Всемирная история. Том 4. Новейшая история - Оскар Йегер

Однако военные действия не возобновились. 9 февраля 1801 года в Лотарингии, в Люневиле, бароном Кобенцелем и Иосифом Бонапартом был подписан мир между Французской республикой и императором Францем. Французы ручались и за свои подвластные республики, а император за Германскую империю. Бонапарт указал своему брату Рейн и Этч, как пограничную линию при переговорах, что для Австрии было бы, в сущности, миром при Кампо-Формио. Весь левый берег Рейна был уступлен республике, так что вся долина Рейна, от истока в Швейцарии по течению до Голландии, должна была образовать будущую границу. Вознаграждение тем наследственным князьям, владения коих находились на левом берегу, должна была предоставить Империя.

Тогда началось трудное, грустное, для нашего самолюбия до сих пор крайне мучительное и постыдное, дело. Collectivemen, совместно, как одно целое, или как бы ни передавали это слово, государство обязывалось исполнить это вознаграждение. Кто-нибудь должен же развязать кошель, когда следует уплатить по счету; конечно, знали, кому этот убыток будет менее чувствителен и кто будет менее всех сопротивляться. При массе затруднений, затрагивавших разнообразные интересы и при страшно медленном и тяжелом образе действий сейма в Регенсбурге, дело тянулось очень долго. В силу необходимости остановились на том, что решение о новом устройстве Германии, по случаю уступки левого берега Рейна, будет принято в Париже. В Петербурге тогда началась беготня и суетня заинтересованных; взвешивание убытков и возможных вознаграждений; подкупы, лесть, раздоры доведены были до омерзения и ясно показали, как глубоко пал цвет народа, благородное дворянство и князья, считавшие за счастье, когда бывшие якобинцы, ныне великие люди и великие дипломаты, снисходили до принятия от их посланников табакерки, наполненной луидорами. Для официального обсуждения вопроса, крайне перепутанного с конституцией и частными правами, была избрана имперская депутация, по восемь членов от Богемии, Бранденбурга, курфюршеств Майнцского и Саксонского, Баварии, Вюртемберга, Бадена, а также и от курфюршества Гессен-Кассельского (ноябрь 1801 г.). 25 февраля 1803 года выработанный под влиянием разных мнений и, в сущности, написанный под диктовку иностранцев, новый план был представлен на заключение имперского депутатского собрания, потом Регенсбургским сеймом принят, имперским главой в ратификационном декрете одобрен и 27 апреля там же, в Регенсбурге, утвержден.

Революция, начавшаяся в 1789 году, глубоко захватила и Германию. Старый порядок вещей был разрушен, в силу революции, совершенной князьями в свою пользу, в отношение духовных владений и их властителей. Исключая гроссмейстера немецкого ордена и Иоаннитского приорства, только один курфюрст, великий канцлер Майнцский, господин фон Дальберг, ловко и с непонятным оптимизмом примирившийся с этим тяжелым временем, удержался в своем княжеском положении и был вновь наделен всем необходимым. Остальные исчезли; они послужили материалом для вознаграждения; из имперских городов осталось только шесть; с пустыми руками ушли обездоленные имперские графы, а имперские рыцари сделались жертвами нового революционного государственного строя. Непосредственно и правами они не поплатились по заключению имперского депутатского собрания, но на деле они могли выгадать себе лишь небольшую отсрочку перед насильственными мерами того, кто был теперь здесь хозяином: за выпадением некоторых основных столбов, рухнуло и все старое здание.

Следует заметить, однако, что при секуляризациях и медиатизированиях соблюдалась умеренность и частные лица, потерпевшие при этом, не оставались без всякого покровительства. Новые территориальные владетели должны были принимать на себя точные обязательства в этом отношении. Вознаграждения княжеских домов зависели тоже от подкупов в Париже и от родственных связей с могущественными державами — так, например, баденский двор опирался на Россию — или от других причин, с которыми сообразовалась и щедрость воздаяния. Довольно позорно было то, что даже совершенно посторонние князья из габсбургской родни получали вознаграждения за счет Германского государства; так, великий герцог Тосканский получил архиепископство Зальцбург, пробство Берхтесгаден и некоторые части епископств Пассауского и Эйхштадского. В общем итоге оказалось, что самые большие и просто большие владетели ничего не потеряли; Австрия была вознаграждена тоже вполне; Пруссия, Баден, Бавария, Брауншвейг, Гессен-Дармштадт, Вюртемберг и другие получили — в большей или меньшей степени — тоже гораздо более, нежели теряли по левую сторону Рейна. Пруссия, например, потеряв 48 кв. миль со 117 000 жителей и 1,5 млн. дохода, получила в вознаграждение 230 кв. миль с 500 000 жителей и 4 млн. дохода. Франция поступала с расчетом, сея возможный раздор между Австрией и Пруссией, о бок с которыми находилась остальная, третья Германия, государства которой стремились оградить теперь свою независимость от них обеих, вдвойне ценную при новом порядке вещей, и должны были, как бы поневоле, искать французского протектората. Они добывали его, и лишь в конце XIX века последние из этих покровительствуемых Францией владетелей были вынуждены покинуть немецкую землю.

