Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920 - Хадлстон Уильямсон

Меня уже лишали поездки на Царицынский фронт и моих запасов для донских казаков, но на следующее утро я сидел за завтраком на своем обычном месте в вагоне-ресторане Холмена, стараясь сохранять наименее мятежный вид, и тут вошел Холмен. Я встал, чтобы произнести «Доброе утро!», и вновь сел в мрачном молчании. Он какое-то время рассматривал меня, не говоря ни слова, потом я услышал, как он с лукавой усмешкой произнес:

– Я вижу, Уильямсон сидит здесь, как будто собрался ехать в Царицын.

Я сделал вид, что не обращаю на это внимание, и он какое-то время понаблюдал за мной.

– Как пойдут дела в Новочеркасске, если вы еще позже вернетесь туда? – спросил он.

– Все будет нормально, сэр, – ответил я.

Вопрос был решен, и я остался в поезде.

Мы уехали в ту же самую ночь и прибыли в Бекетовку 23-го числа, где обнаружили воюющие в рядах врангелевской Кавказской армии звено «С» 47-й эскадрильи Королевских ВВС и 1-е Кубанское звено «ньюпоров». В Царицын мы приехали после полудня. Когда город взяли врангелевские войска, он находился в ужасном состоянии. Много людей было убито, дома и магазины разграблены, повсюду буйствовала эпидемия. Смертность была огромная, и в водосток за городом были сброшены тысячи трупов. Потребовалась неделя, чтобы всех захоронить и расчистить улицы от мертвых лошадей, которых было убрано более 400, но Царицын вновь ожил, открылись его магазины и рестораны. Только что был освобожден из тюрьмы и провел благодарственный молебен в соборе архиепископ, который вынужден был вместе с другими священниками скрываться в пригороде.

К сожалению, город оставался грязным и пыльным, с неприбранными улицами, и, казалось, никакого ремонта или реконструкции домов не велось годами, к тому же здесь никто не занимался вывозом мусора. Благодаря своему местоположению в излучине Волги город, конечно, всегда был большим рынком для торговли товарами, проходящими с Востока на Запад и наоборот, но определенно имел немного естественных достоинств.

Мы встретили Врангеля и его начальника штаба генерала Шатилова после полудня того же дня, и оба показались нам очень энергичными и талантливыми людьми. Врангель был чрезвычайно высоким человеком, худощавым, как гончая, потрясающей личностью, которая, казалось, вполне могла управлять своими войсками. В первые дни революции он был в Петрограде, и, пока другие офицеры надевали красные повязки, чтобы спасти себе жизнь, он решительно отказался делать это и был готов встретиться лицом к лицу с мятежниками и революционерами: его роста и величавого вида было достаточно, чтобы уберечься от неприятностей.

Когда в конце концов его арестовали и посадили в грязную таможню вместе с другими генералами, молодыми офицерами, студентами и обычными бродягами, матросы и красногвардейцы за стенами хотели казнить Врангеля, но его жена, отказавшаяся оставить его одного, спасла его, и он не присоединился к группе пленных, которых расстреливали за дверями. Было убито более тысячи офицеров, а тела их сбросили в воду, но Врангеля освободили. А когда отбирали деньги, одежду и драгоценности у тех, кто их имел, Врангель спас свои семейные драгоценности и деньги, спрятав их в торсе и в голове кукол своей маленькой дочери, а меха и кружева – под грудой древесного угля.

Войска его обожали, но у него не было времени на разборки с дезертирами, и, когда на него надвинулись большевистские полки, он вербовал солдат простым методом, расстреливая на месте всех офицеров и младший состав и предлагая остальным делать свой выбор. Большинство не колебалось.

Во время нашего приезда ситуация на этом фронте была все еще очень неопределенной. Наш старый друг генерал Гайман из Полтавы вернулся в Кавказскую армию, но считался ответственным за сдачу Камышина, важного города в 100 милях к северу от Царицына на западном берегу Волги, и, так как его подозревали в спекуляции мукой, награбленной в Полтаве, он был отстранен от командования. Кроме того, большевики при поддержке тяжеловооруженных речных судов быстро продвигались вниз по Волге, а наш флот из барж и вооруженных пароходов, похоже, не был способен остановить их. Хотя их ежедневно бомбили и британские и российские войска, большевики непреклонно продвигались вперед.

Слева от Врангеля правый фланг Донской казачьей армии также отступал к железнодорожной линии Царицын – Поворино, и только что по телеграфу пришла новость о потере трех бронепоездов со всем их персоналом. У обеих сторон это был излюбленный трюк: вторгаться рано утром на вражескую территорию и под прикрытием темноты раздвигать рельсы примерно на 30 сантиметров на участке в 10 – 15 метров, и считалось, что так и должно быть.

Не лучше шли дела и южнее Царицына, и несколько попыток Кавказской армии взять Черный Яр и продвинуться к Астрахани были отбиты, хотя войска и имели тесную поддержку британских летчиков, которые бомбили красных и обстреливали их из пулеметов. Большевики надежно окопались на северной окраине деревни, и их было не сдвинуть. К востоку часть деникинских войск переправилась через Волгу, и кавалерия продвигалась вперед вдоль линии Астрахань – Урбах, разыскивая передовые конные разъезды Колчака из Сибири, которые, как сообщалось, приближались к этой железной дороге со стороны Урала, чтобы соединиться с южными армиями. Но никаких их следов так и не обнаружилось.

Хотя в то время мы этого, конечно, не знали, трагическое отступление Белой армии в Сибири уже начиналось. Последнее, что мы слышали о Колчаке, – то, что у него в руках был Омск, а сам он направлялся на Челябинск, но зелено-белые флаги уже повсюду откатывались назад, и арьергард только ждал своего шанса, чтобы без помех дезертировать на сторону большевиков.

Когда на следующий день Врангель приехал в вагон Холмена на обед и на совещание, он был откровенно озабочен. Это был аристократ, излучавший все высокомерие своего класса. Двадцать лет он прослужил офицером в казачьем полку, и казачий мундир выгодно подчеркивал его величественный облик. К тому же он был заметным стратегом, и боевой дух его кавказских войск был высок. Зеленые с полумесяцем флаги его мусульманских полков упрямо двигались вперед, но к тому же там царила суровая дисциплина, и было известно, что один из его командиров – Улагай – вешал солдат за кражу кур. Его легко возбудимый темперамент сотворил из него первоклассного кавалерийского вождя.

Войдя, Врангель сразу же погрузился в мрачные мысли. Мы, конечно, ничего не знали о том, что происходило в Сибири, а его беспокоило только то, что происходило на юге. Казалось, все зависело от Деникина, а тот был упрям.

– Ему надо воссоздать старую регулярную кавалерию, – настаивал Врангель. – У нас есть нужные бойцы и много офицеров, служащих рядовыми, чтобы возглавить их, и это – кавалерийская война!