Привет с того света - Андрей Щупов

— Да ну!

— Черт! Выслушай до конца, я ведь о другом. То есть я хотел сказать, что у меня тоже кое-что было в жизни — не так, как у тебя, но все-таки…

— И?.. — Кромп поставил бутылочку с лосьоном на стол и с интересом уставился на техника. — Давай, Кассиус, не стесняйся. Смеяться и болтать не буду, а если нужен совет…

— Да нет же, тут другое… — Кассиус вздохнул. Тема для него действительно была нелегкая. — В общем, когда все происходит — ну, ты понимаешь, о чем я, — так вот сразу после этого получается неприятная метаморфоза. То есть, значит, это я о себе, конечно, говорю. Как у других, не знаю…

— Ну-ну?..

— Вдруг разом осознаешь, что все это глупо и не нужно. А разные там предварительные шуточки, охи и ахи — все это ради одной-двух минут удовольствия. Смешно, да? И она тоже… вдруг сразу становится чужой. Только что была красивой, желанной, и вдруг — раз!.. — Кассиус поднял глаза на Кромпа. — Вот я и хотел спросить. Скажи… у тебя это как-то по-иному? Иначе чего бы ради ты заводил эти шашни? Зачем, если все одно и то же?.. Или ты делаешь это просто от скуки?

— Ох и дурак же ты, братец… — Кромп произнес ругательство с нежностью, без всякой злобы. — Ну разумеется, тут абсолютно другое!

— Не понял.

— Ты ищешь одно, а я совершенно обратное.

— То есть?

— Поясняю! — Кромп рубанул рукой воздух, и в интонациях его проскользнули нотки Макса Дюрпана. — Так вот, дорогой мой Кассиус, беда заключается в том, что ты ищешь в себе, а надо искать в них.

— Как это?

Кассиус покраснел, а Кромп исторг из груди вздох учителя, вынужденного просиживать штаны возле незадачливого школяра.

— А вот так. Мы ласкаем их не потому, что нам это нравится, — мы ласкаем их, потому что ИМ это нравится. — Кромп поднял указательный палец. — Они дуреют от ласк, а мы дуреем от их дури. Такая вот обратимая эволюция. И тот крохотный момент, который величают оргазмом, на деле всего-навсего пшик — для нас, во всяком случае. Как разжеванная конфета во рту ребенка. Проглотил и забыл… Ты, Кассиус, слушаешь свой желудок, понимаешь?

Слушаешь и ждешь, что он содрогнется от сладости. А ему чихать. Не было бы пусто — и ладно. Кассиус озадаченно смотрел на Кромпа.

— Значит, мсье техник, следует переместить внимание выше, туда, где и находится истинный источник удовольствия.

— Я полагал, что сердце…

— Сердце, Кассиус, у нас одно, а органов радости — триста тридцать три. Вот и осязай ими, черт подери! А не хватает своих — заимствуй! У них, понимаешь?.. — Кромп оживился. — Между прочим, есть тут одна толстушечка. Сначала на Микки косилась, а вчера про тебя спрашивала. Ты как насчет толстушечек? Смотри, если что, я подсуечусь. Тем более что и подружка Микаэля тоскует.

— Эжени?

— Ну да, она. Чего время-то зря терять? Тут и воздух, и вода — все этому способствует. Заметил, что кипяток без запаха? То-то и оно. И в жратве никаких радионуклидов. У меня на плечах сыпь была — теперь прошла. Сама собой. Так что соображай. Какую назовешь, ту тебе и устрою.

— Спасибо, не надо.

— Что ж, как знаешь…

Осуждающе качая головой, Кромп отошел к окну. Встав чуть сбоку, вытянул перед собой приклеенное к ружейному шомполу зеркальце. В это отдаленное подобие перископа он ежедневно и ежечасно изучал улицу.

— Странные вы люди, ученые. Как без женщин обходитесь, не пойму. У меня, если неделю без этого дела, просто ломки начинаются. Как у наркомана какого. И в башке картинки начинают крутиться — одна другой хлеще. Все дамочки, да в таких позах, что волосы дыбом становятся! — Махнув рукой, Кромп положил шомпол с зеркальцем на постель. — В общем, что говорить!.. А тут, кажется, порядок.

— Ты в этом уверен?

— А как же! Шпик на месте. Зевает, под мышкой скребется — вернее признака нет. — Кромп озабоченно потер мощные руки. — Тоже, наверное, о женщинах думает, стервец. Я в его годы думал. Во снах кого-то постоянно соблазнял, на пляж к нудисткам бегал… В общем, не умел без этого. Оттого и чемпионом, должно быть, сделался. Как становилось невмоготу — сразу в зал. Выжмешь тонн шесть-семь, глядишь, и легче становится.

Кассиус покосился на Кромпа. Чем-то здоровенный этот солдат напоминал ему Бельмондо. Такое же помятое лицо, нос смотрит куда-то вбок, а в глазах смешливые чертики. Черт его знает, почему к нему так тянулись женщины.

Кромп не был столь атлетичен, как Штольц, хотя сила в нем тоже чувствовалась — сила дикая, первобытная, что называется, от природы. Может быть, это как раз и влекло. Волосатая грудь, обилие шрамов, уверенность в словах и жестах. Он и ходил как-то особенно — бесшумно, стремительно.

— Ты смотри. Если надумаешь, сразу обращайся. Я это в момент устрою. — Сунув в один карман нож с выбрасывающимся лезвием, в другой — шипастый кастет, Кромп браво подмигнул технику.

— Тебя и впрямь заботит то, как я провожу время?

— Меня заботит прежде всего твое здоровье. — Кромп со значением колотнул кулаком в ладонь. — Будешь весел ты, будет веселее и мне — логично?

Кассиус кивнул:

— Пожалуй.

— Ну и замечательно. Думай!

Солдат выскользнул за дверь, приоткрыв ее ровно на ширину своего тела и тут же захлопнув. Снова послышался женский смех, и Кассиус не без зависти прислушался к удаляющимся шагам. Хорошо, наверное, быть таким — несомневающимся, сильным, ежедневно ощущающим любовь женщин. А Макс вот как-то обходится без этого — и ничего, терпит.

— Значит, и мы потерпим, верно?

Кассиус поймал в матовом экране собственное отражение, ладонью притронулся к генератору. Металл был горячий, но в пределах допустимого.

— Потерпим…

Кассиус развернул на экране «окно» и ввел в него игру «Раздень-ка, милый!». Играя в очко с пухлыми дамами в ночных сорочках, он в полчаса раздел их всех до единой. Голод был утолен, и, очистив окно от сцены стриптизного зала, техник, помешкав, запросил файл с записками Гершвина. Смешно, но настырный лейтенант сумел-таки заразить его интересом к личности преследуемого. Да и как иначе? Фактически ради одного этого странного преступника жертвовали жизнями семерых ни в чем не повинных людей! Тут было над чем призадуматься, а Кассиус не зря считал себя неплохим аналитиком. Кроме того, ему хотелось опередить лейтенанта и юркого историка. Они искали ответ, пускаясь во все тяжкие, вступая в контакт с этим временем, расспрашивая о Гершвине всех встречных и поперечных. Кассиус в отличие от них глубоко верил в мощь логики и, вчитываясь в строки, написанные рукой террориста, постепенно моделировал в голове собственный образ преступника, который рано или поздно обещал стать жизненным и зримо выпуклым — жизненным настолько, что ответ на вопрос, куда могли направиться преступники, угодив в девятнадцатый век, должен был родиться самым естественным образом.