Последний из Двадцати (СИ) - Рок Алекс

— В деревне нет собак.

— Что? — недоумевая переспросил чародей и тут же, не дожидаясь, когда автоматон повторит, вспомнил. Кукла-то его права как никогда. В хлеву полным полно сена, но ни одной коровы. Ни следа какой либо другой скотины — ни кур, ни кабанисов. Даже никакой завалящей кошки не нашлось.

Будто животные разом вымерли или ушли.

И что, недовольно поинтересовался внутри чародея капризный ребёнок. Он желал ответов — здесь и сейчас, а философское топтание на месте вгоняло его в скуку. Рун выдохнул, надеясь, что внутри его головы ему останется хоть закуток личного пространства. А то что ни день, так разум туда всё новых и новых гостей подселяет…

Малец дело говорит, крякнул старый Мяхар. Какой прок от такого знания? Рун же закусил губу — интересно, как он выглядит в глазах Ска во время своих размышлений? Как сумасшедший? Качает головой невпопад, губы шевелятся и бесконечно шепчут выдуманные ответы выдуманными голосами…

Но прок от этих знаний точно был. Юный чародей, наконец, поднялся с земли, окинул взглядом механическую служку. Решил, что лучше изложит свои соображения ей — пусть будет хоть какое-то живое общение…

— Если бы животных просто оставили и не кормили — они бы сдохли от голода.

Ска решила, что комментировать столь очевидный вывод — как минимум оскорбить господина, а потому промолчала. Рун же, делая шаг за шагом, словами накручивал мысль на маховик догадки.

— Значит, ушли. Или их выпустили. Говоришь, не обращали на тебя внимание?

Ска лишь утвердительно кивнула в ответ. Рун тут же прикинул, что если людьми управляют те самые паразиты, то они не замечают Ска лишь по той причине, что не видят в ней чего-то, что делает для них человека человеком.

Допустим, вмешался мастер Рубера. Сложив руки на груди, он жмурился и топорщил усы, хмыкал и дивился недогадливости ученик. Окажись ведь мечник сам на его месте — так разгадка была бы прямо под носом. Допустим, повторил он, они не видят. Но что тогда за девчонка? Если это она подсаживает внутрь людей паразитов — то почему посчитала иначе, чем они? Она не пыталась ударить Ска, чем же она тогда руководствовалась?

Парню оставалось разве что пожать плечами на этот вопрос — откуда ему, в самом деле, знать?

Значит не значит…

Вот если бы точно знать, что к животным девица даже не подходила…

Рун хмыкнул — даже это знание не привело бы его к хоть сколько-то здравому выводу. Парень вытащил из кармана маргулитову печать, вздохнул. Капризный муладир остался где-то в деревне, как и виранский клинок. Как и мешочек с обращёнными в камни разбойниками — где и когда он успел со всем этим расстаться, парень не помнил. Хорошо хоть, что эту побрякушку держал в кармане штанов… Соблазн разломать её и спросить с проигранцев был велик. Вряд ли они знают, а если пошлёт рогатого с горбатым выяснять — вряд ли скажут чего то, что уже не сказала механическая кукла.

Румки умеют испытывать страсть. Гитра заговорила с придыханием. Рун гнал от себя близко подползающее безумие прочь. Последнее, кажется, в его понуканиях не нуждалась вовсе и проходило мимо. Страсть, не унималась учитель, вкладывая в слово всё больше и больше личного смысла. Истинную, человеческую, отнюдь не животную. Некоторые румки даже разговаривать умеют… То, что вы ищите хватается за тех, кто умеет испытывать на себе, а не только переводить в информацию.

Интересно, подумалось чародею, была ли она при жизни в самом деле такой? Или он попросту додумывал её образ из абсолютного нечего?

Но если она говорит правду, то они имеют дело с крайне опасной тварью.

Парень, будто чётки, перебирал в уме всё то, что уже знал, пытаясь свести воедино. Перво наперво — девица. Лезет обниматься к незнакомым, стремится схватить их за руку, останавливается у дверей — будто хочет зайти и попросту не может. Паразиты с её рук живут от неё отдельно, различают живое от неживого. Избегает встречи с животными — вот почему едва он оказался в деревне, у него пытались увести муладира…

По телу юного чародея пробежала дрожь. Предположения сыпались оно за другим, но особняком среди них стояла только одна.

