Смерть на Параде Победы - Андрей Кузнецов

— В чем суть акции? Что вы собирались сделать?

— Бильфингер собирался. Я только проводил рекогносцировку и заводил знакомства. Он собирался в это воскресенье, в день парада утром угнать с одного из аэродромов самолет и таранить мавзолей во время парада…

— Что?! — хором спросили Ефремов и Алтунин.

— Угнать самолет, — повторил Соловьев. — Желательно — бомбардировщик с грузом бомб, но можно и любой. Бильфингер — ас, он летает на любой модели и на небольшом расстоянии сможет обойтись без штурмана. Как-то он сказал: «Над Москвой может заблудиться только слепой». И спикировать на Красную площадь. Прямо на мавзолей. Бильфингер уверен, что ему это удастся…

— Ты пиши, Алтунин, записывай! — сказал начальник, видя, что Алтунин перестал писать и только слушает.

Он протянул задержанному пачку, сам тоже взял новую папиросу, чиркнул спичкой и сказал:

— Теперь рассказывайте подробно — с какого аэродрома ваш командир собирается угнать самолет? С кем он там связан?

— Я подробно рассказываю, — выпустив одно за другим три кольца из дыма, ответил Соловьев. — Самолет он будет угонять в Кубинке, но больше я ничего не скажу, потому что подробностей не знаю. Кубинку и Тушино Бильфингер разрабатывал самостоятельно, я изучал аэродромы в Щелкове, Измайлове и Раменском, а Иван занимался Центральным аэродромом или просто делал вид, что занимается. Но Центральный отпал быстро, там очень сильная охрана, да и неудобно с него взлетать. На Тушинском шли репетиции парада, не до спокойного внедрения. У вас вообще трудно внедряться куда-то. Мне не удалось познакомиться с кем-то из тех, кто мог бы быть нам полезен, Бильфингеру тоже не удалось. Люди замкнуты, боятся заводить знакомства, разговаривать с незнакомыми. Болтун — находка для шпиона, так ведь?

— Наши люди соблюдают необходимую осторожность и не имеют склонности открывать душу первому встречному, — строго поправил Ефремов.

— Бильфингер решил напасть на аэродром. Тот, что в Кубинке, по его мнению, лучше всего подходит для нападения. В воскресенье предстояла акция. Подробностей я не знаю, но про то, что объектом нападения станет аэродром в Кубинке, он говорил. И мне говорил, и всем остальным. Подробности обещал сказать непосредственно перед акцией. Бильфингер кроме себя никому не доверяет…

«И правильно делает», — подумал Алтунин, быстро водя пером по бумаге.

— А еще он обещал перед акцией дать канал для ухода. Ему-то уже уходить никуда не понадобится, он с небес прямо на небеса отправится, а вот нам… То есть им… Ну, короче говоря, тем, кто останется жив… Эту информацию он обещал дать перед акцией.

— Где сейчас группа?

Дверь без стука приоткрылась, и в нее просунулся Семенцов.

— Товарищ майор, там приехали за…

— Пусть ждут! — не глядя, ответил Ефремов.

Семенцов исчез.

— Где сейчас группа? — повторил Ефремов.

— Не знаю. У Бильфингера осталась одна законсервированная явка, настолько секретная, что он не давал нам адрес. Последняя явка. Мы договорились, что в случае каких-то чрезвычайных происшествий будем искать друг друга на Центральном рынке…

— Рынок большой, — хмыкнул начальник отдела. — Где именно?

— У входа, там, где табаком торгуют. В пять часов вечера или в десять утра. Если Бильфингер не придет, то все. Тогда каждый сам за себя…

Все посмотрели на висевшие над дверью часы, а начальник отдела еще и на наручные, для пущей верности. Часы показывали двадцать минут девятого…

В половине одиннадцатого смертельно уставший, но очень довольный Алтунин вышел из Управления, пересек наискосок пустую Петровку и свернул в Успенский переулок. Он шел, наслаждаясь прохладой и тишиной. Начальник отделения на прощанье пригрозил: «Придешь завтра раньше десяти — арестую!», а сам остался работать.

Алтунина терзали два взаимоисключающих желания. Хотелось на днях наведаться в гости к Надежде Лапиной и пригласить ее пойти вместе с ним на парад. Ну и погулять потом, в кино сходить, например… А еще хотелось попасть в число тех, кто в ночь с субботы на воскресенье сядет в засаду возле военного аэродрома в Кубинке. Но туда хрен пустят, поимкой диверсантов ребята из госбезопасности займутся. Допросят еще раз Соловьева, наверное, — уже допрашивают, и организуют засаду по всем правилам оперативной науки. Значит, проблема решается сама собой — на парад с Надеждой. Тем более что на воскресенье начальник твердо обещал выходной. Так и сказал: «Заслужил, Алтунин». Значит, так тому и быть.

