Алтын-Толобас - Борис Акунин

Дайте-ка выну.

– А что там было, на этом секретном папирусе? – спросил фон Дорн, стирая с десен восковой налет.

Адам Вальзер воздел палец и изрек:

– Всё золото вселенной. – Посмотрел на отвисшую челюсть мушкетера, засмеялся. – Я не шучу. В этой арамейской рукописи подробнейшим образом излагался рецепт изготовления Красной Тинктуры.

– Рецепт чего?

– Красной Тинктуры или Магистериума – магического порошка, который иногда еще называют Философским Камнем.

– Того самого Философского Камня, который пытаются добыть алхимики? Камнем, при помощи которого любой металл можно превращать в золото?

А может быть, аптекарь сумасшедший, подумал капитан. Ну, конечно. И ведет себя странно, и говорит чудно. Но голос здравомыслия почти сразу умолк, заглушенный бешеным стуком сердца. Всё золото вселенной!

– Ну, положим, не любой, – покачал головой Вальзер, – а лишь те, что ближе всего к золоту по субстантивной массе. Например, ртуть. Видите ли, мой славный друг, внутри каждой частицы материи дремлют мощные силы, которые лишь ждут мига, чтобы проснуться. От того, в каком положении застыли эти силы, и зависит, что это за вещество – железо, медь или, скажем, олово. Вещество, именуемое Философским Камнем, пробуждает эту потаенную силу, многократно умножает ее, так что силы материи приходят в движение и застывают, уже сцепившись иным образом. Вследствие этого процесса один элемент способен превращаться в другой. Разумеется, чем элементы родственней друг другу, тем меньше Философского Камня потребно для трансмутации.

– И в этом самом Замолее содержался рецепт добывания золота?

– Да, с подробнейшим описанием всех стадий этого процесса и даже с образцом золотых песчинок. Савентус видел их собственными глазами и испытал кислотой.

Корнелиус схватился рукой за воротник – стало душно, жарко.

– Значит, всё точно? И Философский Камень – не выдумка шарлатанов?

– В своих записях пастор клянется Господом Иисусом, что золото настоящее и что рецепт достоверен. Савентусу случалось заниматься алхимией, так что он знал толк в подобных вещах.

– Погодите, герр Вальзер, я ничего не понимаю… – Капитан схватился за виски. – А почему константинопольские императоры не воспользовались рецептом? С Философским Камнем они могли бы не только восстановить Великую римскую империю, но и завоевать весь мир!

Аптекарь растерянно захлопал глазами.

– В самом деле, почему? – пробормотал он. – А, я знаю. Базилевсы почитали алхимию бесовством, диавольской наукой. Восточная империя просуществовала тысячу лет, и за этот срок почти не изменилась. Она была похожа на муху, застывшую в янтаре. Византийцы не верили в науку, разум и прогресс, вот почему их обогнали западные и восточные варвары. В Константинополе не развивали знания, а лишь копили их без всякой пользы. Спасибо хоть, не уничтожали, а хранили – как тот запретный сундук с книгами. В этом греческие императоры были очень похожи на русских царей.

– Что же, и царь Иван тоже побоялся бесовщины?

– Не думаю. Когда Савентус сообщил ему о своей находке, царь велел выдрать пергаментные страницы лжетрактата, а папирус заковать в серебряный оклад, сплошь выложенный «огненными лалами страны Вуф» – так сказано в записках. Не знаю, что это за страна такая, но лалами в России называют рубины.

– Обложка сплошь из рубинов? – дрогнув голосом, переспросил фон Дорн. Такое сокровище представить было легче, чем какой-то неведомый Философский Камень.

– Да. Но увидев, каким алчным огнем загорелись глаза царя, пастор испугался – понял, что обладателя такой тайны Иван живым не выпустит. И, пользуясь тем, что держали его вольно, Савентус бежал из Москвы – сначала в Литву, оттуда в Польшу, а осел в Гейдельберге. Там он вскоре и умер, завещав свои записки факультету. На титульном листе рукописи осталась помета ученого секретаря: «Бред и нелепица, ибо господин доктор Савентус, как ведомо всем, был скорбен рассудком. Да и его россказни об обычаях московитов невероятны». Такой вот приговор. Неудивительно, что до меня в течение ста лет в рукопись никто не заглядывал.

– А что если и вправду всё бред и нелепица? – встревожился капитан. Вы же не видели этого Савентуса, а ученый секретарь его хорошо знал. Выходит, всем в Гейдельберге было ведомо, что ваш пастор сумасшедший.

