Дочь палача - Оливер Пётч

— И как ты считаешь, кто поджег склад? — спросил Лехнер еще раз, хотя уже стоял в дверях.

Мартин Хойбер пожал плечами:

— То были чужие солдаты. Они точно не из здешних мест.

— Странно вот только, что наши сторожа их не заметили, а только вы, аугсбургцы, — не унимался секретарь.

Бригадир принялся ныть:

— Во имя Девы Марии, я же вам все рассказал! Потому что шонгауцы уже вовсю тушили пожар. К тому же дым был такой, что ничего и не разглядишь!

Лехнер внимательно на него посмотрел.

— Да не даст тебе солгать отец наш, — пробормотал он. — Ты и так уже влип, и мне плевать, будь ты бригадиром Фуггеров или хоть самого императора.

И он вышел прочь, крикнув стражнику.

— Господи, дайте уже заключенному горячего супа и кусок хлеба! Мы же не звери какие-то!

Дверь за его спиной со скрипом захлопнулась.

Лехнер снова остановился на истоптанных ступеньках и сверху оглядел городское хранилище. Несмотря на источенные червями балки и облупившуюся краску, склад, как и раньше, оставался гордостью Шонгау. Тюки шерсти, сукна и мешки с приправами местами высились до самого потолка. В воздухе витал аромат гвоздики. В чьих интересах было превращать в пепел такое богатство? Если это действительно солдаты, то кто-то их нанял. Но кто? Кто-то из Шонгау? Или чужак? Может, все-таки аугсбургцы? А вдруг это и в самом деле дьявол? Секретарь наморщил лоб. Должно быть, он что-нибудь упустил. И не мог себе этого простить. Он во всем стремился к совершенству.

— Господин! Стражник Андреас велел вас разыскать!

Лехнер посмотрел вниз. В двери ввалился молодой паренек в деревянных башмаках и потертой рубахе. Он запыхался, а глаза его сверкали.

— Стражник Андреас? — спросил Лехнер с любопытством. — И что он хотел?

— Он говорит, что Штехлин снова очнулась, она воет и ревет, как бешеная! — мальчишка стоял уже на нижней ступени. Ему не было и четырнадцати лет. Он нетерпеливо взглянул на секретаря. — Вы ее скоро сожжете, да, господин?

Лехнер благосклонно посмотрел на него.

— Посмотрим, — ответил он и сунул в ладонь мальчику несколько монет. — Разыщи поскорее лекаря, чтобы он засвидетельствовал хорошее самочувствие Штехлин.

Мальчик бросился к двери, но секретарь снова его окликнул.

— Только приведи старого лекаря, не молодого. Понял?

Мальчик кивнул.

— Молодой слишком уж… — Лехнер помолчал, а потом улыбнулся. — Ну, мы же все хотим поскорее сжечь ведьму, так?

Мальчик снова кивнул. В глазах его плескался огонь, который даже немного напугал Лехнера.

Марту Штехлин разбудил размеренный стук, словно кто-то бил молотом в дверь, неустанно и сильно. Она открыла глаза и поняла, что молот этот колотил внутри ее. В правой руке пульсировала такая боль, какую прежде знахарке еще не доводилось переносить. Знахарка посмотрела вниз и увидела бесформенный, заплывший черным и синим, пузырь. Потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что это и есть ее собственная рука. Палач хорошо потрудился с тисками. Палец и кисть распухли и стали в два раза больше.

Она смутно припоминала, как маленькими глотками выпила отвар, который дал ей Якоб Куизль. Вкус был горьким, и она еще подумала, что за травы в него добавили. Она все-таки была знахаркой и не впервые сталкивалась с настоями из зверобоя, аконита или альрауна. Марта часто давала его в небольших дозах роженицам, чтобы немного унять боль. Хотя знать об этом никому не полагалось, такие растения повсюду считались запретными.

Напиток, которым напоил ее палач, оказался таким сильным, что последующие события сохранились у нее в памяти очень смутно. Марту пытали, но секретарь, свидетели и даже палач казались какими-то далекими, и голоса их доносились до нее лишь едва уловимым отзвуком. Она не чувствовала никакой боли, только приятное тепло в руке. Потом все потемнело. И вот размеренный стук безжалостно вырвал ее из грез за пределами страданий и страха. Боль хлынула в нее, словно в пустой кувшин, и выплеснулась через край. Она начала кричать и трясти решетку здоровой рукой.

— Что, ведьма, уже огонь почуяла? — крикнул ей из соседней камеры плотогон Георг Ригг. Он и сторож до сих пор сидели с ней по соседству. Крик Штехлин внес хоть какое-то разнообразие в их скучные будни.

— Ну, заколдуй себя, если можешь. Или дьявол бросил тебя в беде? — издевался над ней Ригг.