При этом положении, понятным образом, национальный характер государственного строя, служивший единственным политическим выражением национального единства Германии, терял всякое значение, что хорошо понимали в тех немногочисленных кругах, которые еще озабочивались государственной политикой. Германский сейм, понятным образом, совершенно изменился вследствие этой уступки левого берега Рейна и всяких секуляризации, вознаграждений, медиатизирования. Старые формалисты и знатоки прежнего государственного права были сбиты с толку уже тем, например, что совет курфюрстов состоял теперь из шести евангелических (Баден, Гессен-Кассель и Вюртемберг получили теперь титул курфюршества) и лишь четырех католических членов; в совете князей, вместо прежних 55 католических голосов против 43 протестантских, находились теперь 52 протестантских против 29 католических, а все города были сплошь протестантскими. И особенно глубокой патриотической скорби не замечалось: каждый был слишком поглощен своими личными интересами; но самое отсутствие сколько-нибудь сильной реакции патриотизма при столь резких переменах, когда само совершение их с иноземной помощью должно было бы оскорблять национальное чувство, указывает на то, что, в общем, эти перемены были спасительны; и это доказывается еще в большей степени их последствиями. Государственное сознание могло проявиться лишь в какой-либо из крупных германских единиц; Бавария, Вюртемберг, Баден, Гессен оставались все же «государствами», чем не могли считать себя какие-нибудь пробство Эльванген или аббатство Цвифальтен, или графство Гогенберг.

Пока в Германии медленно затевалась смена ее будущего строя, во Франции быстро развивалось монархическое начало, придавая обновленному революцией государству то громадное значение, которым оно стало вскоре всецело пользоваться в Европе.

Первый консул успел заключить мир с Россией. С тем же умом или хитростью, с которыми он успел обойти тяжеловесную австрийскую дипломатию, он превратил и недавнего союзника Австрии, императора Павла I, из врага своего в союзника. Он ничего не пожалел и не упустил из вида для того, чтобы сблизиться с Россией и угодить императору Павлу. Через посредство берлинского двора ему удалось завязать отношения с петербургским двором и выказать свое уважение русскому императору тем, что он, без всякого размена, отпустил русских пленных, солдат и офицеров и предложил императору, имевшему непосредственное отношение к Мальтийскому ордену, возвратить остров Мальту, не имевший значения для Франции и во власти России совершенно безопасный. «Из уважения к царю» Наполеон согласился и на снисходительный мир с Неаполем, и император, вполне довольный Наполеоном, вступил с ним в союз и обратил свой гнев на Англию, которая грубо, и даже оскорбительно для державного повелителя, воспользовалась одним предполагаемым морским правом, чем побудила Павла возобновить в декабре 1800 года, «Северный союз», основанный в 1780 году с целью охраны нейтральных государств. К этому соглашению, подтверждавшему прежние морские права наций, были привлечены Пруссия, Швеция и Дания, но император, желая сломить деспотизм Англии на море, хотел заключить союз и с победителем при Маренго, которым теперь восхищался.

Не довольствуясь этим, император Павел решился даже объявить войну Англии. При этом впервые явилась смелая мысль о возможности похода из России в Индию, чтобы нанести удар могуществу Англии в ее Ост-Индских владениях. Сделаны были даже некоторые приготовления к этому дальнему походу. Атаману донских казаков велено было двинуть казаков к Оренбургу, а оттуда, через среднеазиатские ханства в Индию. Но этот план не мог осуществиться, так как, спустя три месяца, император внезапно скончался в ночь на 24 марта 1801 года. Старший сын Павла, император Александр I, вступив на престол, изменил направление отцовской политики. Это был любимый внук Екатерины II, при ее жизни неотлучно находившийся при ней. Он получил прекрасное и весьма тщательное воспитание, так как воспитателем его был известный писатель, швейцарец Лагарп, который внушил ему глубокое уважение к западной образованности и развил в нем сочувствие к либеральным и гуманным идеям XVIII века. Поэтому при вступлении на престол Александр поспешил заявить, что будет «управлять по законам и по сердцу Екатерины II — шествовать по ее премудрым намерениям». Первой заботой его было заключение мира с Англией (Петербург, июнь 1801 г.). Но он не намеревался воевать и с Францией, тем более, что дело умиротворения подвигалось в Германии, и сама Англия вела переговоры с Францией.