Мечник. Око Перуна - Вадим Долгов

Речь незнакомца была прервана мощным стуком в ворота постоялого двора. Удары сотрясали дубовые створки. Казалось, еще немного – и они слетят с петель. Хозяин, молодой новгородец, прихватив топор, бросился к воротам. За ним поспевали двое слуг, вооруженных вилами.

– Кто там? – Хозяин постарался прокричать это как можно более грозно. Но голос его прозвучал испуганно.

– Открывай, городская стража и мечники княжие! Доподлинно известно, что на этом дворе тать Садко прячется. У нас приказ княжеский!

Незнакомец тем временем весело хмыкнул, подмигнул Ворону, легко перемахнул через тын и исчез.

Ворон несколько мгновений стоял в недоумении. Хозяин поспешно выдвигал засов, собираясь впустить стражников, пока они не сломали ворота. Ситуация была безвыходная. Удрать через тын можно было, но в этом случае пришлось бы бросить ларец. Допустить этого Ворон не мог.

Вскинув за спину перевязь с мечом и прихватив мешок с ларцом, Ворон бросился к конюшне. Конь его, по счастью, стоял оседланным. Мешок с ларцом был намертво приторочен к седлу.

Между тем хозяин постоялого двора наконец справился с засовом, и тяжелые створки стали медленно, со скрипом расходится в стороны.

Вскочить на коня было делом одной секунды. Ворон дал шенкеля, конь вышел из конюшни и встал напротив раскрывающихся ворот. За ними уже виднелся блеск кольчуг столпившихся воинов. Дико взревев, Ворон обнажил меч и плашмя хлестнул им коня.

– Выручай, родной!

Конь взвился на дыбы и, ничего не видя от боли, ринулся в раскрывающиеся ворота – прямо на обнаженные сулицы княжих людей.

Еры

Не было на судебном дворе ни одного человека, который бы не повернул голову, услышав звонкий голос княжны Елисавы. Дольше всех медлил Ярослав, но и он перевел усталые глаза на высокий крылец терема:

– Ты что-то знаешь, Елисава? Объясни или не мешай нам суд судить. Тебе кто-то донес?

Княжна бодренькими шажками спускалась с высокой резной лестницы. При каждом шаге из-под златотканой свиты выглядывал носок сафьяновых сапожек – то один, то другой. При каждом шаге колокольчиком звенел ее голос:

– Никто…

– Ничего…

– Мне…

– Не…

– Рассказывал.

Ярослав смотрел на дочь с недоумением. Она подошла к отцу и встала справа от престола.

– Имеющий глаза да увидит, имеющий уши – да услышит.

Он указала на гнусавого послуха в колпаке:

– Этот врет, что колохолмец. Когда ввели воеводу и товарищей его, они не могли не видеть этого человека, он сидел прямо перед ними. Он их сверлил глазами, а ни один из колохолмцев на нем ни разу взгляда не остановил. Колохолм, чай, не Киев – все друг друга знают, а его никто из них не признал.

Во дворе повисло напряженное молчание. Послух, о котором говорила Елисава, попытался вскочить со скамьи и что-то выкрикнуть, но опять был осажен мощной ладонью дюжего тиуна. Сжав в тонкую полоску губы, он посматривал на княжну колючим взглядом.

– Врет он и о Предславе, – спокойно продолжала княжна. – Я навестила болящую, осмотрела ее раны. В мальце том, – она кивнула в сторону Доброшки, – ни росту, ни силы не хватит так ударить: сначала в глаз, а потом – в самое темечко. Пока женщина без чувств, но я приставила к ней своего лекаря-сирийца. Он большой мастер – авось и милует Бог, поправится Предслава ваша. Сын ее и впрямь сильно напуган. Лекарь дал ему сонного настоя. И он спит сейчас. Сириец сказал, что проспит он не меньше суток. Потом попробуем поговорить с ним еще раз, но уже сейчас понятно, что вряд ли отрок мог так сильно, до немоты, напугать мальчика, да еще бывшего холопа, который всякого в жизни насмотрелся.

Ярослав еще раз пристально посмотрел на послуха и сделал легкое движение рукой. Двое мечников подошли и встали около послуха – не сбежать. Тот, тоскливо взглянув по сторонам, осел на лавке, как сдувшийся пузырь.

Елисава между тем подошла к Илье и взяла своей тоненькой ручкой его тяжелую мозолистую руку, повернула ладонью вверх и положила пальчик на пульсирующую голубую жилку на запястье.

– Отвечай, воин, – Елисава пристально смотрела Илье прямо в глаза, – только быстро: сколько лет ты воевода в Колохолме?

Илья посмотрел на княжну недоверчиво, но руки не отнял. Ее глаза заворожили.

– Да уж вот лет пять как…

– А до этого где жил?

– В Киеве жил, в Доргобуже несколько лет, в Новгороде бывал.

– А скажи мне, Илья, кто был в Киеве тысяцким пять лет назад?

– Боярин Вышата, кто ж еще…

– Сколько в Киеве башен в киевском детинце?

– Да не помню уж точно, вроде двадцать одна. – Илья поморщился. – Может, за пять-то лет больше стало, не знаю я, княжна.

