Удар иглы - Илья Стальнов

Да, я был глуп, это несомненно. И вместе с тем оказался прозорлив, ибо эти мальчишеские честолюбие и мечтательность вовлекли меня в невероятные события, в результате коих я стал тем, кем есть сегодня, и ни разу не пожалел об этом. Короче, опять вторглось в мою жизнь Провидение, на сей раз в виде моей взбалмошности и несерьезности – качеств, которые я столь долго пытался изжить под руководством разлюбезнейшего друга и учителя Осиповского,

Для начала я задумал установить за лже-Никитиным наблюдение. Благодаря выросшим у меня усам, внешность моя претерпела за последнее время сильные изменения, и я смел надеяться, что он меня не узнает. Да еще и физиономия моя была далеко не столь выразительна, как у него.

Следующий вечер был тих и красив. Закатное солнце озарило небо алыми лучами. Хотелось бы сказать – кровавыми, но не такие сравнения подходили к моменту. Что-то потустороннее, притягательное было в этих красках вечернего неба – нечто свидетельствующее о том, насколько ничтожны человеческие помыслы, войны, интриги пред величием этого Божьего мира. Я был занят сразу тремя делами – любовался пейзажем, беседовал с Терехиным и не забывал высматривать с нашего удобного для этих целей местечка лже-Никитина.

В этот час костровые раскладывали дрова в ямах, раздували огонь, водоносы таскали от Дуная воду, предназначенную для приготовления ужина. ЛжеНикитин восседал около одного из костров, рассеянно ковыряя палкой землю. О чем он думал? Эх, если бы знать это! Время от времени к нему подходили какие-то личности и, перебросившись двумя-тремя словечками, исчезали в темноте. Ничего необычного в этом не было. Офицеру приходится решать множество вопросов, беседовать со многими людьми. Как угадаешь, с кем из этих людей связывали его темные делишки?

Наконец, мне показалось, что я дождался момента и увидел именно то, что нужно. Внимание мое привлек один из солдат. Я плохо разбираюсь в мундирах, но, по-моему, он принадлежал к Лифляндскому егерскому полку. Солдат был маленького роста, сгорбленный, худощавый, какой-то забитый. Он быстро получил от лже-Никитина записку и засеменил к оврагу. Солдат уже совсем было затерялся среди кустов, как мне пришло в голову, что не худо было бы навестить в одном из егерских батальонов своего давнего приятеля секунд-майора Дробышева, который, помнится, охоч был до женского пола и одно время ухлестывал за моей кузиной Татьяной, когда бывал в нашем московском доме. Решив так, я заспешил за егерем.

Секунд-майора я отыскал довольно быстро, а помог мне в этом все тот же всеведущий капитан Терехин, вполне оправившийся от припадка «трясучки», как он сам называл свое состояние после контузии.

Мне повезло. Солдат служил под началом «душки Дробышева», как его называла Татьяна. Весельчак и ерник тут же попотчевал нас новым анекдотом, который потихоньку передавался из уст в уста между лифляндскими егерями.

– Вы слышали, уважаемые государи мои, что наш всеми почитаемый князь Потемкин Таврический незадолго до штурма крепости Очаков учудил. Он пригласил к себе своего генерал-адъютанта господина подполковника Карла Федоровича Баура и велел ему – что вы думали? ха-ха-ха! – взять подорожную и что было духа скакать в Париж… за модными башмачками для свояченицы Прасковьи Андреевны Потемкиной. Мы посмеивались над странностями князя – в Сибирь он посылает за огурцами, в Калугу – за тестом, в Париж – за башмачками! Так что же вы думаете? Баур, прибыв в раскрасавец Париж, заказал-таки модные башмачки в самых дорогих мастерских.

Уже через несколько дней после его приезда французы только и говорили о странном поручении русского вельможи, заставившего своего адъютанта проделать путь через всю Европу. Ведь война же, русские сражаются у стен Очакова, а их предводитель ублажает дам! Один французик, говорят, даже сочинил на эту тему водевильчик. Каково?

А Баур тем временем, закупив целый воз башмачков, отбыл в Россию и успел как раз к штурму Очакова.

– Да все это сплетни! – махнул рукой капитан Терехин.

– Все может быть, – смеясь, проговорил Дробышев. – За что купил, за то и продаю.

Мне осталось только подивиться смелости секунд-майора. Если бы кто-нибудь донес его светлости князю Потемкину о подобных разговорах, то уж не сносить тогда Дробышеву буйной головы.

Отведя секунд-майора в сторонку, я попросил его сделать одолжение и как-нибудь осторожно, под видом осмотра, в числе других, проверить карманы у одного из егерей, который был мне подозрителен.

– Да что он такого натворил? – поинтересовался Дробышев.

