слушаться и машет своей массивной головой.

Она слышит мягкий и четкий голос Джей Ти. Он был здесь все это время – его не было видно, но она знает, что он все время был здесь. Она рассчитывает на него.

– Ты можешь, Ягодка, – кричит он. – Можешь!

Марион посылает лошадь и слышит, как он хлопает в ладоши.

И в этот момент она чувствует себя свободной.

Джим был готов. В самые темные ночные часы, как раз перед рассветом, он сидел в комнате с задернутыми шторами и заканчивал последние приготовления.

На полу перед ним лежали два пластиковых шара, наполненные пластилином ярко-пурпурного цвета; коробка прозрачных пластиковых пакетов; два мешка с наполнителем для подушек; четыре коробки женских колготок; коробка с гримом и очень дорогой парик черного цвета, который сделает его «на десять лет моложе», если верить продавцу. И, наконец, в руках у него была форма полиции округа Миддлсекс, которую он украл из шкафчика полицейского, слишком любившего, судя по его размерам, пончики из «Данкин Донатс».

Под резким светом голой лампы без абажура Джим трудился над формой, тщательно добавляя, где нужно, стежки и аккуратно удаляя нашивки.

В большинстве случаев простого появления человека в форме было больше чем достаточно: для неопытных глаз все полицейские выглядели одинаково. Однако различные службы, округа и города имели свои собственные знаки отличия. Например, ранг мог определяться лампасами на брюках, шпалами на воротнике или специальными нашивками. Каждый округ имел свой собственный фасон: брюки варьировались от прямых до галифе и отличались к тому же еще и цветом. Он изменялся от коричневого до синего и черного. Все это надо было тщательно продумать, потому что в следующие двадцать четыре часа эту форму будут изучать глаза людей, которые были настоящими профессионалами. Дойдя до этого этапа, Джим не хотел ставить всю операцию в зависимость от нашивки или знака, присутствия которых он не смог бы объяснить.

Рядом с ним лежала цветная иллюстрированная книга, в которой были показаны мундиры правоохранительных служб различных штатов и округов. У него была такая же книга по нашивкам, а также его собственная коллекция, которую он собрал в течение семи лет службы в полиции. Что-то из этой коллекции он купил, а что-то украл. Но и то, и другое ему пригодилось.

Отпоров последнюю нашивку, Джим поднес форму к свету и внимательно осмотрел ее. Годится.

Он отложил форму и обратился к предметам, лежавшим на полу. Начал с пластилина, который тщательно размял, придал ему соответствующую форму и положил в прозрачные пакеты. Когда он запихнет его в рот, у него появятся отвислые щеки. Отрезав верхнюю часть колготок, Джим набил чулки наполнителем для подушек и прихватил их несколькими стежками. Это сойдет за жирные бедра и округлый живот. Парик и грим понадобятся в самый последний момент.

Бекетт достал старую картонную коробку из-под обуви и перебирал свою коллекцию именных жетонов и именных нашивок, пока не нашел то, что искал. Жетоны он стал тащить пять лет назад. Проще всего их было воровать у детективов и новичков: у детективов, потому что они были слишком самоуверенны – им казалось, что никто не посмеет залезть к ним в карманы, а у новичков – потому что они были слишком глупы. Джим уже тогда подозревал, что оригинальные именные жетоны когда-нибудь ему пригодятся. Он тщательно подбирал свою коллекцию. А когда два с половиной года назад вдруг почувствовал, что за ним следят и его сопровождают два детектива в штатском, он закончил свою подготовку. Нашел идеальную лежку, куда положил свои жетоны, поддельное удостоверение личности, сто штук зеленых и – правильно – два паспорта.