Семейные тайны (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

— Уже договорился, — довольно усмехнулся дядя. — До октября месяца подождут. Если что, и в октябре потянуть смогу, но не очень хотелось бы. Успеешь за два-то месяца?

— А что, у меня есть выбор? — отозвался я.

Выбора и правда не было. А ведь всё, что у меня пока есть — это исключительно косвенные улики. Их, правда, много, но всё равно не столько пока, чтобы количество перешло в качество. Что ж, придётся поднапрячься. Побыстрее бы Шаболдин нашёл Полянову...

Глава 22. О пользе светской жизни

Староста Боярской Думы Сергей Михайлович Пушкин так и не смог оправиться после сердечного приступа. Одной ногой он уже стоял в могиле, и дядя уверенно предсказывал, что не более чем через седмицу-другую боярин Пушкин переберётся туда окончательно. Тем не менее большой летний приём у Пушкиных никто не отменял — пусть утрата Пушкиными верховенства в Боярской Думе и была признана всеми как дело уже решённое, но на значении этих ежегодных приёмов для московского света такое признание никак не сказывалось. Большие приёмы, ежегодно устраиваемые Пушкиными в конце лета, на самом деле были великой московской ярмаркой женихов и невест из лучших семей столицы. И не только столицы — на эти приёмы прибывали семьи из Ярославля, Владимира, Рязани, Калуги, Смоленска и Твери. И пусть глава Пушкиных был настолько плох, что доктора даже не разрешали перевозить его из имения, где случился приступ, проведение большого приёма оставалось священной и непременной обязанностью Пушкиных перед всей Москвой. Старший сын боярина Пушкина Михаил, которого в Москве за глаза так и продолжали именовать Мишенькой, когда-то сам бывший главной целью слетавшихся к Пушкиным княжон и боярышень, оставался с отцом в имении и приём в этом году проводил младший брат Сергея Михайловича Владимир. Что ж, ему уже скоро принимать главенство в роду, вот и первая задача в новом качестве.

При всём том, что большой любви к великосветским сборищам я не испытывал, посетить именно этот приём я считал необходимым. Причин тому у меня было аж целых три, и главная состояла в том, что приём предоставлял возможность поговорить в неслужебной и вообще неофициальной обстановке кое-с-кем из больших людей, чьей благосклонностью мне хотелось бы заручиться в свете моих дел, как оружейных, так и сыскных. Очень хотелось увидеть Варвару Бельскую, честно говоря, я успел по ней соскучиться. Опять же, Бельские наверняка начнут присматривать ей жениха и мне точно следует посмотреть, с чьей стороны может исходить опасность для моих планов на дальнейшую жизнь. Для себя я уже решил, что должен взять в жёны младшую княжну Бельскую и никаких конкурентов в этом деле терпеть не собирался, поэтому лучше будет провести разведку заранее. Ну и третьей целью я поставил показать московскому свету себя, любимого, без трости. Да-да, могу теперь и так. День-два хожу без неё, потом два-три дня приходится опять пользоваться подпоркой, но и так уже намного лучше, чем оно было раньше. Имелась, впрочем, и четвёртая причина, на сей раз связанная с моими обязанностями как члена семьи — на приёме матушка решила первый раз вывести в свет Татьянку, и присутствовать при таком историческом событии я был просто обязан. Ну да, девице четырнадцать, хороша так уж хороша, пора приучать Москву к скорому появлению новой и очень интересной невесты. Да и самой Татьянке пора привыкать к светским собраниям и мужскому интересу к себе.

Видел бы кто, насколько быстро Татьянка собралась на выезд, мог бы и не справиться с собственным изумлением. Но я-то хорошо знал, что целых четыре предыдущих дня сестрёнка провела в раздумьях, во что бы такое нарядиться, а потом в сплошных примерках самых разных платьев, подгонке того, которое она наконец-то выбрала, подборе к тому платью наиболее подходящих ридикюля с веером и прочих приготовлениях, так что перед выездом ей оставалось лишь всё это на себя надеть, вот вам и невероятная скорость сборов. Когда я пошутил насчёт столь долгой подготовки, Татьянка на полном серьёзе заявила, что управилась на самом деле очень быстро, и если бы не помощь Оленьки, то вот тогда создание праздничного образа и правда было бы долгим. Оглядев сестру перед выходом, я убедился, что со вкусом у Оленьки такой же порядок, как и с художественным талантом, и даже пожалел, что по малолетству моей названой сестрёнке на такие выходы доступа нет — девица явно заслуживала того, чтобы увидеть результат своих трудов в виде блистающей в московском свете Татьяны Филипповны. Впрочем, положение Оленьки как воспитанницы должно, по идее, накладывать на неё какие-то ограничения, но точного знания этого вопроса у меня не было.