Не успел определиться с планами, как засвербела в душе новая мысль — а ну как Надежде Лапиной есть с кем по выходным гулять? Воображение сразу же нарисовало образ воображаемого соперника — высокого, мужественного красавца с отменной, хоть в чемпионы по бегу, дыхалкой и головой, не болящей даже с похмелья. И при хорошей, «благородной», как выражается майор Ефремов, работе — доцент какой-нибудь, или главный инженер на заводе. На худой конец — директор школы. В шляпе и с новеньким кожаным портфелем…

Алтунин машинально потрогал свой видавший виды планшет, вспомнил о том, что у него нет ни нового, ни старого кожаного портфеля, только отцовский дерматиновый — память. Погрустил немного о том, что не стать ему ни чемпионом по бегу, ни доцентом, ни главным инженером, ни, тем более, директором школы. Хорошо было идти по пустой, еще светлой, по июньскому времени, ночной Москве и грустить. Кажется, у поэтов это называется лирическим настроением. Но очень скоро грустить надоело.

— Разве мало на свете хороших девушек? — громко спросил непонятно у кого Алтунин, берясь за ручку двери своего подъезда. — Пора уже, наверное?

Отвечать на эти философские вопросы в безлюдном переулке было некому. В подъезде тоже никого не было, дом спал.

20

Осенило Алтунина во сне, совсем как великого химика Менделеева. Приснился ему фашист в серой полевой форме вермахта с «голой» майорской плетенкой погон. Фашист громко смеялся, запрокидывая голову, и показывал Алтунину кукиш. Алтунина даже во сне озадачило, что фашист, в котором он неизвестно как узнал никогда не виденного им Бильфингера, показывает настоящую русскую дулю. А когда проснулся — задумался совсем о другом.

Кубинка?

Тушино?

Щелково?

Измайлово?

Раменское?

Центральный аэродром?

Насчет Центрального аэродрома Соловьев все верно сказал — неудобное для нападения место. Охраняется он хорошо, даже очень хорошо, потому что рядом с аэродромом находятся секретные конструкторские бюро. Допустим, что аэродромами в Щелкове, Измайлове и Раменском занимался Соловьев, а Бильфингер изучал аэродромы в Кубинке и в Тушине. Соловьев, судя по всему, не врал, кто врет, тот столько всего не рассказывает… Да и видно по человеку. Собирался бы дезинформировать — сразу же после задержания «петь» бы начал. «Я вам все скажу, только жизнь сохраните!» — универсальное прикрытие, под которым можно сливать любую дезинформацию.

Нет, Соловьев не врет.

А вот Бильфингер, никому не доверяющий, готовящий акцию строго самостоятельно и не оглашающий ее плана заранее, вполне может врать. Более того, — должен врать. На всякий случай, из предосторожности, вдруг кто-то из его «птичек» запоет, попав в руки врага. Как, вот, например, Соловьев. Совсем ничего не говорить об акции нельзя, люди должны морально подготовиться, свыкнуться с мыслью о том, что им предстоит сделать. Но подменить одно место другим можно. Разницы, собственно говоря, никакой. «Что Тверь, что Рязань, лишь бы чаем напоили», как иногда шутил отец.

На Тушинском аэродроме готовились к параду войска. Сегодня, то есть уже вчера, должна была состояться генеральная репетиция, после которой все аэродромные службы должны расслабиться, отметить окончание репетиций и начало обычной спокойной жизни. Непременно должны отметить, потому что ежедневное присутствие самого высокого начальства и множества солдат доставляло им множество хлопот. Отметят и расслабятся. Количество самолетов на аэродроме из-за репетиций уменьшено, но какие-то есть. И, насколько знал Алтунин, инструкции запрещают держать на поле самолеты с пустыми баками. Какое-то минимальное количество горючего должно в них быть всегда. На случай срочного перелета с одного аэродрома на другой при пожаре, вражеском налете или каком другом чрезвычайном происшествии. На то, чтобы долететь до Красной площади, горючего по-любому хватит, там всего около двадцати километров по прямой должно быть.

На Тушинский аэродром они полезут! Факт!

Часы показывали половину четвертого. Оказывается, и проспал-то всего-ничего, каких-то два часа. Во втором часу Алтунин вернулся домой, предвкушая суточный отдых, да еще, возможно, очень приятный. Вечером из Управления он позвонил Надежде (номера телефона он у нее не спросил, но при наличии адресного бюро узнать его по адресу не проблема) и пригласил ее завтра «на парад и вообще погулять». Надежда немного удивилась, чувствовалось по голосу, но приглашение приняла охотно. Договорились встретиться в половине девятого возле станции метро Охотный Ряд на площади Свердлова. Алтунин на всякий случай сказал, что он будет в коричневом костюме, и услышал в ответ комплимент: «Такого представительного мужчину в любой толпе видно». Так удивился, что, закончив разговор, с минуту разглядывал себя в зеркало, ища эту самую представительность в облике. Не нашел ничего, кроме широких плеч и четкой линии подбородка, решил, что женщинам виднее, и вернулся к писанине. Перед выходным начальник велел привести папки с делами в порядок.