Запертый с ним сторож крепко ухватил его за плечо:

— Уймись, — упрекнул он его. — Женщине больно. Лучше бы стражника позвать.

Но этого и не потребовалось. В то самое мгновение, когда Ригг снова собрался поиздеваться, стражник Андреас распахнул дверь в тюрьму. Он задремал, но крики его разбудили. Когда он увидел, как Штехлин трясет решетку, он тут же бросился наружу. Плач и вопли преследовали его до самой улицы.

За какие-то полчаса свидетелей Бертхольда, Августина и Шреефогля обо всем известили и доставили к тюрьме. Там их уже дожидались секретарь Лехнер и лекарь.

Старый Фронвизер успел зарекомендовать себя в городе полезным прислужником. Он как раз склонился над знахаркой и обматывал ей мокрой тряпкой опухшую руку. Тряпка была грязной и пахла так, словно прежде ею чего только уже не обматывали.

— Ну? — спросил секретарь. Он рассматривал плачущую знахарку с таким интересом, будто перед ним лежала редкостная и вымирающая зверюшка. Крики теперь перешли в непрерывный плач, похожий на детский.

— Простой кровоподтек, не более, — ответил Бонифаций Фронвизер и затянул тряпку на узел. — Хотя большой и средний пальцы, возможно, сломаны. Я приложил арнику и дубовую кору, припухлость скоро пройдет.

— Я спрашиваю, в здравой ли она памяти? — пояснил Лехнер.

Лекарь покорно кивнул, складывая обратно все в мешок с мазями, ржавыми ножами и распятием.

— Правда, пытку я бы советовал продолжать уже на другой руке. Иначе она может снова потерять сознание.

— Благодарю за заботу, — сказал Лехнер и сунул лекарю целый гульден. — Можешь идти. Будь поблизости; если потребуешься, мы позовем тебя снова.

Несколько раз поклонившись, лекарь попрощался и поспешил на улицу. Там он покачал головой. Фронвизер никогда не понимал, зачем лечить тех, кого и так уже пытают. Если допрос с пристрастием начался однажды, то, так или иначе, подозреваемых либо отправляли на костер, либо колесовали. Исключения были редки. Знахарка в любом случае должна умереть, пускай его сын Симон и убежден в ее невиновности. Что ж, по крайней мере, Бонифаций Фронвизер на этом еще и заработал. И кто знает, вполне возможно, что его позовут снова…

Довольно поигрывая гульденом в кармане, он отправился к рыночной площади, купить себе горячего мясного паштета. Лечение пробудило в нем аппетит.

Свидетели и секретарь уже расселись по своим местам в камере пыток. Они ждали, чтобы палач спустился к ним со знахаркой и заставил ее говорить. Лехнер приказал приготовить для всех вино, хлеб и холодное жаркое — сегодняшний допрос мог затянуться. Секретарь не зря считал Штехлин упрямой. Ну и ладно, у них по меньшей мере еще два дня до того, как сюда прибудет княжеский управляющий со своей свитой и городская казна порядочно опустеет. До этого времени знахарка признается, Лехнер в этом не сомневался.

Однако палач все не появлялся, а без него начинать было нельзя. Секретарь нетерпеливо побарабанил пальцами по столу.

— Куизля ведь оповестили, да? — спросил он одного из стражников. Тот кивнул.

— Может, он опять напился, — прокаркал свидетель Бертхольд, который и сам-то выглядел так, словно разыскали его не в пекарне, а в одном из кабаков за рыночной площадью. Одежда его была перепачкана мукой и пивом, волосы взъерошены, а пахло от него, как от пивного бочонка. Он жадно опустошил свою кружку вина и наполнил снова.

— Повоздержались бы, — упрекнул его Якоб Шреефогль. — Здесь все-таки допрос, а не дружеская попойка.

Про себя он надеялся, что палач прятался, и без него пытка не состоится. Хотя он понимал, что это маловероятно. В таком случае Куизль лишился бы должности, а его место через пару дней занял бы палач из Аугсбурга или, может, Штайнгадена. Но этой задержки могло бы хватить, чтобы разыскать убийцу или убийц. Шреефогль и сам убежден был, что Штехлин посадили за решетку без всякой вины.

Свидетель Георг Августин пригубил вино и поправил кружевной воротник.

— Палачу, видимо, невдомек, что время наше не бесконечно. Эти допросы каждый раз обходятся мне в целую кучу гульденов. — Пока он говорил, скучающий взгляд его блуждал по орудиям пыток. — Нам нечем занять извозчиков, и они протирают штаны в «Звезде». Да и бумаги тоже сами себя не заполнят. Ради всего святого, давайте уже начнем!

— Я уверен, ведьма признается сегодня или самое позднее завтра, — успокоил его Лехнер. — И тогда все снова пойдет своим чередом.