По сравнению с памятным приёмом у Бельских состав нашей семейной делегации заметно изменился — добавились не только Татьянка, но и Митька, в тот раз пропустивший выход из-за выезда своей кадетской роты в летний стан, зато убавилась Анна, потому как согласно здешним приличиям выход в свет женщин с видимыми признаками беременности, мягко говоря, не поощряется.

...Бельских-младших я случайно увидел почти в противоположном конце большой приёмной залы — помог рост Александры. Продвижение в их направлении оказалось очень медленным — несколько раз я вынужден был останавливаться, натыкаясь на знакомых, большинство которых раньше бы ограничились лёгким кивком в мою сторону да отсалютовали бокалом, а теперь считали своим долгом хотя бы просто перекинуться парой слов с георгиевским кавалером. Впрочем, встреча с одним из знакомых заставила меня вообще отложить общение с Бельскими на потом.

— Алексей Филиппович! — полковник Хлебович подошёл откуда-то сбоку в обществе девицы лет шестнадцати, весьма симпатичной, но вот назвать её красавицей, на мой взгляд, можно было бы лишь из вежливости. Да, недурна, даже мила, но чего-то в ней такого-этакого не достаёт...

— Вот, Елизавета, представляю тебе боярича Алексея Филипповича Левского, героя войны со шведами! Елизавета Яковлевна Арсеньева, моя племянница, — это полковник говорил уже мне.

— Геройство на войне — наша священная обязанность, ведь мы сражаемся, защищая столь прекрасных барышень, — я приложился к ручке зардевшейся от простенького комплимента девицы, полковник одобрительно кивнул.

Краем глаза заметив слегка ошалевшего от общего столпотворения и изобилия девиц Митьку, я подозвал его к нам.

— Константин Афанасьевич, Елизавета Яковлевна, с удовольствием представляю вам моего брата Дмитрия Филипповича, — захватил я инициативу. — Он пока ещё не герой, но выбрал военную службу и потому это у него впереди.

— Господин полковник, Елизавета Яковлевна, — Митька слегка растерялся, но моментально взял себя в руки, — счастлив знакомством!

— Без чинов, Дмитрий Филиппович, — добродушно отмахнулся полковник. — Елизавета, я тебя оставлю пока что на попечение бравого кадета, а мы с Алексеем Филипповичем отойдём побеседовать о наших скучных делах. Дмитрий Филиппович, я на вас надеюсь, — Хлебович хитро улыбнулся.

— Так точно, гос... простите, Константин Афанасьевич! — Митька по привычке щёлкнул каблуками.

— Вольно, кадет, вольно, — полковника происходящее откровенно веселило. Интересно, это он так забавляется или и правда не прочь свести племянницу с Митькой?

— Я тут подумал, — полковник мягко, но неотвратимо уводил меня в одну из малых приёмных зал, — что вам будет полезным кое с кем побеседовать о ваших винтовках и револьверах. Должен, кстати, сказать, револьвер у вас вышел замечательный! С превеликим удовольствием пострелял, честное слово! Даже Лизоньку пытался научить, но увы... Так-то она у меня из пистолета стреляет, но вот револьвер ваш для неё больно тяжёл.

Так, а это же идея! Сделать револьвер поменьше и полегче, не только для милых дам, но и вообще для людей невоенных, а ещё для всяческих мастеров тайных дел. Тем более, кто получит в подарок первый такой уменьшенный револьвер, когда доведём его до ума, я уже знаю.

— Вот и пришли, — усмехнулся Константин Афанасьевич. — Позвольте, ваше высокопревосходительство и ваше превосходительство, представить вам боярича Левского, Алексея Филипповича. Его высокопревосходительство генерал-воевода князь Романов, Константин Иванович, главноначальствующий Военною Палатою, его превосходительство первый советник боярин Вельяминов Виктор Васильевич, главнозаведующий Московскою городскою губною управою, — представил Хлебович обоих.