– Прошу тебя, не спрашивай ни о чем. Потом объясню…

– Ладно уж. Чего не сделаешь для человека, который чуть не стал моим родственником.

Через полчаса секунд-майор шутовски отрапортовал, вытянувшись передо мной в струнку:

– Ваше превосходительство, пороховых дел инженер! У солдата Прянишникова на устроенном мной досмотре кроме личных вещей обнаружена престранная записка. В ней всего три слова: «Полночь, старая мельница». И все. Я ничего не понимаю…

– Что с запиской? – быстро спросил я.

– Да ничего. Сделал вид, что не обратил на нее внимания, и вернулся.

– Молодец. А солдатик-то грамотный…

– Так в чем же дело?

– Потом.

Махнув рукой, я выскочил из офицерской палатки. Удивленный капитан Терехин, пожав плечами, последовал за мной…"

– Надо навестить этого доцента, – сказал Володька, бегло ознакомившись с документами. – Возможно, он что-то знает об этом типе.

– Надо.

– Сотник, – задумчиво протянул Володька. – Вспомнил. Он доцент кафедры патологоанатомии мединститута. Мы не раз привлекали его для проведения особо сложных экспертиз.

– Точно, тоже припоминаю.

Я потянулся к телефону. На кафедре патологоанатомии меня уведомили, что Григорий Иннокентьевич Сотник после первой пары отправился проводить практические занятия.

– Стало быть, он в морге? – уточнил я.

– Мы называем его анатомическим театром, – просветил меня бодрый женский голос в телефонной трубке.

– Морг – театр, а мертвецы в нем – актеры, – хмыкнул я.

– Что?! г

– Спасибо, всего вам доброго… – Я поспешил положить трубку на рычаг.

– Ну что, Володь, поехали в морг? – произнес я, без особой охоты поднимаясь со своего мягкого начальственного кресла.

– В тебе проснулся опер, – улыбнулся Володька.

Морг располагался в городской больнице, на базе которого размещалась кафедра патологоанатомии медицинского института. Сотника мы застали в секционной, откуда время от времени вылетали побледневшие молоденькие студентки в полуобморочном состоянии. Ничего, скоро привыкнут. Нужно просто перешагнуть барьер и перестать относиться к мертвым как к изуродованному человеку. Это только поврежденный биоскафандр, переставший функционировать, как любят говорить Алины приятели уфологи. За свою жизнь мне пришлось повидать столько трупов – изуродованных, расчлененных, находящихся в самых крайних стадиях разложения, эксгумированных, утопленников… На меня их вид перестал оказывать шокирующее воздействие. Хотя окончательно привыкнуть к этому невозможно. Недаром большинство патологоанатомов имеет легкий «сдвиг по фазе».

До конца занятий оставалось несколько минут. Мы дождались, пока все вопросы были заданы, все ответы получены. Студенты потянулись из секционной, у большинства из них лица были кислые, видимо, в этом заведении они побывали впервые. Некоторые улыбались, кидали отдающие цинизмом реплики, но все это выглядело наигранным, искусственным. Особой радости от прошедших занятий студенты не испытывали.

Сотник не спешил уходить из секционного зала, поэтому нам пришлось пройти туда. Это был сухой мужчина, немножко сгорбленный, лет шестидесяти на вид. На его длинном носу приютились большие фирменные очки. Я вспомнил его. Действительно, несколько раз мы привлекали его для проведения экспертиз. Эдакий обаятельный книжный червь, сыпящий старорежимными оборотами; «дас-с», «милейший», «батенька».

– Так вы насчет того недоразумения? – спросил доцент, внимательно выслушав нас. – Сколько времени уже прошло… И чего он ко мне тогда привязался? Иду вечером из библиотеки, а навстречу мне этот, скажем так, малоприятный господин.

– Вы видели его раньше? – спросил я.

– Видел однажды до того инцидента. И второй раз недели через две после, да-с. На паперти у собора он просил Христа ради. Вряд ли, уважаемые, я могу вам чем-нибудь помочь. Знай я, что он совершит такое дикое преступление и убьет монаха, уверяю, присмотрелся бы к нему повнимательнее.

– А?.. – Савельев удивленно уставился на доцента. – Откуда вы знаете, что он подозревается в убийстве монаха?

– О, меня не было при убийстве. Прошу поверить мне на слово, – лукаво улыбнулся доцент. – Но все трупы свозятся сюда, факт этого убийства для меня не секрет. А когда ко мне приходит обаятельный молодой человек – начальник уголовного розыска – с не менее обаятельным следователем прокуратуры и расспрашивает о каком-то мелком недоразумении, хотя, по идее, они должны сейчас носом рыть землю и искать злодея-убийцу… Да-с, выводы тут напрашиваются сами собой.