– Очень возможно, что от перенесенных злоключений Савентус и в самом деле отчасти повредился в рассудке, – признал Вальзер. – Но его свидетельство отнюдь не бредни. Для гейдельбергских профессоров прошлого столетия Московия была сказочной страной, я же теперь знаю точно, что пастор писал про обычаи московитов правду. Нет никаких сомнений в том, что Савентус действительно жил в Кремле и встречался с грозным царем Иваном. А если пастор столь точен во второстепенных подробностях, зачем бы ему выдумывать небылицы о Философском Камне?

Аптекарь взглянул на капитана поверх очков и взмахнул маленьким напильничком, которым обтачивал кусок белой кости – должно быть, того самого магического бивня единорога.

– Так может быть, именно в этом и проявилось сумасшествие пастора? В фантазиях про Либерею?

– Нет, не может. Прочитав записки, я стал собирать сведения о византийской императорской библиотеке и обнаружил, что и тут Савентус ничего не выдумывает. Либерея действительно попала в Москву. А позднее, когда по дороге в Россию я сделал остановку в Дерпте, я видел список Либереи, составленный неким пастором Веттерманом – еще одним ливонцем, которому царь Иван показывал свои книжные сокровища. «Математика» Замолея значится и в Веттермановом перечне.

– Это меняет дело, – медленно проговорил Корнелиус. – Значит, сомнений нет?

– Ни малейших. – Рука Вальзера мерно водила поверх верстачка, извлекая тонкие, скрежещущие звуки. – Я полагаю, что после бегства Савентуса русский царь не смог отыскать в Москве человека достаточно ученого и проницательного, чтобы не только прочесть, но и расшифровать арамейские письмена. Савентус пишет, что древний автор применил некую тайнопись, понять которую способен только опытный мастер алхимии. Известно, что в поздние годы царствования Иван любил беседовать с книжниками, и для некоторых из них это очень скверно кончалось. А потом тиран сошел с ума. Вел затворническую жизнь, прорыл под своими дворцами в Кремле и Александровой слободе множество подземных ходов, всё прятал сокровища от подлинных и вымышленных врагов. В одном из таких тайников спрятал он и Либерею никто не ведает, где именно. Царь скончался в одночасье, за игрой в шахматы. Свои тайны наследнику открыть не успел.

– Так где же искать эти сундуки?

– Здесь, в Москве, – уверенно заявил Вальзер, рассматривая выточенный двузубец. – Восьмой год я живу поисками Либереи. Завербовался в Россию, а потом изучил язык и принял православную веру, чтобы беспрепятственно читать столбцовые книги в царских архивах. У меня имеются знакомцы чуть не во всех приказах. Одних я лечил, других угощал, третьим делал подарки. И вот теперь я близок к разгадке, очень близок. Скоро книга Замолея будет моей!

– В самом деле?! – вскричал Корнелиус. Аптекарь вновь склонился над верстачком.

– Да. Недавно в старой писцовой книге приказа Государевых мастерских палат я наткнулся на запись от 7072 года о том, что водовзводных дел мастеру Семену Рыжову ведено изготовить свинцовые доски, дабы покрыть ими, а после запаять полы, стены и свод некоего подвала, «а какого, сказано в документе, то ведомо лишь великому государю». Представляете?!

Фон Дорн подумал, пожал плечами.

– Мало ли что это могло быть?

– Нет, мой славный друг, запаянные свинцовые стены и своды нужны для бережения от влаги – чтоб не отсырели книги. И время совпадает: Савентус бежал из Москвы как раз осенью 1564 года – по московскому летоисчислению 7072-го! Это и был тайник для Либереи, я уверен.

– А где он находится, этот тайник, вы знаете? Вальзер подошел к капитану.

– Кажется, знаю. Осталось кое-что уточнить. Еще чуть-чуть, и разгадка будет у меня в руках… Пожалуйста, откройте рот.

Но рот Корнелиус открыл не сразу. Посмотрел в прищуренные глаза аптекаря и задал такой вопрос:

– Если чуть-чуть, то зачем я вам нужен? Почему вы решили посвятить меня в вашу тайну? Вы не боитесь, что я захочу завладеть всем золотом вселенной один, без вас?

– Боюсь, – кротко вздохнул Адам Вальзер. Если откровенно, то очень боюсь. Но на свете так много страшного, что приходится выбирать – чего ты боишься больше, а чего меньше. Да и потом, к чему вам книга Замолея без меня? Вы не сможете ее прочесть, и сложнейших химических метаморфоз без меня вам не произвести. Мы с вами нужны друг другу, господин фон Дорн, а взаимная потребность – крепчайший из всех строительных растворов, на которых только может быть возведено здание любви и дружбы. Я не могу более обходиться без надежного защитника и помощника. Особенно теперь, когда Таисий увидел меня в доме у боярина Матфеева.