Счастливица.

Гитра разве что не потирала ладони, предвкушая все объяснения что высыплет на голову нерадивого ученика. Он имел неосторожность быть невнимательным к её урокам и ветрено относился к знаниям — что ж, теперь ему точно от неё не укрыться.

В дело вмешался старый Мяхар. Прочистив горло, он гаркнул, велел оставить мальчишку в покое. Он знает, сказал он чуть погодя и тише.

Рун знал.

И что это за тварь, и чем опасна, и как с ней бороться…

Знать бы ещё, что это в самом деле она — было бы гораздо легче. Можно было бы сделать вывод, стоит ли ввязываться в авантюру или же…

Или же что? Совесть заняла главенствующую позицию, осыпав парня ворохом вопросов — он последний из Двадцати, или кто? Неужели он позволит какой-то дряни властвовать над его землями и чернью?

Здравый смысл спешил охолонить чародея — он-то как никто другой лучше знал, что эмоции крикливы до бестолкового, тут же, почти как и везде, нужна холодная голова.

Следовало принять во внимание, что сейчас он слаб. Румка, может, и не выкачала из него силы досуха, но уж точно оставила его куда дальше пика возможностей. Сухая мана осталась, как ему надеялось, точно там же, где и муладир с клинком. Оголтело и безраздумно бросаться в бой было глупо — да и на кого? На догадку?

— Мы должны вернуться в деревню, Ска.

В кои-то веки автоматон не стала с ним спорить и отговаривать. Впрочем, кажется, она не совсем осознавала, чего же именно хочет от неё господин с подобным заявлением. Что она взвалит его на закорки и потащит прямиком куда надо?

Он выдохнул, вытирая грязные руки о не более чистые штаны. Ответы на вопросы можно было получить у неизвестной девчонки, что спешит обниматься со всеми и каждым. Или у теневых человечков. Найти первую могло быть не просто, а вот вытряхнуть вторых из какого-нибудь доходяги — не в пример легче.

У Руна даже был человек, остро нуждающийся в хирургическом вмешательстве.

Мик…

***

Рун понял, что творится неладное сразу же, как увидел, что деревня буквально светится изнутри. Память села на закорки страху, напомнив, что он вместе со Ска не придумали ничего лучше, как кидаться огнём среди жилья из досок и соломы.

Теперь, хмыкала совесть, горит-с. Наслаждайся!

Парень старался её не слушать, упрямо шагая вперёд. Даже если каждый житель одурманен — вряд ли бы они стали стоять столбом посреди пожарища. Почему-то вспомнились бедолаги, что первые попались чародею под горячую руку. Желая знать ответы и не желая выслушивать неуверенное мычание селян, он огненной птицей тогда оставил их без всего. В тщетных, абсолютно бестолковых надеждах селяне выстроились в цепь — до самой речки. Кадки с водой кочевали из одной пары рук в другую. Из девичьей в старухину. Из старухиной в детскую. Словно каждый из них был звеном одного большого усилия.

Руну вдруг стало стыдно — за себя тогдашнего, за себя теперешнего. За собратьев — не сумев договориться и придти к единому мнению, они успели разругаться вдрызг и намять друг дружке бока. Почему-то осознание, что даже немытые селяне умудряются, в отличии от них, находить спасение в единстве больно ранило юного чародея.

— Пожар? — спросил он у Ска. Та тут же отозвалась.

— Нет, господин. Кострище. В воздухе присутствуют элементы разжигающих масел.

Последний из Двадцати сглотнул, пытаясь представить это кострище — получалось скверно.

Огонь столпом едва ли не уходил под самые небеса. Языки пламени, казалось, голодно и жадно тянулись к недоступным звёздам. Ночная мгла силилась укутать деревню покрывалом покоя, но каждый раз трусливо бежала прочь.

Здесь было светло почти как днём — ещё чуть-чуть, и Руну казалось, что он сможет разглядеть каждую соринку под ногами.

Вместе со Ска они укрылись в канаве. Парень закусил губу с навалившейся на него досады — в юности-то ему казалось, что чародей бьёт громом, появляется молнией, карает ещё быстрее, чем думает.