– Хорошо. Это не горе, что не знаешь. Теперь быстро отвечай: сколько башен в Колохолме?

– Пять! – На сей раз Илья выпалил незамедлительно.

– Где измарагды?

– Не знаю, княжна, у воров, должно быть.

Елисава отпустила руку Ильи. Развернулась к княжескому помосту и сказала твердо:

– Он не врет.

– Я знаю, Елисава, – Ярослав по-прежнему говорил негромко, – твой лекарь-сириец обучил тебя многим хитростям. Но можешь ли ты поручиться за свои слова? Что ты там в глазах у этого косматого медведя высмотрела?

– Высмотрела, что не врет. Вполне достаточно. Помнишь ли, как я на тебе, отец, это мастерство испытывала? Много ты смог утаить?

Лицо князя оттаяло, расцвело мягкой, слегка смущенной улыбкой:

– Помню-помню. Хорошо. Веришь ты, поверю и я. А что с Харальдом? Может, ты и на нем свое художество попробуешь?

– Нет, с ним не получится. – Елисава усмехнулась, задорно взглянув на варяга.

Харальд устроился на своей скамье как персидский падишах на троне. Золотой плащ его и бархатные штаны были местами испачканы в грязи, но это его нимало не волновало. Казалось, он не вполне понимает, что идет суд и сейчас решается его судьба. Конунг не сводил с княжны влюбленных глаз.

– Смысл этого умения в том, чтобы слушать, как сердце у человека бьется, как зрак играет. Следить, не собьется ли дыхание, не выступит ли пот. Знаете, если человек врет, маленькая бисеринка пота может стоить ему головы. Человек может руководить своими руками и ногами. Может усмирить даже сердце, но вот пот… Если человек врет, его тело всегда по Божьей воле выдает его.

А если я за руку нашего храброго Харальда возьму да еще и в глаза начну смотреть, он огнем сгорит. Вон как зыркает, любовью, бедняжка, весь пылает. И тут уж правду ото лжи трудно будет отличить.

Да и нет нужды: раз добрые люди из славного города Колохолма к разбою и грабежу отношения не имеют, значит, и князь варяжский, на ладьях которого они прибыли, не виноват.

Князь удовлетворенно кивнул и крикнул через плечо:

– Малюта!

На окрик из-за высокой спинки княжеского престола вышел тиун в длинной кожаной свите, с золотой гривной на шее и длинным мечом на боку.

– Этих, – князь указал на колохолмцев, – освободить и препроводить вместе с князем варяжским Харальдом ко мне в покои. А этого, – князь кивнул на послуха в войлочном колпаке, – в поруб и допросить с пристрастием.

Тиун поклонился князю и взглянул на сжавшегося на лавке послуха с плотоядной улыбкой:

– Все исполним, великий княже, не беспокойся.

Побежали по двору проворные служки в льняных рубахах. Пленников расковали, повели умываться. Все пришло в движение, князь встал с престола, блеснула золотая заколка, плащ взвился от налетевшего ветерка. Дружинные вои взяли князя в плотный, отсвечивающий сталью и золотом круг, и уже через мгновение князь скрылся за воротами судебного двора.

Доброшка растер затекшие после кандалов руки. После того как гроза как будто пролетела, сразу проснулись все желания: захотелось есть, пить, а пуще того захотелось опрометью мчаться туда, куда, говорят, даже короли пешком ходят – на двор, за кусты, отлить накопившуюся в организме «желтую водичку».

Доброшка огляделся, увидел приоткрытую калитку, спешно покинул судебный двор, спустился по узкому проходу в небольшой садик, примыкавший к крепостной стене, и там с наслаждением освободился от накопившейся влаги. Когда же он вернулся назад, то калитка, через которую он выбрался наружу, оказалась закрыта.

Попытка поднажать плечом ни к чему не привела – дверь не сдвинулась ни на вершок. Закрыто было плотно изнутри. Это обстоятельство было неожиданным и неприятным – разлучаться с друзьями не входило в Доброшкины планы. Однако по зрелом размышлении Доброшка решил, что это горе – не беда: «Подожду внизу». И он пустился вприпрыжку по тому самому узкому проходу, которым один раз уже пробежал. Выйдя в давешний садик, Доброшка остановился. Куда идти дальше, было непонятно. Покрутившись пару минут на месте, он наконец определился и уверенно стал спускаться вниз по склону вдоль крепостной стены, сбивая поздние одуванчики подобранной веточкой.

Однако саженей через пятьдесят дорогу ему преградил высокий тын, который вплотную был пристроен к высокой и длинной хоромине без окошек, служившей, видимо, складом. Доброшке пришлось огибать неожиданное препятствие. За хороминой опять начинался тын, сделанный из толстенных заостренных бревен – не перелезешь. Доброшка решил сменить направление и стал взбираться по дорожке вверх. Это уже была жилая часть княжеского холма. По сторонам высились сложенные из громадных бревен хоромы княжеских бояр и воевод. Остроконечные крыши теремов уходили в самое небо. Нарядные храмы, сложенные из красного кирпича, пылали на солнце золотыми куполами.