Муравейник Хеллстрома - Фрэнк Херберт

Перуджи в сопровождении Крафта направился к двери, открыл ее и буквально столкнулся с Фэнси. Он обхватил ее рукой, удерживая от падения. Не было сомнений, что халат был надет на голое тело. Она прижалась к нему, когда он отбросил руку от неожиданности.

Крафт оттащил ее в сторону.

— С тобой все в порядке, Фэнси?

— Со мной, да, — ответила она, улыбаясь Перуджи.

— Прошу прощения за мою неловкость, — сказал Перуджи.

— Вам не за что извиняться, — не растерялась Фэнси.

— У нас уже достаточно суматохи, Линк. Проводите мистера Перуджи, — тихо проговорил Хеллстром.

Они выходили торопливо, Перуджи в явном замешательстве. У него сложилось безошибочное впечатление, что Фэнси была готова опрокинуть его на спину и оседлать прямо на месте!

Хеллстром подождал, пока закроется дверь за Крафтом и Перуджи, затем повернулся и вопрошающе посмотрел на Фэнси.

— Он готов, — сказала она.

— Фэнси, что ты делаешь?

— Домашнюю работу.

Хеллстром неожиданно отметил, как пополнели ее щеки, как растянули ее плечи ткань халата. Он сказал:

— Фэнси, ты собираешься стать Праматерью?

— После Тровы у нас не было ни одной, — ответила она.

— И ты знаешь почему!

— Вся эта чепуха о том, что Праматерь возбуждает!

— Это не чепуха, и тебе это известно!

— Некоторые из нас думают иначе. Мы полагаем, что Муравейник способен роиться и без Праматери, и это может привести к катастрофе.

— Фэнси, ты полагаешь, мы плохо знаем свое дело? Муравейник должен воспроизвести еще по меньшей мере десять тысяч работников, прежде чем результаты станут заметными.

— Они заметны уже сейчас, — сказала она и потерла рукой об руку. — Кое-кто из нас уже чувствует их.

Комментарий к фильму: «В фильме показана клетка насекомого, развитие яйца и, наконец, появление гусеницы. Какая поразительная метафора. Мы появляемся из тела родителя, дикие создания, называемые людьми. Смысл метафоры, однако, гораздо глубже. Она говорит о том, что мы должны готовиться к нашему появлению. Мы незрелые на этой стадии, наши нужды подавляются подготовкой к зрелости. И мы появляемся, чтобы занять свое место на поверхности Земли. Когда мы достигаем зрелого возраста, то мы едим, чтобы жить, а не для того, чтобы расти».

Телефон звонил долго, прежде чем Шеф взял трубку.

Перуджи сидел на краю постели, возвратившись в мотель после совместного с Хеллстромом ленча. Ленч был крайне разочаровывающим: никаких признаков Фэнси, все предельно формально и скучно, в гостиной старого здания, и никакого проявления интереса к его наживке, касающейся изобретений. Шефу не понравился отчет.

Голос Шефа звучал тревожно и четко, несмотря на долгую задержку. Старик не спал, но, будучи занят, не хотел прерываться даже для того, чтобы ответить тому, что он часто называл как «этот инструмент из преисподней».

— Я говорил вам, что позвоню, как только вернусь, — сказал Перуджи.

— Откуда вы звоните? — спросил Шеф.

— Из мотеля, а что?

— Вы уверены, что линия не прослушивается?

— Да, я проверял.

— Все-таки шифровать надежнее.

Перуджи вздохнул и включил устройство. Вскоре он услышал голос Шефа, измененный шифровальным устройством.

— Так что вам удалось выяснить? — спросил Шеф.

— Они не реагируют на мой намек о металлургии и новых изобретениях.

— Вы высказали предложение?

— Я сказал, что знаю кое-кого, кто заплатит миллион за обещающее новое изобретение в этой области.

— Они не клюнули?

— Нет.

— Совет начинает на меня давить, — сказал Шеф. — Мы скоро должны начать действовать.

— У Хеллстрома должна быть цена! — сказал Перуджи.

— Вы полагаете, что, если поднять ставку, он клюнет?

— Полностью не уверен. Но что бы мне хотелось, так это послать Джанверта и, может быть, Мэрли в южную часть долины Хеллстрома и поискать там следы Карлоса и Тимены. У меня предчувствие, что они могли пойти с юга. Там много деревьев, а вы знаете, каким осторожным был Карлос.

— Вы никого туда не пошлете.

— Шеф, если мы…

— Нет.

— Но если мы надавим на Хеллстрома с этой стороны, то сможем заполучить его за меньшую цену. Мы можем все это проделать быстро и быть готовы к действию, как того желает Совет — ну, вы же знаете, какими они бывают, если что-либо кажется им подозрительным.

— Я сказал нет!

— Тогда что вы хотите от меня?

— Что вы видели на ферме Хеллстрома?

— Не многим больше, чем вчера.

— Уточните.

— В определенном смысле все обычно. Слишком обычно. Ни смеха, ни улыбок; все очень серьезные и, скажем, преданные. Да, это слово самое точное — преданные. Это необычно. Они напомнили мне коммуну на ферме Чикома, трудящуюся в предвкушении сбора хорошего урожая.

— Не думаю, что мы найдем коммунистов на этом дровяном складе, — сказал Шеф, — но об этом следует помнить, если нам потребуется покрыть себя славой. Однако дело гораздо более серьезно, чем вы себе представляете.

— Да? — Перуджи испытал внезапную тревогу и сосредоточился на голосе, доходящем до него по телефону.

— Мне звонили сегодня из самых верхов, — сказал Шеф. — Специальный помощник Самого. Они хотят знать, не мы ли суем свой нос в дела Хеллстрома.

— О-го! — Перуджи кивнул. Это объясняло, почему Хеллстром чувствовал себя хозяином ситуации. Как мог этот блошиный доктор пролезть так высоко?

— Что вы ответили? — спросил Перуджи.

— Я солгал, — произнес Шеф спокойно. — Я сказал, что, наверно, кто-нибудь еще, поскольку мне об этом ничего не известно. Но я обещал навести справки, так как иногда мои люди проявляют чрезмерное усердие.

Перуджи несколько секунд смотрел в молчании на стену. Кто за всем этим стоит? Затем он сказал:

— Мы можем подставить Ма, если понадобится.

— Это был один из вопросов, которые я обдумывал. «Один из нескольких!» — подумал Перуджи.

Шеф прервал нарастание его беспокойства, спросив: — Теперь расскажите мне, чем они занимаются на своей ферме?

— Они снимают фильмы о насекомых.

— Вы мне уже говорили вчера. Это все?

— Не уверен, чем они еще могут заниматься, но у меня есть некоторые предположения относительно того, где они могут этим заниматься. В этой студии есть подвал: костюмерная и прочая ерунда, выглядящая вполне достоверно. Но между студией и домом есть туннель. Они провели меня по нему, и мы имели совместный ленч. Обслуживали нас, надо сказать, довольно странные дамы. Красивые куколки, все четыре, но они не произнесли ни слова, даже когда я обращался к ним.