Английская мадонна - Барбара Картленд

Ее поспешного ухода никто не ожидал, и она покинула комнату прежде, чем кто-либо из мужчин мог встать со своего стула, чтобы выказать ей предусмотренное этикетом уважение.

Уже почти закрыв за собою дверь, она услышала слова сэра Иэна:

— Ради бога, Родни, не ухудшай того, что и так плохо. Ты знаешь, какова Шейла! Она готова убить любую женщину, на которую, как ей показалось, Кимбалл отвлекся.

— В этом есть правда, — согласился майор Гауэр. — Она нашла богатенького балбеса и будет царапаться, как тигрица, если он попытается выскользнуть из ее когтей. Упускать такую жирненькую добычу она не намерена.

Теодора поймала себя на том, что подслушивает чужой разговор. Она не собиралась этого делать, но слова, сказанные сэром Иэном в ее защиту, обратили ее в камень. Но через секунду с чувством, что эти слова унижают ее и оскорбляют ее любовь к графу и его любовь к ней, она опрометью кинулась через холл и дальше наверх по ступенькам.

Только возле спальни отца, прежде чем открыть дверь, она в отчаянии спросила себя, как могла она слушать графа, когда он говорил ей о леди Шейле и всех подобных, — как они помогали ему забыться…

И как у нее хватило мужества, чтобы не закрыть ладонями уши?

Глава 6

Не имея душевных сил войти прямо сейчас к отцу и разговаривать с ним, Теодора удалилась к себе. Ей хотелось побыть одной. Услышанное за столом ее отрезвило: граф был прав — она не сможет оставаться в замке под одной крышей с Шейлой Терви! Но уехать отсюда, в то время как она и граф мечтают быть вместе и оба знают об этом, — было свыше ее сил. Теодора не могла и помыслить о расставании! Что делать? Что же теперь делать, спрашивала она себя и не находила ответа.

А ответа и не было, и она бродила одна в тумане — густом, непроницаемом, из которого не видно выхода. Теодора подошла к окну — но впервые не увидела ни красоты сада, ни его цветов, не услышала пения птиц. А слышала только боль в голосе графа, когда он утром поведал ей о своих несчастьях, и видела отчаяние в его глазах.

Девушка снова взмолилась о помощи!

Она чувствовала, что ее мать, которая была так счастлива, поймет, как никто другой, чувства дочери к человеку, которого та узнала совсем недавно, но который, казалось, был с нею рядом с начала времен.

Внезапно дверь позади нее распахнулась. Теодора вздрогнула и обернулась. Леди Шейла! Из плоти и крови. Она возникла на пороге комнаты почти беззвучно, но очень эффектно — в изысканном шелковом пеньюаре поверх кружевной ночной сорочки. Рыжие волосы падали ей на плечи, глаза метали зеленоватые молнии.

Теодора впервые увидела ее лицо без румян и пудры и глаза, не подведенные черным. На разглядывание всех подробностей во внешности той, что чувствовала в ней соперницу, времени не было: леди Шейла, с лицом, искаженным яростью, стала на нее надвигаться, крича. Точнее, голос ее напоминал рычание животного, когда оно ранено.

— Я слышала, вы катались верхом с его светлостью, — яростно набросилась леди Шейла на Теодору. — Как вы смели? Как это вам взбрело в голову улизнуть с ним за моей спиной? Позвольте сообщить вам — вам! оборванке и глупой выскочке! — граф принадлежит мне, мне одной, и как только он освободится от своей сумасшедшей жены, он на мне женится!

Теодора стояла, смотрела и слушала, как беснуется эта женщина. Майор Гауэр был виртуозен в сравнении — леди Шейла действительно напоминала собой тигрицу — даже цветом волос. Но Теодора призвала к себе все свое самообладание и стояла спокойно, не дрогнув ни одним мускулом, хотя внутри нее все закипало гневом и у нее руки чесались дать отпор этой разбойнице, но презрение, которое она испытывала в этот момент к леди Шейле, не позволило Теодоре выйти за рамки приличия.

— Вы и ваш папаша не имеете права так злоупотреблять добротой его светлости! — продолжала леди Шейла брать аккорды октавой выше. — Вы навязали себя ему! А он слишком уж джентльмен, чтобы указать вам на ваше место, которое, насколько я знаю, в комнате для прислуги!

На этом пассаже она выдохлась и должна была сделать глубокий вдох, дабы продолжить свою ораторию.

— И будьте уверены! — выкрикнула она мгновением позже. — Если вы не оставите графа в покое, вы пожалеете о том дне, когда вы сюда пожаловали вместе с папашей!

Леди Шейла подняла руку, и на какой-то миг Теодора всерьез поверила, что та может ее ударить наотмашь.

Но защитница своих прав на добычу, издав яростный вопль, от которого, казалось, воздух в комнате задрожал, повернулась, раскинув вокруг себя веером складки дорогостоящих одеяний, и исчезла за дверью — как вылетела — с той же стремительностью злобной фурии, с какой она проникла сюда. О мизансцене напоминал лишь сладко-пряный запах восточных благовоний, задержавшийся в помещении.

Теодора осталась стоять в той же позе, в какой она слушала и наблюдала феерическое представление. Но постепенно пришла в себя, хотя гнев леди Шейлы был таким бешеным и неукротимым, что Теодоре казалось — она окончательно смята тигрицей, приплюснута к стенке и от удара ей не оправиться.

Однако ее привело в чувство то, что она вдруг представила, как граф Хэвершем обнимает эту тигрицу. Ревность, клокочущая в груди Шейлы Терви, выплеснулась с таким напором, что ударила Теодоре в самое сердце, как отравленная стрела. Леди Шейла все же очень красива, не могла не признать Теодора, — даже без капли краски и других ухищрений. Так что вызвать к себе мужское желание ей вовсе не трудно. А граф говорил, что и к своей жене он испытывал влечение за ее красоту. И Теодоре снова вспомнилась картина Пуссена, где Аполлон обнимает Дафну. По ее телу прокатилась горячая волна, как утром в лесу, когда ее обнимал граф Хэвершем, и она едва не потеряла сознание…

— Нет, оставаться здесь я не могу! — вслух сказала себе Теодора.

Но какими словами убедить отца, что им следует немедленно отправиться в обратный путь? И что она скажет Джиму, который приложил столько усилий, чтобы они попали сюда, в этот замок, суливший им благоденствие и спасение? Пока она чувствовала себя на краю гибели…

Теодора опять подошла к окну, надеясь, что верные мысли придут сами собой. Но нет… Одни размышления, муки, сомнения — и еще жгучая, впившаяся ей в сердце ревность! Она почувствовала, что одиночество ей более невыносимо, и побежала искать отца — так детеныш в природном мире бежит к родителям, ища укромного места и ласки.

Как она того и ожидала, отца она нашла в картинной галерее.

С ним был хранитель замка. Отец разглядывал одну за другой картины, восхищаясь при этом каждой, и вслух анализировал их состояние — с указанием, что надлежало бы сделать с одним полотном, с другим…